10

В общем, соблазнившись такой вот перспективой радужной и захватывающей, и особливо-денежной, 33-летний кандидат физико-математических наук Вадим Сергеевич Стеблов и начал в конце 1991-го года новую вольную жизнь в качестве бизнесмена, торгаша сигаретами, пивом и жвачкой, которая – жизнь, понимай, – ему на первых порах очень даже заманчивой и стоящей показалась.

И то сказать: свобода действий полнейшая, которой его ещё не уволившиеся сослуживцы-инженера могли только лишь позавидовать. И ни тебе начальства нудного и привязчивого и пустопорожних планов; ни пессимизма хронического и хандры; ни опостылевших душных и тесных комнат, коридоров, курилок, испытательных Стендов и АЦК, под завязку забитых, как банки со шпротами, ошалевшими от скуки бабами и мужиками в белых крахмальных халатах. Сотрудниками и сотрудницами Филиала, то есть, молодыми и старыми, обыкновенными и блатными, образованными и безграмотными, всякими, не знающими, чем себя целый день занять и как убить время, представляете! Отчего все они становились совершенно дикими и несимпатичными день ото дня от хронического безделья и безысходности, от осознания собственной пустоты и ненужности впереди, никчёмности. И, как следствие, – нервными, злыми и агрессивными, невыносимыми для других, некоммуникабельными, галдящими как голодное зверьё, и только кости друг другу перемывающими. Со стороны за ними наблюдать было и больно, и мерзко, и чрезвычайно противно…

А тут, в коммерции, не так: тут изначально всё было разумно, правильно и достаточно справедливо устроено, по чести и по уму. Бездельников и захребетников в торговом деле не могло быть в принципе, как и в любой частной лавочке, маленькой или большой, посреднической или производственной: хозяин денежки никому просто так платить не станет, нахлебников у себя держать. Это – основа основ бизнеса, золотое правило его: не плодить дармоедов.

И не мозоли тут люди друг другу глаза, не надоедали, не портили настроение сплетнями, склоками и каждодневным присутствием – потому что друг друга не видели почти, не пересекались, и мало совсем общались и разговаривали. Некогда было, и незачем. Не до того. Приехали, получили рано утром товар на складе – и на улицу, в центр Москвы: работать самостоятельно, без кнута, прибыль хозяину и себе добывать, кусок хлеба. И любоваться попутно столичными пейзажами и красотами, которых не увидишь из окон НИИ, как ни пытайся.

А на улице хорошо – солнечно, светло и вольготно. Там людишки вокруг тебя проворными толпами крутятся, как бестолковые куры возле зерна снуют. И все перед тобой лебезят и расшаркиваются как перед представителем новой жизни, до которой многие не доросли, которую ещё просто боятся. Но, однако же, чувствуют и её громкую твёрдую поступь на горизонте, и неизбежный её приход… Оттого-то и поглядывают на тебя с уважением – молодого, красивого и богатого, не испугавшегося тёплое место на шумную улицу променять, с её непредсказуемостью, капризами погоды и криминалом. Ты для них – первопроходец отчаянный, удалой, открыватель “новых земель”! – как какой-нибудь храбрый казак из Ермакова войска или из свиты доблестного воеводы Хабарова, как тот же Миклуха Маклай или Афанасий Никитин. Как и они в своё время, ты всё бросил, собрался тихо, самостоятельно; потом с женою, с семьёй попрощался – и в путь. А там – будь что будет, как говорится.

«Поживём-де по-нашенски, по-древнерусски: широко и привольно, со смыслом, – в дверях озорно будто бы улыбнулся всем, и потом добавил глубокомысленно: – Не таракан же я, в самом деле, не гнида порточная, не упырь, чтобы за печкой всю жизнь просидеть-промаяться, не принеся никому никакой выгоды, пользы, добра. А как умирать-то тогда, скажите, посоветуйте, люди, с такими чёрными мыслями и настроением, и скотским житьём-бытьём?! Да ещё и к себе самому презрением?!… Нет уж, извините, как говорится, и поймите правильно. Не осуждайте, не поминайте лихом, милые мои родители, родственники и друзья. И простите, если сможете, за всё, за всё – за слёзы будущие и печаль, и долгую и изматывающую разлуку. А я поеду смысл жизни для себя искать и голубке-душе успокоения и комфорта».

После чего будто бы бодро из дома вышел – и на коня.

«Бог-де не выдаст, свинья не съест, – на дорожку мысленно сам себя подбодрил-подзадорил крёстным знаменем, на жеребце молодом по-хозяйски усаживаясь. – Чего от матушки-жизни прятаться-то, ну чего? Не желаю трусом и тварью дрожащей встречать красавицу-Смерть, неотразимую, холодную и очень гордую, равнодушную к воплям, стонам и слезам людским, предельно-беспощадную и безжалостную… Но только тот, кто Её не боится, не гнёт голову и не вопит заунывно, и попадает в Рай. Иного пути в Божье Царство, в Бессмертие нету, не существует…»

11

Именно так, в таком приблизительно ореоле геройском многие растерянные москвичи и воспринимали начинающего коробейника Стеблова, ново-русского ухаря-купца, расположившегося на пяточке между Красной площадью и гостиницей «Москва», – это хорошо по их глазам прищуренным было видно: ошибиться было нельзя. Отсюда – и уважение тайное, зависть у взрослых и молодых, у обнищавших мужчин и женщин.

Приятно было наблюдать, чёрт возьми, особенно – в первое время, как люди подходили к нему осторожно, смотрели изумленными глазами минуту-другую на его диковинный заморский товар… и потом робко так спрашивали-интересовались: а какую-де жвачку лучше купить – не подскажите? какое пиво попробовать? сигареты какие выкурить? Вы сами-то, дескать, что жуёте и курите? Просветите пожалуйста, подскажите, мил-человек: для нас это всё в диковинку и в новинку… Да и стоило тогда это всё очень и очень дорого: сразу-то всего не купишь, не приобретёшь, что купить и приобрести хотелось. Вот и приходилось москвичам выбирать, тратиться на самое лучшее.

А он стоял в окружении их как Гулливер среди лилипутов или как фон-барон, вроде как всё уже и попивший и покуривший, всем этим импортным барахлом пресытившийся, и несведущим покупателям этак свысока советовал со знанием дела: для начала попробуйте это, мол, попробуйте то; понравится – придёте ещё, я вам что-нибудь ещё порекомендую: мне, мол, из-за границы, из Америки или Европы той же, другое что-нибудь подвезут, получше и повкуснее. В общем, вёл себя с ними так, будто бы сам всё это давно прошёл – импортной жвачкой будто пресытился и набил оскомину…

На людей это действовало потрясающе, такое его поведение менторское и чуть снисходительное. И они начинали перед ним пуще прежнего гнуться и лебезить, проворно доставать шуршащие рублики из кошельков, его теми рубликами трудовыми одаривать. И столько этих рубликов и червонцев набиралось за день, что под вечер Стеблов приходил на фирму, по виду напоминая азиатский курдюк, до краёв деньгами набитый; и долго потом их вытаскивал из разных мест, долго раскладывал и считал на пару с товароведом. А, сдав, наконец, выручку, сразу же получал себе десятую часть от дохода и ехал домой с полным карманом денег, количество коих за один раз многократно превышало его прежнюю месячную зарплату.

Такое количество денег кружило голову, гордостью распирало грудь. А у кого бы не закружило, скажите?! Один-единственный день постоял на лотке у Кремля – и уже можно было вечером зайти в любой магазин, хотя бы даже и Елисеевский, и что хочешь там себе накупить на глазах изумлённых зевак, не оглядываясь на ценники, на количество. Заработанных за день денег ему хватило б на всё: сырокопченую колбасу и икру, дорогие сыры и конфеты. И ещё осталось бы на шмотки и на шампанское – вот ведь сколько платили за жвачку, пиво баночное и сигареты “Magna”, какая пёрла в те первые торговые дни деньга, с которой дуревшие продавцы не знали что им и делать.

Вот когда Стеблов прелесть шальных и бессчётных денег впервые по-настоящему почувствовал и оценил; понял, почему многие люди так настойчиво стремятся к ним, жизни за них кладут, не жалеют. Большие деньги в кармане – это гордость великая за себя, реальная сила и власть, возможность жить как хочу, как вздумается, и, как следствие, – особое положение в обществе. Это экономическая свобода и огромное самоуважение, наконец, – не ребяческое, не напускное, не театральное, – без которого не существует личности…

12

Первый месяц, поэтому, он, молодой бизнесмен-коробейник, на кураже прожил, чрезвычайно довольный собой и новой своей работой. Прежний его институт на фоне Красной площади и Кремля, рядом с которыми он торговал регулярно и куда на прогулку частенько ходил воздухом древним дышать, любоваться седыми красотами, – институт стал казаться Стеблову тюрьмой, спрятанной за высоким забором в глуши Филёвского парка. Или местом, если помягче, про которое он и слышать уже не желал, куда не планировал возвращаться. Шальные деньги застили ему первое время всё, которые на него валом сыпались…

Особенно густо и мощно денежки пёрли под Новый 1992-й год, когда озверевший от полного отсутствия товаров народ всё буквально сметал с прилавка, даже и пустые заморские фантики и этикетки. В этот момент особенно урожайный Стеблов даже и жену на помощь призвал, которая его дневную выручку сумками по нескольку раз на фирму, таясь ото всех, таскала, пока он стоял – торговал, окружённый оголодавшими покупателями. За предновогодние десять дней он, помнится, такой куш сорвал, столько денег себе заработал, сколько в институте своём не зарабатывал и за несколько лет; и семью такими подарками завалил, которые те, отродясь, не видывали.

Стебловы были чрезвычайно довольны мужем своим и отцом, и при каждом удобном случае его перед родственниками и знакомыми славили как кормильца крепкого, защитника и мужика, за которым-де они как за каменной стеной живут и горюшка себе не знают. Это было особенно важно именно в тот момент – конец 91-го, начало 92-го года, – когда расправившийся с Горбачевым Ельцин руки себе окончательно развязал и уже остервенело принялся крушить и грабить саму Россию…

Глава 10

«Не раз великая Империя наша приближалась к краю гибели, но спасало её не богатство, которого не было, не вооружение, которым мы всегда хромали, а железное мужество её сынов, не щадивших ни сил, ни жизни, лишь бы жила Россия» /М.О.Меньшиков/.

1

Первое, что сделал Борис Николаевич в качестве нового хозяина Кремля, – это дал отмашку “правительству реформаторов” во главе с Егором Гайдаром начать проводить в жизнь в 1992-м году знаменитую программу либерализации цен и приватизации. Сиречь программу тотального разграбления нажитого советским народом за всё послевоенное время добра, если перевести эту замысловатую формулировку на простой и понятный язык, и превращения “новой свободной России”, России Бориса Ельцина, в колонию Запада…

Следствием той людоедской и совершенно дикой программы стала немедленная разбалансировка и разрушение всей прежней кредитно-финансовой системы страны. А дальше – галопирующий и ежедневный рост цен на продукты питания и товары первой необходимости, равно как и на промышленные товары вообще, чего отродясь не было; невыплаты пенсий, пособий, зарплат, всеобщее обвальное обнищание населения. И, как итог, массовые самоубийства граждан от полной безысходности и нищеты, что по стране широкой волной прокатились и оставили после себя ужасающий “людской бурелом”, который можно отчётливо теперь проследить по кладбищенским захоронениям.

Уже в январе-месяце цены на основные продукты и хлеб увеличились в сотни раз, после чего того же хлеба вдоволь купить и наесться стало сложно даже и работающим горожанам. Про мясо, котлеты и колбасу, молоко, сыр и рыбу и говорить не приходится – они стали доступно лишь очень богатым и оборотистым людям, да ещё коммерсантам и кооператорам – “новым русским”, как их тогда за глаза называли все. Люди же со средним достатком и бедняки начали голодать, в прямом смысле этого слова, выходить на улицы массово и за безценок распродавать припасённые вещи свои, посуду, хрусталь и книги – чтобы хоть как-то концы с концами свести, а порою и просто выжить.

Рубль стремительно обесценивался как денежная единица и уже никому не был нужен и интересен – даже и внутри страны. Республика Татарстан, например, стремясь избежать экономического хаоса и коллапса, уже даже намеревалась вводить в оборот свою собственную денежную и кредитно-финансовую систему с прицелом на отделение, на обретение полной самостоятельности – финансовой, экономической и политической.

Ближе к весне бывшие советские деньги и вовсе превратились в бумажки, в мусор. Россия повсеместно переходила на бартер, на товарообмен. На многих предприятиях уже даже и зарплату работникам начали выдавать водкой и мукой, гречневой крупой и сахаром…

Это было так ново всё, непривычно, дико и неожиданно, и неприятно очень после коммунистической райской стабильности и уверенности в завтрашнем дне, – это не укладывалось ни в чьей голове и сознании. Молодая российская демократия, с хвалёного Запада занесённая, уже с порога показывала доверчивым русским гражданам, прежней тихой и спокойной жизнью избалованным до крайности, своё всепожирающее нутро – алчное, хищное и бессердечное. От которого всем сразу же захотелось спрятаться куда-нибудь, убежать. Как убегают обычно люди от внезапно налетевшего смерча, грозящего опешившим и растерявшимся россиянам большой бедой, а то и вовсе страшной, смертельной опасностью.

Да только бежать-то им было некуда, одураченным, – вот в чём проблема-то вся заключалась! Куда убежишь и спрячешься на стремительно-тонущем корабле?!…

Горбачёвский хронический дефицит сменился ельцинским изобилием (как и при НЭПе в 1920-е годы, помните), которое не очень-то и радовало глаз россиян, нищавших и опускавшихся по часам и минутам. К весне 1992-го года, повторим, гайдаровская шоковая терапия и безудержная инфляция съели у народа все сбережения и накопления, до копеечки. Нищий народ оказался действительно в шоке и не мог понять, что такое вокруг творится и происходит с их некогда огромной и богатой страной? И почему их всех так пошло и грубо, не боясь никого и ничего, ограбили? Власть-то в России есть или нет? Кто-то за этот циничный и подлый грабёж ответит?…