Для стрельбы в тире по понятным причинам снаряды полагались не боевые, а учебные, заполненные яркой голубой краской.

– Передвигаться только на отрезке рубежа ведения огня, – предупредил круг-ленький, жизнерадостный сержант, начальник тира. – За желтую полосу не заступать! Понято, салага?

– Так йопть, дедка! – уронил небрежно Филипп.

Тир воспроизводил участок хвойного, заваленного буреломом леса. Филипп по-правил очки, заменяющие прицельную оптику шлемного щитка, присел на корточки и замер.

Из-под толстой суковатой валежины прямо на него выметнулась темная фигура. «Пап», – выдохнул «Дракон» еле слышно, и на стремительной четырехногой торпеде появилось яркое лазурное пятно.

– Мишень поражена, рана смертельная, – прокомментировал невидимый наблю-датель.

«Так-то», – подумал Капралов и двинулся вдоль разрешенной границы. В глу-бине леса что-то задвигалось. Он выстрелил опять. Снова попадание! «Пошла потеха!», – обрадовался Филипп.

И потеха пошла.

Объемные, подвижные чучела онзанов выскакивали из самых неожиданных мест, перемещались, уклонялись, едва ли не «качали маятник». Давно уже Филипп не получал такого удовольствия от несерьезной, в общем, стрельбы. Особенно интересно стало, когда лазерный прицел «отказал» и пришлось палить по старинке, пользуясь обычным диоптрическим.

– Ты еще на полигоне не бывал, – многозначительно заметил Генрик в ответ на его восторги.

Все мишени до единой Филипп завалил с первого выстрела, уложившись в «от-личное» время. Похвалы от Генрика и начальника тира он воспринял, как должное. С таким-то, дескать, ружьем, да мазать?!

Почти с болью оставив ставшего родным «Дракона» в арсенале, поскуливая «Куда опять?.. Давай, Ген, лучше еще постреляем», он потащился за Саркисяном.

– Перетопчешься. Боеприпасов на тебя не напастись. Да и закусить надобно, – сказал Генрик, похлопав себя по нижней трети весьма нехилого торса. – Пора, брат, по-ра!

– Опять закусывать! Да сколько можно жрать, скажи на милость? – Изумлению Филиппа не было предела. – Куда в тебя влезает?

– Погоди, паренек, пройдет день-два, сам станешь первым объедалой взвода, – меланхолично отреагировал Генрик.

– Сомневаюсь. Но спорить со старшим по званию, разумеется, не стану. Ибо грядущее сокрыто для меня мраком, за коим всякое быть может. А пока, если не возра-жаешь, я навещу санчасть. Есть там, знаешь ли, одна девочка… Славная такая, свет-ленькая… В свете твоего трагического опыта это посещение, мне кажется, самое на-сущное дело. Именно это, а вовсе не прием пищи.

– Какого трагического опыта? – Генрик от изумления даже придержал на мгно-вение свой размашистый бег к вожделенной кормушке.

– С мастурбацией, – прошептал ему Филипп в самое ухо. – От которой шерсть на ладонях.

Генрик фыркнул и пихнул его в бок.

– Шутник, ха-ха. Ох, и оторвет Бобсон хозяйство твое беспокойное! Он, знаешь ли, Веронику уже полгода обхаживает. Всех переплюнул. Терпеливый…

В голосе Генрика Филиппу почудился намек на разочарование.

– И тебя переплюнул?

– И меня. Ты ведь не думаешь, что я мог пройти мимо нее без единой попытки склонить к близкой дружбе? Некоторое время даже надежда какая-то появилась – это когда она ко мне на колени стала забираться. Потом выяснилось, что у Больших Брать-ев и их прекрасных сестер представления об интимности несколько отличаются от на-ших. Посадка на колени, к сожалению, не значит ничего. Вот так-то, господин Жуан!

– Ты, значит, попытался, а мне нельзя? Друг, называется! Иди уж, компенсируй свое фиаско калориями!

Вероника на этот раз была одна: ни собаки, ни начальника обоза.

Филипп сходу ударился во все тяжкие: врал, хвастался, осыпал ее комплимента-ми и стихами. Бросал под ноги цветы, сорванные по пути, сетовал на судьбу, не свед-шую их раньше, и радовался шансу, выпавшему им сейчас.

Он играл мышцами и мёл кудрями.

Он острил, падал на колени и говорил пылко.

Возможно, он несколько переигрывал (а возможно, и изрядно), но результат был налицо: Вероника зацепилась! Такое замечается сразу, особенно, если есть кое-какой опыт. Поэтому Филипп ничуть не удивился, когда она первая потянулась к нему губа-ми. Поцелуй, к сожалению, получился не слишком страстным. Вероника ловко уклони-лась от его страждущего рта и мимолетно чмокнула в щечку.

– Тебе пора, Филипп. До встречи!

– С нетерпением буду ее ждать! – блистая очами, воскликнул преисполненный любовного энтузиазма волокита.

– Я тоже…

От этих слов ястребиные крылья взметнулись за мускулистыми плечами Филип-па, и он вихрем полетел восвояси, оглашая окрестности клекотом торжества.

Победоносен!..

Незадолго до отбоя заявился старшина.

«Подштанники менять?» – едва не спросил Филипп.

Старшина подозрительно осмотрел обстановку кубрика, повреждений казенного имущества не обнаружил и опустил на пол средних размеров картонную коробку, гро-мыхнувшую железом.

– Таскай вам, безруким, ядрёна… Прими заказ.

– Какой заказ? – не понял Капралов.

– Открой, узнаешь. Наберут, ядрёна, деревянных… – посетовал старшина на во-пиющую бестолковость солдата.

В коробке плотненько устроились «цинк» с патронами, здоровенный пистолет и нож в глубокой кобуре из свиной кожи.

Действительно, заказ.

«И как я о нем забыл?» – удивился Филипп. Он взялся за ухватистую рукоятку ножа, покрытую тканью со специальной, «прилипающей» к ладони, пропиткой и потя-нул. «Ш-ш-ш», – сказал нож и показал свой великолепный, сверкающий клинок. А вот это уже минус. Товарный вид, несомненно, важен, только такая красота в боевой об-становке совсем ни к чему – враз демаскирует.

Тем не менее, нож был очень хорош.

– Где расписаться? – Филиппу хотелось поскорее избавиться от недружелюбно-го старшины и всласть побаловаться замечательным оружием.

– Тут, – буркнул старшина и выложил перед Филиппом толстую амбарную кни-гу, обернутую клеенкой.

Уверенный, что Генрик еще не спит, Филипп сгреб свои приобретения в охапку и помчался хвастаться. Глядя на его счастливое лицо, Саркисян иронично усмехнулся, отложил нож («Я в этом ни бум-бум»), пощелкал затвором пистолета и сообщил:

– Бесполезная трата денег. Простая пуля онзана не возьмет. Скользнет по панци-рю и гуд бай! Разве в башку попадешь…

– Что же делать? – расстроился Филипп.

– Есть один вариант. Сходи к слесарю, может, заменит боеприпас на подкали-берный. Вот только… человек он тяжелый. Насквозь советский. Бывший инженер из технической лаборатории при какой-то конторе вроде КГБ. Взорвал он кого-то важно-го, прежде чем здесь оказался, или еще что – доподлинно неизвестно. Да никто и не су-ется выяснять. Главное – ручки у старика золотые и котелок варит. Братские умники из исследовательского центра не гнушаются к нему на поклон ходить. Если понравишься, блоху для тебя подкует. Ну а если нет… не обессудь. Зовут его Сергеем Даниловичем. Я тебя к нему провожу. Он как раз любит по ночам в своих железках ковыряться. Серьгу только сними, да волосы под берет спрячь.

Невысокий, щупленький Сергей Данилович стоял возле верстака и напряженно терзал «драчёвым» напильником что-то металлическое. Железяка скрипела и стонала. У Филиппа сразу заныли зубы. Он поморщился и громко сказал:

– Здравствуйте, Сергей Данилович!

– Спасибо, и тебе того же! Кто таков? – Слесарь перестал измываться над безот-ветным металлом. – Новенький?

– Так точно! Рядовой Капралов.

– В какой взвод зачислен?

– К Саркисяну.

– К Саркисяну, говоришь? Это хорошо. Генрик парень стоящий. – Сергей Дани-лович вытер руки тряпицей и закурил папиросу. – Ты, сынок, должно быть, пришел оружие показать, что на аванец свой купил? Прав я?

– Ага.

– То-то, дядя Сережа редко ошибается! Ну, показывай.

Филипп протянул ему вороненую двенадцатимиллиметровую гордость.

Слесаря перекосило.

– Что это? «Хеклер и Кох»? Вот же, блин! И этот говном буржуйским разжил-ся… Ты что, милый, боевиков обсмотрелся? На фига тебе это уродство?

Сергей Данилович брезгливо взял пистолет за ствол двумя пальцами и заглянул в ствол.

– В журнале видел, – пробормотал Филипп, – вот и загорелось. Калибр там, на-дежность…

– Загорелось ему… Ишь ты, какой легковоспламеняющийся. Порох! В комсомо-ле состоял?

– Не успел. – Филиппу жутко не хотелось углубляться в политические дискус-сии. – Пули бы к нему, Сергей Данилович, неплохо подкалиберные, а то говорят…

– Поучи, поучи меня, тупорылого, – фыркнул слесарь.

Мгновенно взмокнув, Филипп умолк.

Сергей Данилович ловко раскидал «Хеклера» по частям и принялся скоблить щечку затвора надфилем, ворча под нос: «Хорошо, гад, закалили, буржуи».

– Патроны давай! – сказал он и похлопал он ладонью по верстаку.

Филипп выложил четыре коробки патронов.

– Это что, все? Нет? Сколько же у тебя всего?

– Тысяча штук.

– Ладно, эти так и быть снаряжу для серьезных дел. Тренироваться обычными будешь. Свободен!

– У меня еще нож, – пробормотал Филипп, доставая из сумки «Рэндол». – Гов-но?

Сергей Данилович довольно гоготнул:

– Соображаешь! На глазах умнеешь. Говно, естественно… Ишь, как блястит!

Он оторвал от рулона, повешенного на проволочной рамке, бумажное полотен-це. Провел по нему лезвием, держа полотенце за уголок. В воздухе запорхала тонкая полоска бумаги.

– Добро, хоть вострый. Раньше-то пользоваться приходилось? Или только ка-рандаши точил да огурчики нарезал?

– Приходилось. – Филипп пожал плечом. – Клинок затемнить вас не затруднит?

– Клинок затемнить, говоришь? Умница! Еще что?

– Ножны. Лучше на предплечье.

– Наручные ножны? Ну, совсем молодец! Дай-ка руку! – Слесарь сноровисто обмерил Филиппу предплечье. – Дня через два заходи, будут готовы. Темляк делать, или так не выронишь?

– Не выроню.

– Обратно молодец!.. Если только не хвастун.

– Сергей Данилович, – замялся Филипп, – скажите… Сумеете вы сделать так, чтобы нож прямо в кисть выскакивал?

– Выскакивал?! Ну, блин, ты даешь! – Слесарь хохотнул. – Сумею, не сомневай-ся. И выскакивать будет, и выпрыгивать. Пальцы только, знай, береги. Все, иди, па-рень! – махнул он рукой.

– Спасибо, Сергей Данилович! До свидания!

Тот не ответил.

Заснул Филипп мгновенно, как всегда.

Снились ему объятия Вероники и злобные онзаны. Чудовища пытались отнять у него девушку и уволочь в клубящийся ядовито-желтыми испарениями Крутенький ло-жок. Филипп палил в онзанов из «Дракона» и они взрывались, предварительно укориз-ненно покачав головами. Головы у них были точь-в-точь расписные пасхальные яйца – только огромные, с нарисованными лицами. Разбитыми в кровь лицами Аскера Маме-довича.

Разбудила его негромкая музыка. «Вставай, проклятьем заклейменный…»

Остроумцы! Для Сергея Даниловича, что ли старались?

Филипп быстро привел себя в порядок и выглянул в коридор.

По коридору неспешно прохаживался, заложив руки за спину, Волк-Вольдемар, с головы до ног увешанный оружием и амуницией. Только шлем держал в руке. Он за-думчиво посмотрел на Филиппа и сообщил:

– Сейчас будет марш-бросок. На десять километров. В полном боевом. Давай-ка, помогу собраться.

Он ловко подогнал прямо на Филиппе ремни, попутно не без высокомерия, но кратко и доходчиво объясняя, что куда и как.

Филипп попрыгал. Все сидело плотно, хоть и не туго. Тесак и фляга по заднице не колотили, ранец по спине не елозил, шлем вокруг головы не вертелся и на глаза не сползал.

Филипп поблагодарил Волка и следом за ним отправился в арсенал.

Личный состав взвода был уже там. Никто, тем не менее, не заворчал и по за-гривку опоздавшему «салаге» не съездил. Вот они, преимущества наемной армии!

Филипп повесил «Дракона» на грудь и засвистел. Непроизвольно получился все тот же «Интернационал»…

До ворот легионеры добрались быстрым шагом.

Безногий привратник Сильвер (Джон, очевидно, подумал Филипп) пожелал им счастливого пути, и они стартовали.

Филипп поначалу намеревался бежать без шлема, но Генрик проявил непре-клонность:

– Привыкай, брат. В бою он едва ли не важнее оружия. К твоему сведению, шлем содержит не только сканер, но и системы ночного и дальновидения, переговорное устройство, широкополосный транслятор сигнала «я свой», воздушный фильтр и само-ликвидатор.

Господи боже! Так вот что имел в виду каптерщик! «Будет по чему опознать, когда башку оторвет…»

– Боюсь, Гена, – признался Филипп, – самоликвидатор – это лишнее. Я не впол-не готов решиться на такой, заведомо в одну сторону, путь.

– Не думаю, – ответил на это Генрик в том же тоне, – что ты будешь колебаться, сорвать ли чеку, когда (и если) попадешь в лапы онзанам. В лучшем случае они броса-ют пленных в бродильный чан. Живьем. В худшем – сначала проводят множество му-чительных не то экспериментов, не то пыток, а уж затем бросают в чан.

Филипп отмахнулся фигой.

– Чур меня, чур!

От белой дороги в сторону уходил проселок. Гравий, пыль, выбоины. Полени-лись, господа Большие Братья, асфальт положить. Или не захотели. Лететь сломя голо-ву по такому чуду дорожного строительства Филиппу вовсе не улыбалось. Он притор-мозил. Остальным же – хоть бы хны: запылили, затопали и убежали. Оставили, бедня-гу, одного среди чужих пространств.

…В спину Филиппу что-то уперлось. Угловатое, твердое – и точно под лопатку. Интересно, что? Он не припоминал ничего похожего. Может, фонарик? Или Волк ради смеха засунул незаметно в ранец кирпич? Остановиться, разве, поглядеть? Остановить-ся, присесть, прилечь… нет уж, дудки! Если душа трудиться обязана, то тело – вдвойне!

«Раз-два, три-четыре», – забормотал он. Теплые воспоминания закончились, а конца дистанции, напротив, видно не было. «Три-четыре, раз-два. Кто бежит? Наш Капрал. Что так медленно? Устал!»

Чертов кирпич, похоже, разделился наподобие амебы, и второй параллелепипед устремился к другой лопатке, бороздя отвратительными неровными углами по хребту.

Вдобавок становилось жарковато. И хотя трико поглощало пот с прежней интен-сивностью, обдувало тело прохладным воздухом, щекотно скользящим от ворота к щи-колоткам, былой комфорт пропал без следа. Левый ботинок совершенно внезапно стал натирать большой палец и пятку. «Хеклер» оказался чрезвычайно тяжелым и негаба-ритным, зачем только надо было брать его с собой? Карабин при каждом шаге бил по ребрам.

Откуда-то явились сотни голодных кровососущих и принялись искать местечко, где бы подкрепиться. Филипп поспешно опустил забрало шлема и включил принуди-тельный обдув, случайно запустив еще и сканер. По прозрачному щитку тут же замета-лись оранжевые контуры засеченных движущихся объектов: птиц, мелких зверьков и все тех же комаров. Настройкой сканера на минимальный размер целей, похоже, никто до Филиппа не занимался. Он попытался выключить умный прибор. Контуры, увы, лишь вспыхнули ярче, зато обдув полностью прекратился. Пот тут же выступил по всему лицу, будто ждал. Филипп, гнусно ругаясь, откинул забрало.

Комарики возликовали.

Каменистый проселок пошел под уклон. Посеяло мелким дождичком. Вот, зна-чит, почему гнус лютует! К счастью, впереди, на самом пределе видимости, показались человеческие существа.

Четвертый взвод в полном составе, за исключением малохольного, тихобеглого новобранца, валялся на травке, под прозрачным пологом, растянутом между трех сосен. Филипп прибавил ходу.

Наконец открылось долгожданное второе дыхание, жаль поздновато. Перед са-мым финишем, отмеченным лежащими по сторонам дороги булыжниками, под ногу ему попался вертлявый и скользкий камешек. Филипп активно замахал руками, но не удержался-таки – и воспарил. В этот стремительный миг полета перед его взором про-мелькнули отнюдь не главные моменты короткой, но бурной биографии, а изумленные лица сослуживцев, вскочивших с земли приветствовать криками и свистом его финиш-ный спурт. Филипп грустно улыбнулся и вернулся с небес на землю, грохоча снаряже-нием и сдирая кожу на ладонях.

Подбежал Генрик.

– Как ты, жив?

Филипп с сомнением вздохнул и простонал:

– Там он умер, бедный Филя, совершенно обессиля, где обрыв над бездной крут; там его и закопали, и на камне написали, что ему ботинки жали, но теперь уже не жмут.

– Совершенно обессиля… Грандиозно! Надо обязательно запомнить! – улыбка не в меру литературно образованного армянина показалась Филиппу блудливой и издева-тельской.

– Критиковать легко, – заявил он. – Критики, между прочим, поголовно неудав-шиеся писатели и поэты. Вы компенсируете творческую импотенцию своеобразным суррогатом насилия над более одаренными личностями.

– Эк ты завернул! Сразил наповал. Значит, ни Мережковским, ни Писаревым мне уже не быть. – Генрик огорченно махнул рукой. – Ладно, переживу. Не жмут, гово-ришь, ботинки-то?

– Пока лежу, нет. Но вставать страшно!.. Надеюсь, за нами прибудет машина?

– Увы тебе, мой бедный одаренный друг! Обратно – тоже бегом. Отдыхай! Пять минут мы еще подождем, так и быть.

– Эй, эй, постой, как бегом? – Голос Филиппа враз окреп и приобрел возмущен-ные интонации. – Мне Волк сказал «на десять километров», не на двадцать!

– Тебя же предупреждали, Волк – страшный человек. Особенно для новичков. А как он бегать любит!.. Ладно, черт с тобой, подождем… ну, восемь минут. Пожуй пока!

Генрик бросил на грудь Капралову твердый брусочек в яркой упаковке.

– Шоколадка?

– Прессованные сухофрукты, обогащенные витаминами и аминокислотами. Во-да-то есть?

– Угум.

Филипп уже набил рот, и разговаривать внятно не мог.