Подхожу к стеклянной стене поближе, и та беспрепятственно открывается, реагируя на запрограммированную в ней голограмму моего тела. Здравствуй, дом родной! Не очень-то здесь хотят, чтобы я здравствовал, ибо в холле ко мне подходит девушка в антиинфекционной франтоватой маске и начинает говорить на повышенных тонах:
– Почему вы опять без маски? Почему мы должны подвергаться риску из-за вашей беспечности?
– Ношение маски не является обязательным, а только рекомендательным, – оправдываюсь.
– Вирус сохраняется на поверхности предметов несколько десятков часов. Как мы можем быть уверены, что вы не носитель, заляпавший своим дыханием наш дом? Я не хочу заболеть раком! Из-за вас.
– Рак не заразный, – оправдываюсь.
– Вы всё врете! – визжит она. – Уже на девяносто процентов ясно, что он заразен! Вы со своими архаичными взглядами уже всех соседей достали!
– У меня нет рака, могу показать справку, – вру. – Я не принадлежу к группе риска.
– Нет! Вы-то как раз и принадлежите в первую очередь! Вы – генетически непригодный материал! Это даже написано на двери вашей квартиры люминесцентом!
– Мальчишки-хулиганы написали… – бормочу заведомую ложь.
– Слушайте… Вы… – шипит она. – Я немедленно звоню в службу пурификации, чтобы вас забрали за несоблюдение эпидемиологических норм. И вас тогда как ни бывало, поняли! Распылят!
Да, как же, приедут они, если бы за каждым так приезжали, то четверти города тогда бы как ни бывало, так что не все те правила, что работают:
– Ха-ха! – смеюсь, разворачиваюсь и скрываюсь в лифте. Пока еду, машинально царапаю прадедушкиным перстнем пластиковое покрытие: «Свобода», – но покрытие, как всегда, остаётся неповреждённым, привычно не царапаясь, а я так же обычно думаю о том непразднике, что всегда со мной. Не стал рассказывать полоумной соседке, что, если бы рак был заразным, то я давно заразился бы от своей дочери, у которой его как раз и диагностировали. И тоже уже лежал бы в палате, а скорее, меня уже аннигилировали бы, чтобы не возиться, как генетически бесполезный никчемный материал. Если бы соседка знала про инфицированную дочь, она бы сошла с ума, писая кипятком. Ха-ха, наличие дочери есть ещё одно моё – генетическое – правонарушение. Но что эта соседка несёт? Рак заразный? Меньше нужно смотреть телесмарт! Интересно, почему нас, непригодных, не уничтожают? Наверное, потому, что кому-то же надо работать, вот и я сейчас, завалюсь домой и начну отвечать на звонки клиентов сети «Лучшая сеть 10G», со всеми их глупостями, что опять у кого-то скорость интернета недостаточно быстрая, чтобы он мог заняться виртуальным сексом, или что у какого-то дохляка виртуальная схватка с Кинг Конгом прервалась на самом интересном месте, когда чуть было не завалил чудище ударом ноги в голову в прыжке.
Что-то меня тревожно беспокоит. Уничтожение контролёрами прыщавого безбилетника, как знамение? Нет. Ах, да. Я ведь действительно воровал коммерческую инфу и продавал, чтобы были деньги на лечение смертельно больной дочери. И меня за это и впрямь могут убить по государственному заказу. Но тут такая жизнь, которая… Хочется по инерции сказать, из которой и уйти не жалко – но, однако же, всё равно жалко, жить хочется, да и дочь пусть бы ещё пожила.
Надо бы отвлечься и поглядеть, что делается в мире. Телесмарт, включаясь, возникает из пустоты и повисает медузой в углу комнаты. Заваливаюсь в кресло, уствившись в экран. Крупный план вирусов и бактерий перемежается с застывшими лицами ньюсмейкеров, которые несут только им понятные глупости: «Результаты исследований с высокой степенью корреляции в очередной раз подверждают предыдущую гипотезу. – Но ведь аскоцепция задала новое измерение! – перебивает учёного журналист. – Да, но стигмаматотрон выказал высокую степень резистентности…» Титры переводят высокомудрую белиберду на понятный язык: «Рак, похоже, заразный». Далее мысль в титрах продолжается: «Охвативший нашу страну рак, как считают ученые, в высокой степени вероятности является инфекционным, или корректнее сказать, контагиозным».
А, вот это уже ближе ко мне, читаю титры:
«Большой удельный вес генетически непригодного материала в нашей стране ставит вопрос…» – вчитываюсь, но понимаю, что ничего нового нет, кроме того, что нам по-прежнему запрещено иметь детей под страхом тюремного заключения, а то и – новинка! – смерти. Далее гораздо более интересно: «Вопреки охватившей несознательные слои населения панике, – тут вместо титров появляется лицо главного эпидемнадизрателя, который говорит особо раздельно и медленно, а его слова дублируются титрами внизу, – нет чёткой достоверности, что мы полностью, как мамонты, могли бы вымереть», – и омоложенная необотоксом маска лица странно улыбается.
Дальше уже слушаю вполуха. Раз они озвучивают вслух эти якобы недобросовестные страхи, то и дураку понятно, что страхи более чем обоснованны. Мы, значит, блин, вымрем, так что грозящий мне смертельный приговор теряет весь свой ужас. Ладно, пора работать, сажусь к компу, а перед включением VPN работодателя закидываю собственный маячок в Dark Net: «когда мы вымрем», – вписываю в поисковике, и в YouTube появляется лицо главного оппозиционера, который, непойманный, вещает из конспиративного подвала: «Из-за несменяемости власти жить нам, всему населению страны, осталось… – его состарившееся в подвале необременённое необотксом морщинистое лицо грустно улыбается, не задаваясь вопросом, какая связь между несменяемостью власти и эпидемией: – Всего несколько месяцев, а то и недель. Эпидемия неэпидемной болезни распространяется в геометрической прогрессии…» – выключаю. Возможно, он и прав, и нам всем через пару недель наступит кирдык. А мне – даже раньше. Завтра к следаку.
Следователь выказывает доброжелательность:
– Как настроение?
– Странное, – отвечаю.
– А что так?
– Да скоро всем кирдык. Раковирус распространяется. А политикам и руководству государства насчёт того, что всё хорошо, я не верю, сорян.
– Ага, – торжествующе бросает следователь. – Ты начал что-то понимать.
– То есть? Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю. – Что вы хотите этим сказать?
– Очень просто, – следователь перестает ходить по кабинету, присаживается и вперяет в меня взгляд: – Вы же занимались в вашей компании моделированием ситуаций?
– Да. Это не было в чистом виде моделирование, но выстраивание проекций к сегодняшним точкам развития с их дисперсией на будущие события.
– Ладно, ладно, – машет следователь рукой.
– И я там был по сути всего лишь лаборантом, – продолжаю.
– Ты уже понял, что по совокупности совершенных деяний тебе грозит аннигиляция, – следователь резким движением посылает скользящие по столу в мою сторону планшеты с их кинематографически запечетленными совершенными мной преступными деяниями в виде лазания в компьютеры начальства и нажимания на клавиши клавиатуры. Молчу, без особого интереса глядя на живые картинки слоев прошлых событий.
– В общем, поскольку тебе всё равно терять нечего, то я тебе предлагаю поучаствовать в смертельно опасном эксперименте, – доносится вкрадчивый голос.
– Зачем? – пожимаю плечами.
– Если ты не соглашаешься, то у тебя нет шансов.
– А если соглашаюсь?
– По крайней мере, приключение.
– И в чём смысл?
– Послужишь своей стране, науке.
– Можно поподробнее?
– То, что у нас сейчас рак стал инфекционным, – следователь подглядывает в свой планшет, – имеет свою причину. Когда-то на Земле недолечили коронавирус COVID-19. Изобрели множество вакцин и лекарств против ковида, но все они были с побочными эффектами. В результате рак стал заразным.
– Могу ли я подумать?
Следователь куда-то звонит, потом мы идём по коридорам и заходим в кабинет моложавого седого мужчины в блестящем костюме, который мне говорит:
– Времени нет. Включайтесь в работу по предолению последствий стародавней пандемии ковид. Произошли генетические изменения из-за когда свирепствовавшей пандемии коронавируса. Ваша задача повернуть время вспять и их устранить. Погибнете ли вы? – профессор, как я его назвал про себя, переводит взгляд. – Этого никто не знает. Ни я, ни вы. Ни Господь Бог. Даже если предположить, что он есть. Однако я вам гарантирую интереснейшие приключения. Вы будете посланы с помощью машины времени назад, в прошлое.
– Умру ли я в мучениях?
– Этого тоже никто из нас не знает, – говорит учёный. – Даже каждый про собственное будущее и самого себя, даже и не путешествуя во времени.
С учетом того, что прогнозы сулят скорую смерть моим современникам через несколько недель или месяцев, его слова звучат особенно зловеще. А я вообще ничего не теряю, сбегая из опасного настоящего.
Я не верю в амулеты. Но немного, наверное, верю. Украдкой бросаю взгляд на доставшийся от предков перстень с голубым камнем, и мне вдруг кажется, что тот мне задорно подмигивает ожившим взглядом.
– Вы будете заброшены в прошлое и там будете жить, выполняя задание, – говорит профессор, – а потом как пойдет, так пойдёт. Учитывая вашу склонность к риску, вы самая подходящая кандидатура.
– Вернусь ли я?
– Мы на это рассчитываем, Кросс Кельвин,– слышу звучащий в мой адрес ответ. – Вы обязаны вернуться хотя бы ради науки.
Моя задача – найти человека, из-за которого ковид не долечили. Найти человека и сделать так, чтобы коронавирус был бы долечен. Тогда и нынешнего заразного рака как ни бывало. Итак, я должен найти в прошлом, в которое я отправляюсь, человека по имени Эдуард Померанец:
– Тебе надо, – говорит профессор, попивая естественный – не синтетический! – коньяк, – да хоть убить этого Померанца. Пей, пей, не стесняйтся, – приглашает учёный, и следуя его примеру тоже пригубливаю. – Но только разберись вначале, что лучше для выполнения задания. Если роль Померанца действительно важна, и без него безпобочные вакцина и лекарство не состоялись бы, то тогда не убивай. В общем, делай что хочешь, но чтобы разработки лекарства и вакцины были бы доведены до конца.
– Как интересно, – вежливо поддакиваю.
– К тому же вы с ним похожи.
– То есть?
– Ты крал, чтобы спасти свою дочь. Он крал, чтобы спасти свою жену.
– И как, спас?
– Спас, похоже, – безразлично отвечает профессор.
– А кому продал?
– Что?
– Кому продал то, что он украл? И что он украл?
– Разработки по ковиду. По тому, как его лечить. Но продал тем, кто не сумел довести дело до конца. Его же собственный институт из-за отсутствия этих образцов не смог дорешить до конца проблему и создать эффективное с минимумом побочных последствий лекарство.
– Как сложно… – тяну. – Мне есть смысл этим заниматься? – спрашиваю.
– Конечно, – отвечает профессор. – Если ты выполнишь задание, то мы снимем с тебя лейбл генетически непригодного материала.
– Как это понимать?
– Тем самым ты докажешь свою генетическую пригодность.
– А кем я буду? Каким лейблом? Если задание выполню и вернусь?
– Upper middle class. Высший средний класс, – отвечает профессор. – Сможешь полностью легализоваться. Если у тебя, допустим, есть смертельно больная дочь, – пытливо всматривается в меня учёный.
– Что тогда?
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке