Утречко октябрьское сыро и пасмурно.
Ночь неторопливо снимает покров
с гроздьев кабошонов под сизою патиной,
с бусин драгоценных овальных миров.
Розовыми лозами осень увенчана,
жалована лучшей из славных наград.
Щедрый, как надежда, и сладкий, как женщина,
в воздухе туманном висит виноград.
Сад мой, вертоград мой унылым не кажется.
Кончилась повинность копать да полоть,
вызревшими каплями, ягодой каждою
светится его благодарная плоть.
Сроков не отменишь. Редеет над светочем
зазимком прибитый поникший наряд.
Листья обвисают истлевшею ветошью,
но, разоблачённый – висит виноград!
Кисти налились аметистовым бременем,
соками суглинка, водой кочевой.
Скорби виноградарей, злое безвременье —
всё-то повидал, всё ему ничего.
Что ему долги, о которых забыли мы? —
новые на землю сойдут времена,
было бы лучей золотых изобилие,
ждали бы кувшины густого вина.
…скатилось за кайму – и съедено кайманом,
и ночь сошла ко мне…
На россыпи светил, подёрнутых туманом, —
сгорающих камней
мгновенные следы.
Под шелест монотонный,
с мерцающим «прости…»,
летят к пустым садам осколки Фаэтона
по Млечному Пути.
Не могут погодить, на час угомониться
кусачие шмели,
кусочки на лету разбитой колесницы
ровесника Земли.
И доблестно, под стать сеньору из Ламанчи,
навстречу мчимся мы,
а свет окрестных звезд неярок и обманчив,
и скоростью размыт……
…Когда хотелось чувство оттенить
на фоне увлечения, на лоне
любви – бывало, руку протяни —
и пара строф затеплится в ладони.
Но что-то я давненько не пишу…
Потенция – потенцией, а всё же
кинетика желательна на ложе
поэзии. Любому шалашу,
укрывшему меня с моей милашкой,
я был бы рад… И будет ночь нежна,
когда одна она тебе нужна —
да кофе чашка.
Годятся также пустошь или лес,
но только чтобы ни единой рожи,
готовой неприятно потревожить
в интимном сочетании словес
двоих, соединившихся под знаком
свободной страсти. Как закон, двояка,
любовь – законов всех она сильней.
Любимец музы, не зевай! Однако,
удобства ради не женись на ней
«законным» браком.
Не то – кранты, финита – и абзац
не протащить в анапеста фильеру,
и знай – греби, обслуживай галеру…
Тогда стихов янтарная сабза
из лакомства – дежурным станет блюдом,
и твой кураж окажется под спудом,
и будут стекловатой облака,
а серебро степного родника —
простой полудой.
Оберегай свободу! Принцип сей
тебе полезен вовсе не для блуда.
Ослабнешь под напором пересудов,
во имя замирения гусей —
и будь ты хоть подкован, хоть обут —
придётся ту, которая двояка,
переть с досадой племенного яка
на собственном горбу.
А так… Луна сегодня в Скорпионе,
и сумрак тихо к улицам прильнул,
и внутренний посыл ещё не понят,
но рядом – лист бумаги… Ну же, ну!..
И я невольно руку протяну:
урочный час… и никого в гостиной…
и где-то счастлив скорпион пустынный,
облапивший луну.
Не дождёшься за нас тоста
на банкетах в пивных трестах,
но приличного мы роста,
и на форуме нам место!
Не хотелось бы нам хвастать,
а таланта у нас – вдосталь.
Мы могучая, блин, каста!
и расти нам годов до́ ста.
Пусть в кармане подчас пусто,
да на курсе у нас чисто.
Мы не ждём для себя бюстов,
и не слушаем мы свиста.
Из особого мы теста,
но лисицам не съесть – баста!
Мы – в основе, а не «вместо»,
хоть повыше и дрянь часто.
А шедевры лепить – просто.
Надо лишь замесить густо.
Ибо нет на стихи ГОСТа,
как на авторов – нет дуста!
Сограждане!.. Коллеги!.. Господа!..
Товарищи (простите за архаику)…
Не надо слабых авторов охаивать,
послушайте, пожалуйста, сюда.
Не сведущим, как должно, в языке
труднее, чем изысканным и метким.
Возьмите за основу этикет,
не торопитесь клеить этикетки!
Ночной порой, в сумбуре дел дневных —
они под игом страсти всемогущей,
творениями их наводнены
словесности развесистые кущи,
а вкус лишь иногда ночует там…
всё так… Но уважайте чувство вчуже,
и не швыряйте камни по кустам,
намереваясь подшибить пичужек.
Оставьте им надежду на успех!
Решил неаттестованный любитель
сказать в защиту тех, кто не успел,
не вышел на высокую орбиту,
но, обретаясь в домике саманном,
мечтает сделать хижину дворцом…
В защиту наших братьев-«графоманов»
и одного, кто был моим отцом.
Искандер, эти реки тесны и горьки для того…
Ольга Андреева
Свет мой, Оля, пригубить любимый тобою размер —
как тенями совпасть на негреющем солнце предзимнем
или почку стиха обнаружить на чёрной лозине,
запасая терпение к долгой суровой зиме.
И однажды, в промозглую оттепель, коли суметь —
развернётся, зелёная, на углежога корзине,
и бессмертной улыбкой сквозь слёзы Джульетты Мазины
переменится к лучшему жизни дурная комедь.
…Это правда, что тесно и горько. Но верно и то,
что речушки горьки оттого, что предчувствуют море.
По уклону судьбы, по излучинам их траекторий
мы вольёмся в иной грандиозный и грозный поток.
«Камень, брошенный в воду, всегда попадает в мишень…»
Примечательный факт. Очевидно, мы целимся точно.
Всё случится: стоим ли ещё над водою проточной,
утоляем ли жажду, хоть нету напитка горшей.
Берегами бродя, отложив океан «на потом»,
или в реку войдя, оступаясь в стремительной влаге —
на каком опрометчивом и предуказанном шаге
отдадимся течению, руки раскинув крестом?..
Меняется мир, как во сне,
и все человечество – тоже.
Ни совесть, ни честь не в цене,
и смысл устремлений ничтожен.
И нет никого на нелегком пути,
к кому обратишься в печали любой…
Но душу унынием не замути,
останься собой.
И клятвы мужские пусты,
в делах – ни размаха, ни соли,
а женщин, забывших про стыд,
игла нетерпения колет.
И власть прибирают лукавством ума
крадущие, лгущие наперебой…
Но совесть свою о соблазн не ломай,
останься собой.
В дорогу!.. Пройди перевал,
отправься к далёкому морю,
частицей всего, где бывал,
себя ощути на просторе!
Ведь прежнее солнце блестит с высоты,
и так же широк небосвод голубой,
деревья и птицы с тобою «на ты»!
Останься собой.
Природы апостолом став,
миры для грядущей Вселенной
на чистом пространстве листа
твори для себя вдохновенно.
Но помни, что это не даст барыша,
достойно мирись со скупою судьбой.
Поэт зачастую живет без гроша.
Останься собой…
Ты слабости мира поймешь,
но их не пускай на бумагу,
а верным пером преумножь
любовь, окрыленность, отвагу,
и жизни, где ценят духовности свет,
отдай просветленного сердца любовь.
Сверяйся с бессмертной душою, поэт!
Останься собой!
И если умрешь, одинок,
печаль не увидев на лицах,
и если с твоей сединой
ни род, ни народ не простится, —
не сетуй на жизнь. Ведь она не была
бесплодным трудом и чужою рабой.
Рассеявшись прахом, сгорая дотла —
останься собой.
И память о сути твоей
разделят с тобою по праву
дороги, просторы полей,
пустыни, альпийские травы,
и строки, которые, слив голоса,
с листа прозвучали победной трубой,
и Те, кто открыл для тебя небеса…
Останься собой.
Лезгинской мудрости урок гласит: «У старшего в роду
спроси совета.
А нет – у ранней седины, у друга, знавшего беду,
спроси совета
А не найдёшь – у валуна, который обточили льды,
спроси совета,
У первой влажной борозды, у горной пенистой воды
спроси совета».
А я стараюсь у того, кто сердце рифмой разбудил,
просить совета,
Пусть нет его среди живых – но у тропы, где он ходил,
просить совета,
У эха отзвучавших слов, которых помню ритм и слог,
просить совета,
У камня с именем его, который в изголовье лёг,
просить совета.
Но если трудно станет вдруг тебе, от мест родных вдали,
просить совета —
тогда найди и собери, как редкий дар своей земли,
стихи Поэта.
Там есть и камень, и ручей, и борозды весенней бег,
в строфе чеканной,
И в них живет уже навек седой и мудрый человек
из Лезгистана…
И сам поэт в стихах живет. И жизни слышится напор
в звенящих строках.
Его тропа вплелась в узор таких же троп на склонах гор,
в заветных строках,
И слышен в них гортанный зов, позвонче многих голосов
звучать способный,
И муж – и мальчик там босой… И плачет утренней росой
чинар надгробный…
У друга с белой головой, у старца, камня и реки
спроси совета,
Спроси у дерева того, и у всегда живой строки
спроси совета —
и дом не оскудеет твой, и дух, достойный этих книг,
не станет сирым!
Счастливец ты, нашедший их, открывший мудрости родник
у Шихнесира…
Я – армянин. Я стар, как Арарат,
и башмаки мои от вод Потопа влажны.
Геворк Эмин
Кружевные утёсы, туманы лесов,
безысходности давняя тема…
Снеговым полотном закрывает лицо
великан – отчуждённо и немо.
Тишина и безлюдье расщелин и скал
и отроги, поросшие синим…
От зубчатой гряды наплывает тоска,
как от ветки безлистной в пустыне.
День прошёл. На горах – умирающий свет…
Их томление неразрешимо.
Но алмазно сияет в своём торжестве,
доставая до солнца, Вершина!
Охвативший полнеба, в венце облаков,
на заре или в час полудённый —
богоданное имя несёт высоко
Арарат, Армянином рождённый.
А перед тем я всё-таки увидел
библейской скатертью богатый Арарат.
Геворк Эмин
…Она, моя гора! И только армянин
так мог сказать о ней…
Сияющий коралл над дымкою равнин —
её снега и льды. И первыми они
вбирают краски дней.
Чеканной кромки блеск тревожит и манит,
чем дальше – тем сильней.
Стремящаяся ввысь, далёкая, как рай,
понятная, как друг —
застенчиво тиха, когда скалистый край
вуаль накинет вдруг.
Плывущая к тебе туманная гора
смыкает мыслей круг
о том, что мы – бойцы, вершины – нам родня,
а память – наш оплот.
И мудрости отцов – священного огня —
у нас не отберёт
вся боль сердечных ран, что каждому из нас
судьбою суждена.
И кровью запеклись – печаль армянских глаз,
святые имена…
Далёкая мечта, томящая всегда,
настолько велика,
что канувшие в грусть минувшие года
уже равны векам.
Но есть надежда в нас.
Найдя у смерти брод,
не сдался, не погас —
творит себя народ.
Он любит жизнь, и вот —
живёт!
О проекте
О подписке