может быть, никогда. Рука моя дрожала; но я написал еще другие вопросы: Разве у дочери моей каменное сердце? разве она никогда любить не будет? Последовал другой ответ: Она уже любит, но не хочет открыть любви своей и крушится втайне. Тут слезы покатились из глаз моих; тронутое мое сердце излилось в нежных жалобах на тебя, прекрасная царевна! Чем я заслужил такую неискренность, такую недоверенность? Будет ли отец врагом любезной своей дочери? Могу ли противиться сердечному твоему выбору, милая царевна? Не всегда ли желания твои были мне законом? Не бросался ли я на старости лет моих за тою бабочкою, которую ты хвалила? Не собственною ли рукою поливал я те цветочки, которые тебе нравились?« – Тут царевна заплакала, схватила руку отца своего, поцеловала ее с жаром – сказала: батюшка! батюшка! – взглянула ему в глаза и ушла в свой терем.

«Итак, мудрец сказал мне правду?» (размышлял царь добрый человек), «она не могла скрыть своего внутреннего движения. Жестокая! думал ли я… И для чего таить? Для чего было не сказать, который из царевичей пленил ее сердце? Может быть, он не так богат, не так знатен, как другие; но разве мне надобны богатство и знатность? Разве мало у меня серебра и золота? Разве он не будет славен по жене своей? Надобно все узнать». Он ту же минуту решился идти к прекрасной царевне; подошел к дверям ее терема и услышал голос мужчины, который говорил: «Нет, прекрасная царевна! никогда отец твой не согласится признать меня зятем своим!» Сердце родителя сильно затрепетало. Он растворил дверь… Но какое перо опишет теперь его чувства? Что представилось глазам его? Безобразный придворный карла, с горбом напереди, с горбом назади, обнимал царевну, которая, проливая слезы, осыпала его страстными поцелуями! – Царь окаменел. Прекрасная царевна бросилась перед ним на колени и сказала ему твердым голосом: «Родитель мой! умертви меня или отдай за любезного, милого, бесценного карлу! Никогда не буду супругою другого. Душа моя живет его душою, сердце мое – его сердцем. В жизни и в смерти мы неразлучны». – Между тем карла стоял покойно и смотрел на царя с почтением, но без робости. Царь долго был неподвижен и безгласен. Наконец, воскликнув: что я вижу? что слышу? – упал на кресла, и голова его к левому плечу склонилась. Царевна обнимала его колени. Он взглянул на нее так, что прекрасная не могла снести сего взора и потупила глаза в землю. Ты, ты… Голос его перервался. Он посмотрел на карлу – вскочил, хлопнул дверью и ушел.

«Как, как могла прекрасная царевна полюбить горбатого карлу?» – спросит или не спросит читатель. Великий Шекспир говорит, что причина любви бывает без причины: хорошо сказано для поэта! Но психолог тем не удовольствуется и захочет, чтобы мы показали ему, каким образом родилась сия склонность, по-видимому, невероятная. Древние летописи в изъяснение такого нравственного феномена говорят следующее.

Придворный карла был человек отменно умный. Видя, что своенравная Натура произвела его на свет маленьким уродцем и что наружность его очень неприманчива, решился он заменить телесные недостатки душевными красотами – стал учиться с величайшею прилежностию, читал древних и новых авторов и, подобно афинскому ритору Демосфену, ходил на берег моря говорить волнам пышные речи, им сочиняемые. Таким образом, скоро приобрел он сие великое, сие драгоценное искусство, которое покоряет сердца людей и самого нечувствительного человека заставляет плакать и смеяться, – то дарование и то искусство, которым фракийский Орфей пленял и зверей, и птиц, и леса, и камни, и реки, и ветры, – красноречие! Сверх того, он имел приятный голос, играл хорошо на арфе и гитаре, пел трогательные песни своего сочинения и мог прекрасным образом оживлять полотно и бумагу, изображая на них или героев древности, или совершенство красоты женской, или кристальные ручейки, осеняемые высокими ивами и призывающие к сладкой дремоте утомленного пастуха с пастушкою. Скоро слух о достоинствах и талантах чудного карлы разнесся по всему городу и всему государству. Все искали его знакомства: и старые и молодые, и мужчины и женщины – одним словом, умный карла вошел в превеликую моду. Важная услуга, оказанная им отечеству… Но о сем будет говорено в другом месте.

Когда прекрасной царевне было еще не более десяти или двенадцати лет от роду, умный карла ходил к ней в терем сказывать сказки о благодетельных феях и злых волшебниках – под именами первых описывал он святые добродетели, которые делают человека щастливым; под именами последних – гибельные пороки, которые ядовитым дыханием своим превращают цветущую долину жизни в юдоль мрака и смерти. Царевна часто проливала слезы, слушая горестные похождения любезных принцев и принцесс; но радость сияла на прекрасном лице ее, когда они, преодолев наконец многочисленные искушения рока, в объятиях любви наслаждались всею полнотою земного блаженства. Любя повести красноречивого карлы, неприметно полюбила она и повествователя, и проницательные глаза ее открыли в нем самом те трогательные черты милой чувствительности, которые украшали романических его героев. Сердце ее сделало, так сказать, нежную привычку к его сердцу, у которого научилось оно чувствовать. Самая наружность карлы стала ей приятна, ибо сия наружность была в глазах ее образом прекрасной души; и скоро показалось царевне, что тот не может быть красавцем, кто ростом выше двадцати пяти вершков и у кого нет напереди и назади горба. – Что принадлежит до нашего героя, то он, не имея слепого самолюбия, никак не думал, чтобы царевна могла им плениться, а потому и сам был почти равнодушен к ее прелестям, ибо любовь не рождается без надежды. Но когда в минуту живейшей симпатии прекрасная сказала ему: я люблю тебя! – когда вдруг открылось ему поле такого блаженства, о котором он прежде и мечтать не осмеливался, тогда в душе его мгновенно воспылали глубоко таившиеся искры. В восторге бросился он на колени перед царевною и воскликнул в сладостном упоении сердца: ты моя! Правда, что он скоро образумился; вспомнил высокий род ее, вспомнил себя и закрыл руками лицо свое, но царевна поцеловала его и сказала: я твоя или ничья! Девическая робость не позволяла ей открыться родителю в своей страсти.

«Сия любовь прекрасной царевны хотя и к умному, но безобразному карле» (говорит один из насмешников тогдашнего времени) «приводит на мысль того царя древности, который смертельно влюбился в лягушечьи глаза и, созвав мудрецов своего государства, спросил у них: что всего любезнее? Цветущая юность, отвечал один по долгом размышлении – красота, отвечал другой – науки, отвечал третий – царская милость, отвечал четвертый с низким поклоном, и так далее. Царь вздохнул, залился слезами и сказал: Нет, нет! всего любезнее – лягушечьи глаза!«

Теперь обратимся к нашей повести. Мы сказали, что царь добрый человек хлопнул дверью и ушел из царевнина терема, но не сказали, куда? Итак, да будет известно читателям, что он ушел в свою горницу, заперся там один, думал, думал и наконец призвал к себе карлу – потом прекрасную царевну, – говорил с ними долго и с жаром, но как и что, о том молчит История.

На другой день было объявлено во всем городе, что царь добрый человек желает говорить с народом – и народ со всех сторон окружил дворец, так что негде было пасть яблоку. Царь вышел на балкон и, когда восклицания: да здравствует наш добрый государь! – умолкли, спросил у своих подданных: друзья! любите ли вы царевну? Тысячи голосов отвечали: мы обожаем прекрасную!

Царь. Желаете ли, чтобы она избрала себе супруга?

Тысячи голосов. Ах! желаем сердечно! Он должен быть твоим наследником, царь добрый человек! Мы станем любить его, как тебя и дочь твою любим.

Царь. Но довольны ли будете вы ее выбором?

Тысячи голосов. Кто мил царевне, тот мил и твоим подданным!

В сию минуту поднялся на балконе занавес – явилась прекрасная царевна в снегоцветной одежде с распущенными волосами, которые, как златистый лен, развевались на плечах ее, – взглянула, как солнце, на толпы народные, и миллионы диких людей покорились бы сему взору. Карла стоял подле нее; спокойно и величаво смотрел на волнующийся народ, нежно и страстно – на царевну. Тысячи восклицали: да здравствует прекрасная!

Царь, указывая на карлу, сказал: «вот он – тот, кого царевна вечно любить клянется и с кем хочет она соединиться навеки!»

Все изумились – потом начали жужжать, как шмели, и говорили друг другу: можно ли, можно ли… То ли нам послышалось? Как этому быть? она прекрасна; она царская дочь, а он карла, горбат, не царский сын!

– Я люблю его, – сказала царевна – и после сих слов карла показался народу почти красавцем.

«Вы удивляетесь (продолжал царь добрый человек), но так судьбе угодно. Я долго думал и наконец даю мое благословение. Впрочем, вам известно, что он имеет достоинства; не забыли вы, быть может, и важной услуги, оказанной им отечеству. Когда варвары под началом гигантского царя своего, как грозная буря, приближились к нашему государству; когда серп выпал из рук устрашенного поселянина и бледный пастух в ужасе бежал от стада своего, тогда юный карла, один и безоружен, с масличною ветвию явился в стане неприятельском и запел сладостную песнь мира – умиление изобразилось на лицах варварских, – царь их бросил меч из руки своей, обнял песнопевца, взял ветвь его и сказал: мы друзья! Потом сей грозный гигант был мирным гостем моим – и тысячи его удалились от страны нашей. Чем наградить тебя? – спросил я тогда у юного карлы. Твоею милостию, отвечал он с улыбкою. Теперь —»

Тут весь народ в один голос воскликнул: да будет он супругом прекрасной царевны! да царствует над нами!

Торжественная музыка загремела – загремели хоры и гимны, – царь добрый человек сложил руки любовников – и бракосочетание совершилось со всеми пышными обрядами.

Карла жил долго и щастливо с прекрасною своею супругою. Когда царь добрый человек после деятельной жизни скончался блаженною смертию, то есть заснул, как утомленный странник при шуме ручейка на зеленом лугу засыпает, тогда зять его в венце сафирорубинном и с златым скиптром воссел на высоком троне и обещал народу царствовать с правдою. Он исполнил обет свой, и беспристрастная История назвала его одним из лучших владык земных. Дети его были прекрасны, подобно матери, и разумны, подобно родителю.