Центуриона явно задело, что Адриан отозвался о новичках с презрением. И то: каждый из них (за исключением Малыша) был ниже Адриана почти что на полголовы. Ну, может быть для военного трибуна сила и рост – отличные качества. А для легионера высокий рост может обернуться бедой – вражеский пращник первый приметит великана в строю, и первому засадит камнем в лоб.

«Новобранцы не хуже других, – размышлял Валенс, расхаживая перед новичками. – Другое плохо. Их мало. Восемь вместо ста. Наверняка Сульпицию просто не выдали денег, да и нам вон задерживают жалованье. Говорят, легионная казна пуста. Да только дакам плевать, пустая казна или полная, они все равно зимой явятся на этот берег. С половинным составом легиона их не удержишь. Почти все сторожевые бурги^[41] пустые, стоят для вида. Если разошлем в каждый, как положено, по пятьдесят человек, то в лагере никого не останется».

Новобранцы стояли перед ним в серых некрашеных туниках, сутулые, вялые, больше похожие на прислугу, чем на военных. Стояли, переминаясь с ноги на ногу, перешептывались.

«Глупые птенцы… – Валенс был таким же в их годы, хихикал по любому поводу и отпускал едкие шуточки. – И где этот пройдоха Декстр? Он же обещал прийти посмотреть на ребят. Какой только его ветер носит?».

Центурион понял, что слишком расчувствовался, смотрит на парней почти как на детей своих, которых у него, увы, не было.

– Молчать! Слушать меня! – гаркнул Валенс. – Через четыре месяца вы будет знать все, что потребно хорошему легионеру. Научитесь перестраиваться, четко и быстро сможете сделать это даже под градом стрел и камней, сможете по команде рассыпаться и собраться воедино, закрыться в глухой обороне, чтобы потом перейти в стремительную атаку, беспрекословно выполнять приказы, знать в бою свое место. Но главное, вы будете уверены в товарищах. Пока вы ничего не умеете. Даже те из вас, кто воображает себя героем.

Валенс остановился напротив Малыша.

– Вот ты.

Малыш вытянулся.

– Сможешь пройти десять миль регулярным шагом?

– Смогу, центурион Валенс!

– С грузом?

– Смогу…

Валенс усмехнулся краешком рта, поднял лежащий подле стены барака мешок и рогатую палку, на которой легионеры носили груз.

– Здесь сто фунтов. Все идут налегке, ты несешь мешок.

– Почему?

– Молчать! Все идут налегке. Ты с грузом. И не отставать! А теперь кругом и к воротам! Ма-арш! – он с наслаждением выкрикнул эту команду.

* * *

– Шире шаг! Сукины дети! – прикрикивал Валенс. – Или я заставлю вас идти второй круг.

Восьмерка уже не шагала, а брела по тропе. Выйдя из лагеря, они отшагали две мили по мощеной дороге на Филиппополь, но потом по приказу центуриона развернулись и двинулись по тропе прямиком на север. Пришлось перестроиться и идти по двое в ряд. Хорошо, что для первой «прогулки» Валенс выбрал равнинное место, а не погнал новичков в холмы на юг, откуда к Эску бесконечной чередой арок шествовал новенький акведук.

На подъеме новички бы «сдохли».

Сейчас в арьергарде плелся Малыш, с грузом на плече. Он подкалывал под палку то ладонь, то лоскут оторванной от туники тряпки, но никак не мог найти для нее на могущем плече удобное место.

Неожиданно тропинка оборвалась, и тироны очутились на берегу Данубия.

– Стоять! – гаркнул центурион, видя, что новобранцы готовы ринуться в воды Данубия, что был в этом месте шириной больше полумили и со скоростью хорошего скакуна несся к далекому Понту Эвксинскому^[42].

– Кто из вас может переплыть эту милую речушку? – спросил центурион.

– Я! – вызвался Кука. – Я каждый вечер плавал в море. Я могу…

– Это тебе не Неаполитанский залив, дурачина! – хмыкнул центурион. – Вода еще холодная, а течение вмиг унесет тебя прямиком к вратам Аида. А теперь назад. Шире шаг! У нас тренировка с оружием, шевелись, уроды! Вечером будете плавать, да только не в Данубии, а в Эске. Кто не переплывет нашу речку туда и обратно, отправится на кирпичный завод в канабу.

Теперь первым назад в лагерь шел Малыш. Шел явно медленнее, чем нужно, но Валенс запретил его обгонять – время опоздания автоматически вычиталось из времени отдыха.

* * *

После возвращения в лагерь тироны ополоснулись холодной водой и кинулись на кухню. В этот раз Гермий не поскупился, налил им в кашу масла от души, приправил оленинкой.

Котелки мгновенно опустели. Потом новобранцы выпили по кружке кипятка с вином.

– Хорошо-то как, – пробормотал Крисп, развалившись в тени подле стены их казармы.

Остальные пристроились рядом. Полчаса дремы в тенечке – настоящее блаженство.

Приск закрыл глаза, и вмиг очутился в родном доме, в перистиле. Он стоял перед старым кипарисом, и из множества ран на мягкой древесине лилась кровь.

«Не бойся, – услышал он голос отца. – Эти раны не могут лишить жизни…»

– Центурия! – донесся сквозь сон голос Валенса. – Строиться!

* * *

– Молчать! Приготовиться исполнять приказы! – отчеканил центурион. – Учебное вооружение разобрать. К тренировке приступить!

Щит каждому выдали учебный, плетеный, но при этом в два раза тяжелее боевого, щедро утяжелен свинцом был и тупой учебный меч. Деревянный столб шести футов высотой должен был обозначать для новобранцев противника. Зарубки и вмятины покрывали его от основания до макушки.

– Коли! – махнул рукой центурион.

За неуклюжими движениями новобранцев собрались поглядеть несколько ветеранов. Потом появился сам командир Пятого Македонского легат Луций Миниций Наталис и с ним военный трибун Элий Адриан. Оба были без доспехов, только в кожаных туниках, что надевались под панцири, с птеригами на плечах и бедрах.

Первым подскочил к столбу Кука, но вместо того чтобы нанести колющий удар, рубанул со всего маху. Деревянный меч отскочил, и чуть не вырвался из десницы новобранца, а центурион угостил бестолкового ударом палки из виноградной лозы по спине.

– Коли! – вновь прозвучала команда.

Гай Приск был более следующим и нанес точный колючий удар. Дерзко глянул на центуриона – ожидал похвалы. Не дождался.

– Так ты можешь тыкать в задницу свою красотку. На первый раз сойдет, на второй – накажу, – прокомментировал его удар центурион. – Следующий.

Замечание явно несправедливое, но не новобранцу спорить с центурионом.

Квинт заорал и ринулся на столб.

– Эй, Приск, подойди-ка сюда! – окликнул Адриан новобранца как старого знакомого.

Гай подошел, вскинул руку в приветствии.

– Откуда ты? – спросил Наталис.

– Из Комо, легат!

– Из Комо… Говорят, хорошие места. Кажется, у Плиния там есть чудная усадьба.

– Замечательные места, легат.

– Мне почему-то кажется, что ты не похож на провинциала. В Риме наверняка жил.

– Недолго, – подтвердил Приск.

– Рим плодит неженок, – легат любил говорить сам, а не слушать других. Рассуждать о пороках Рима было его любимым занятием. – Столичные сосунки вообще ни на что не пригодны. Друзья там лишь для того, чтобы шляться по тавернам.

– Мечом владеешь? – спросил Адриан Приска.

– Надеюсь.

Адриан извлек из ножен кавалерийскую спату, длиннее гладиуса на целый фут.

– Поменяемся? – Адриан подмигнул, указывая на утяжеленный деревянный макет.

– Адриан, оставь свои штучки, нас ждет запеченная в тесте форель! – возмутился Наталис. – Фехтовать перед обедом вредно.

Адриан нехотя вложил меч в ножны.

– «К сладостным яствам предложенным руки герои простерли»^[43], – продекламировал Адриан по-гречески.

Оба офицера развернулись и отправились в преторий^[44], где рабы уже сновали туда-сюда, готовясь к предстоящему обеду.

– Что он сказал? – не понял Квинт.

Вернее, не поняли многие, но спросил лишь Квинт.

– Что герои хотят есть, – буркнул Приск.

Всем уже было известно, что Адриана в легионе прозвали гречонком за любовь ко всему греческому, он и на языке Гомера говорил лучше, чем на латыни.

– Следующий! – хлопнул в ладоши Валенс. – Вы что уснули! Приск! Твоя очередь! В атаку на столб!

* * *

Через два часа тренировки столб уже казался новобранцам живым. Он норовил ускользнуть то вправо, то влево. Колоть столб никто кроме Приска так и не научился. Больше всех усердствовал Малыш. Но он то и дело забывался и пробовал наискось рубить по дереву вместо того чтобы колоть. Удары впечатляли своей силой, но в строю эта сила была без надобности.

– Сразу видно, парень прежде готовился стать дровосеком! – покачал головой Валенс.

Восемь измотанных несчастных цыплят были уверены, что никогда не дождутся сигнала трубы, по которому можно будет отправиться передохнуть и выпить воды. Через час их ждала новая тренировка с оружием.

Легионеры, уже давшие присягу, тренировались только утром. Во второй половине дня они отправлялись на строительные работы – две центурии укрепляли стену в канабе, еще одна работала на кирпичном заводе. Целая когорта уходила строить новый водопровод, который должен был доставлять воду в канабу и лагерь с дальнего южного источника за семнадцать миль. Те, что оставались в лагере, перекрывали крышу на старых бараках. Черепица с клеймом Пятого Македонского легиона была сложена штабелями вдоль стен. Правда, многие не работали, а прохлаждались, или отправлялись в увольнение в канабу – но за это надо было платить своим центурионам определенную мзду. Какую именно, новобранцам пока не сообщили.

Один из иммунов шепнул, что расценки взяток выбиты на медной доске, а сама доска прибита к воротам приниципии, как законы Двенадцати таблиц^[45] к дверям храма Сатурна. Новобранцы побежали смотреть, бронзовых досок не нашли и только тогда поняли, что их разыграли.

В этот день тиронам повезло. Валенс, глянув на измотанных новобранцев, мокрых от пота и едва живых, усмехнулся:

– Я бы из вас душу вытряс, да боюсь, пользы от этого не будет…

И направился в принципию.

Едва он скрылся из глаз, как Квинт с воплем повалился прямо на мостовую.

– Я больше не выдержу, – простонал он.

Кука ухватил его за шкирку и попытался поднять. Пропитанная потом и солью туника лопнула с громким треском.

Квинт сначала ничего не понял, а когда понял, что произошло, завыл еще громче.

– Так, идем к Гермию, надо раздобыть у этого жулика горячей воды и простирнуть туники, иначе мы завтра не сможем их надеть, – сделал выводы Кука. – Сами мы можем окатиться и холодной водой, а тряпки от пота без горячей воды не отстирать.

Вечером, пожалев Квинта, который исколол здоровенной иглой себе все пальцы, пытаясь зашить порванную тунику, Приск отдал приятелю свою – в отличие от других у него имелись две сменные. Правда, даже туника Приска была Квинту великовата.

– Ничего, одежка только временно велика, – заверил Кука. – Пройдет месяц – и ты, Квинт, накачаешь себе такие мышцы, что впору будет брать тунику у нашего Малыша.

Все захохотали, представив Квинта в одежде Малыша. Даже Квинт криво улыбнулся.

* * *

На другое утро Приск возглавил восьмерку во время марша. Дохляк неожиданно пошел бодро и, казалось, без напряжения выдерживал темп. Валенс многозначительно приподнял бровь, но вслух ничего не сказал. Будто не заметил. Зато плетущегося в конце маленькой колонны Квинта огрел без всякой жалости.

– Запомните, – поучал подопечных центурион по дороге назад в лагерь. – Отныне легион вам – отец родной, главная святыня на свете – орел легионный, за золотую эту птицу на древке каждый из вас с радостью должен жизнь положить, если понадобится.

– Если легион – за папашу, то кто за матушку? – спросил Кука.

– Дисциплина ваша мать, – отозвался Валенс. – От того, насколько ты точно выполнишь приказ, зависит не только твоя жизнь, Кука, но жизнь Приска, Малыша, Скирона, и дурака Квинта…

– Почему дурака? – спросил Квинт.

– Потому что плавать не умеешь. Так в твоем деле записано.

Они вошли в лагерь.

Из ближайшего барака доносился женский визг и хохот легионеров.

– Как посмотрю, не уважают нашу новую матушку в этой центурии, – заметил Кука.

* * *

После обеда Валенс вывел тиронов за ограду лагеря и заставил метать пилумы^[46]. Разумеется, не настоящие, а просто хороши оструганные и заточенные на одном конце палки весом и длиной примерно равные боевому пилуму.

Кука здесь отличился, добросил макет до цели. Правда, в саму цель не попал – учебный щит остался нетронутым, как тело весталки, палка угодила в доски опоры. Скирон метнул «пилум» футов на двадцать – считай себе под ноги. Крисп разогнался, но его «пилум», подхваченный ветром, улетел куда-то в сторону, и… впился в ягодицу легионеру – тот как раз наклонился перешнуровать калиги. Пораженный столь неожиданно, легионер повалился на землю.

Рев раненого услышали даже в лагере. Скирон при виде такого казуса принялся хохотать как сумасшедший.

Сам же Крисп помчался за медиком Кубышкой и капсариями^[47] в госпиталь. Медик покачал головой при виде раненого и принялся извлекать «пилум». Потом велел отнести пострадавшего в госпиталь – остро заточенная деревяшка вбила в рану ошметки ткани от туники и набедренной повязки, и если лохмотья из раны не вычистить, она загниет, и все может кончиться плохо.

– Отличный бросок! – покачал головой Валенс. – Так бы все у нас метали пилумы, никто бы Пятый Македонский никогда не побил. Не налюбуюсь я на вас, ребятки! И где вас только нашли, в каком борделе или бане для нашего славного легиона?!

– Отправь их строить дорогу! – посоветовал медик, вливая в рот стонущего легионера вино с настойкой из мака.

– Успеют еще подружиться с киркой и лопатой, а топор станет им родным братом, – посулил незадачливым тиронам «блага» военной жизни Валенс, поворачиваясь к «славной восьмерке». – А пока учитесь делать то, что может спасти вашу никчемную жизнь, но не наполнит кошельки вашего начальства.

Когда вернулись в казарму, Крисп лег на свою койку и заплакал.

– Ты чего? – изумился Кука.

– Видел бы меня отец! Такой позор!

– Папаша у тебя теперь орел легионный. Надеюсь, за эту промашку он тебя не заклюет, – напомнил Кука.

Крисп спешно отер лицо и спросил:

– А у тебя еще осталось хиосское вино?