– Действительно, господин Коппола, – подключилась Катя Гендель. – Вы почему-то привыкли у себя в Америке относиться к нам, ну как бы это сказать, свысока. Я понимаю, что вы экономически превосходите нас, но это вовсе не означает, что наши специалисты хуже. Тем более, сами говорили сегодня, что будущее искусства находится здесь. Если бы я что-нибудь принесла размещать на ваш американский канал, то я бы считалась с вашими правилами. Потому что я знаю, что значит находиться в гостях. А вы, кажется, сегодня уже об этом немножко подзабыли. Так что зря вы так резко про «Кто выше подпрыгнет». Просто некоторые передачи надо научиться правильно смотреть, и все. Еще неизвестно, что у вас получится с сериалом. Вы, конечно, опытный кинорежиссер, но телевидение – это не кино. Его надо уметь чувствовать.

В это время дверь в приемную открылась с таким грохотом, словно с обратной стороны подкатили стенобитную машину. В дверном проеме стояла женщина с бледно-зеленым лицом. Если бы Коппола бывал здесь и раньше, то наверняка знал бы и ее. В дверном проеме стояла Ольга Румянцева. Не поворачивая головы, одними зрачками Румянцева осмотрела всех присутствующих в приемной, а затем медленно двинулась к столу с таким видом, словно собиралась бросить гранату.

– Это ты мне эту макулатуру подсунула?! – наконец сказала она, обращаясь к Иквиной, и при этом швырнула на стол увесистую стопку бумаги.

Поскольку Коппола сидел за этим же столом, он узнал сценарий «Неизвестной России».

– Ты или нет? Говори!

– Что за тон, Оля?

Надо отдать должное Галине Васильевне. Она держалась спокойно и с достоинством.

– Что это за манера такая, дорогая моя, вот так входить, перебивать разговор и швырять бумаги? Между прочим, знаешь, кто у нас сидит? Френсис Форд Коппола.

– Вижу, что Коппола, не слепая, – огрызнулась Румянцева. – Я про другое хочу спросить: почему ты решила, что я должна все это читать вместо тебя? Тебя ведь Александр Завенович сделал ответственной за спецпрограммы? Тебя или меня? Тебя! Вот и читай сама, а мне за это шоколадки не покупают. У меня и своего говна хватает. Не разгрести. И если ты решила на ком-то воду возить, то поищи, пожалуйста, другую лошадь! Здрасте! – Она быстро повернулась к Копполе, а затем вновь удавом уставилась на свою конкурентку.

Прошло примерно полторы минуты, прежде чем подруги, насытившись молчаливым противостоянием, вернулись к своим делам. Румянцева развернулась и ушла, еще раз очень громко хлопнув дверью. А Иквина, собрав бумагу в аккуратную стопку, ласково улыбнулась гостю.

– Ну вот. Я же говорила, что у нас ничего не пропадает. Вот они, ваши сценарии. Как прочитаем, обязательно скажем свое мнение. А когда «пилот» отснимете, передайте кассету Тане Вранович. Она посмотрит. Если «пилот» окажется хорошим… Ну что ж, тогда будем встречаться с Александром Завеновичем… будем думать.

– А почему, собственно, я должна смотреть? – проворчала Вранович. – Нашли крайнюю…

– Ну хорошо, тогда ты, Катя… Кать! Слышишь, что я тебе говорю?

– Обочина дороги. Пять букв. Первая «к», предпоследняя «е», – не отрываясь от журнала, вслух произнесла Катя. – Ну, девочки, кто знает? Кто из вас машину водит?

– Вон, Коппола водит, – буркнула Вранович. – Вот он пусть и думает.

И три пары глаз устремились на режиссера.

– Кювет, – прошептал Коппола.

– Кю-вет. Подходит. Правильно! Молодец Коппола!

Как хорошо разгадывать кроссворды! Какое счастье сидеть над последней страницей газеты или журнала и морщить лоб в ожидании нужного слова, которое венчает мыслительный процесс, заполняющего кроссворд!

Мысль, она словно мышка в неосвещенной комнате, а ты позабыл спички. Мысль сравнима с поклевкой в подмосковном пруду: сегодня есть, а завтра нет. В хаосе букв, цифр и фамилий, что накопил чердак человеческой памяти, рождаются мысли. Бегают, роются, нюхают и составляют ответ.

Деклассированные элементы общества! Семь букв. Первая – «о»… Правильно! «Отбросы».

Речь сумасшедшего. Четыре буквы. Вторая – «р»… Правильно! «Бред».

Трава из корзины зеленщицы. Пять букв. Последняя – «п». «Укроп».

Какая прелесть эти кроссворды!

А теперь пройдемся по вертикали.

Место взросления Иисуса Христа… «Назарет».

Наверное, такое же чувство испытывает человек, нашедший купюру на тротуаре ночного города. А может, охотник, подбивший тетерева. Или таможенник, протыкающий спицей подозрительный торт. Так и отгадыватель кроссворда ликует над отгаданным вдоль и поперек кроссвордом. Пусть же наградой ему станет следующий, пока еще не отгаданный кроссворд!

* * *

– Как прошли переговоры, патрон?

Они ехали втроем в одной машине: Френсис Коппола, его сопродюсер Глен Веспилски и молодой сценарист Рон Беренсон, который искал любую возможность для общения с уважаемым человеком. Сегодня Беренсон вел машину.

– Так как прошли переговоры, патрон? – Веспилски повторил свой вопрос.

– Я считаю, что все хорошо. Во всяком случае, полезно для меня, – с грустью произнес Коппола. – Они даже не читали сценарий.

– Как это не читали?

– А вот так. Не читали и все. Однако смею вас уверить, господа, это не имеет никакого значения. Даже если бы они его и прочитали, и выдали аттестацию в письменном виде, лучше бы не стало. А Рон, полагаю, здорово бы расстроился, поскольку это его самая серьезная работа в жизни. Нет ничего убийственнее, когда тебе выдают письменную аттестацию, которая к делу никакого отношения не имеет.

– Что вы этим хотите сказать, патрон? – заволновался Беренсон. – Вы предполагаете, что аттестация была бы плоха?

– Нет. Наоборот, – вздохнул Коппола. – Наоборот. Они написали бы хороший отзыв. Приторно хороший отзыв. Неправдоподобно хороший отзыв. Но сказали бы при этом, что наш сериал не соответствует стилистике Российского канала или еще какую-нибудь уважительную чушь. Потому его и не разместят. Земекису в прошлом году они именно так и ответили. Дескать, его работы не соответствуют стилистике канала, но при этом уговаривали вложиться в какую-то передачу про нижнее белье. Как и мне сегодня ставили в пример «Кто выше подпрыгнет», и потом «Ушами младенца» некого господина Буревича. Так что ты не волнуйся, Рональд. Наш сериал все равно не разместят, а волнение – дело всегда напрасное.

– Так. А что Апоков лично сказал? – насупился Веспилски.

– Апокова не было. Я разговаривал с госпожой Иквиной, были еще Румянцева, Гендель, Вранович. Тебе знакомы эти имена?

– Нет.

– А теперь опять к тебе, Рон. – Коппола оторвался от пролетающего за окном городского пейзажа и, навалившись на спинку переднего сидения, строго спросил у сценариста-водителя. – Ты когда-нибудь писал для Алексея Гусина?

– Нет, – растерялся Беренсон, – а кто такой Алексей Гусин?

– Ну хорошо, – продолжал Коппола, – а на Буревича работал?

– Я не знаю, кто такой Буревич, сэр! – смутился сценарист. – Я, конечно, выясню как можно быстрее, что это за фигура… Но… сами понимаете… раз не знаю, то не работал.

– Да ладно… Я и сам сегодня впервые услышал эту фамилию, – вздохнул Коппола. – Полагаю, что и Веспилски не знает, кто такой Буревич, и никто из нашей команды не знает. Так что дело не в тебе одном, а во всех нас… Сколько бы не было страшно признаваться самим себе, но признаться все-таки придется… Мы поспешили, когда начали работать над сериалом, не изучив чужих ценностей. Кажется, так гласит русская поговорка: не являйся со своим уставом в чужой монастырь.

Коппола опять повернулся к окну и закурил сигарету. Глен и Рональд переглянулись через кабинное зеркало – не к добру! Шеф давно уже не курил, поскольку берег себя для ответственной стосерийной работы и нередко об этом заявлял во всеуслышанье. А теперь закурил.

– Подожди, Френсис, мне кажется, ты не прав, – оживленно заговорил Веспилски. – Вернее, ты все излишне драматизируешь. Мы не являлись со своим уставом в чужой монастырь. Не являлись! Мы и не пытались их учить. Мы пытались разместить на этом убогом канале хорошую работу. Я умышленно не употребляю слово «гениальную», поскольку ты этого слова не любишь. Но настаиваю на слове «хорошая». Это очень хорошая работа, Френсис. Я тебе даже не как продюсер, как искусствовед говорю. Времени рекламного мы у них не требуем. Денег от канала нам не нужно. Мы миссионеры, Френсис! Мы совершаем акт доброй воли. Более того, я готов дать взятку какому-нибудь Леснеру или Апокову, если они без этого не могут… Не обеднеем! И сериал-то наш «Неизвестная Россия» посвящен России в светлых перспективах… Так что я не понимаю твоего упаднического настроения, Френсис. Разместим мы этот сериал, в конце концов… Разместим!

– Нет. Не разместим, – твердо возразил шеф. – Не удастся. Видишь ли, ты употребил слово «миссионеры», Глен, и при этом утверждаешь, что якобы не собираешься никого учить. А миссионер, между прочим, это и есть наставник, только другого порядка. Общество морально неустойчивое, погибающее всегда испытывает необходимость в миссионерах, потому их и принимает, в то время как духовно сильному обществу никакие миссионеры со стороны не нужны. А теперь я тебе скажу, Веспилски, не как продюсеру, а как человеку, побывавшему со мной на Тибете… Шамбала в миссионерах не нуждается!

– При чем тут Шамбала?

– А при том. Я сегодня был на приеме довольно долго. Я специально принял решение задержаться подольше, хотя в начале разговора мне хотелось побыстрее уйти. И вот какой я сделал вывод: мы имеем дело с глубоко религиозной организацией, Глен, про какие бы «откаты» тебе ни говорили. Я специально стал отгадывать кроссворд вместе с Екатериной Гендель и Татьяной Вранович. А пошел на это, чтобы повнимательнее за ними понаблюдать.

– Вы, шеф, разгадывали кроссворд?! – чуть не закричал Беренсон и машину качнуло.

– Следи за дорогой, парень, – осадил его Коппола. – А то не то что сериал… живыми отсюда не выберемся. Да. Я разгадывал с ними кроссворд. И, кстати, как отгадыватель проявил себя неплохо. Продолжая разговор, пытался поставить себя на их место, чтобы понять этих людей. Видите ли, благодаря моей известности ко мне давно относятся с уважением, особенно в творческих кругах. Иногда предо мной заискивают. Но на этот раз я уважения не встретил, словно в приемной парил дух человека, в тысячи раз более значимого, нежели я. Женщины обращались со мной, как со случайным посетителем, или даже нет, как с мальчишкой! Не поняв причины такого отношения, я внимательно всматривался в их глаза. Извините, что вам пришлось так долго меня ждать.

– Глаза, вы сказали глаза, – напомнил продюсер.

– Ну так вот. Глаза… Они полны религиозного огня, Веспилски! Подобные глаза я встречал в среде тибетских монахов – тех, что имеют доступ к находящимся в самате, а также у мусульман-фундаменталистов, иногда у ортодоксальных христиан. А когда я вышел из ворот Шаболовки, то испытал то же самое, когда покидал буддийский храм в Катманду. Человек, который попадает на территорию посвященных, а потом возвращается назад, испытывает особенное чувство. Чувство просветления, что ли… Кроме того, на выходе наконец-то заработал мой мобильный телефон. В приемной же не связывал ни с кем. А такое бывало только в особых случаях.

– Подожди, не понимаю, к чему ты все это ведешь? – рассердился Веспилски.

Беренсону было поручено следить за дорогой, и он молчал, хотя и ерзал от незаданных накопившихся вопросов.

– К чему я веду? – в свою очередь повысил голос Коппола. – А вот к чему я веду! Хрен мы получим, а не эфир, как говорят русские! Вот к чему я веду! И никакие «откаты» нам не помогут! Не помогут точно так же, как не поможет мешок с золотом, чтобы пройти в священные тоннели Кайласа. И сами пропадем, и мешок с золотом потеряется.

– Но вы же – Коппола, шеф! – все-таки не выдержал Беренсон.

– Да, мой мальчик, – с грустью в голосе проговорил режиссер. – Да, я Коппола. Но сегодня в первый раз за много лет понял, что я – всего лишь Коппола. А мы, по всей видимости, имеем дело с сильной религиозной организацией. Имя ей – Российский телеканал. Шаболовка – предместье священного храма. Кстати, надо будет разобраться, случайны ли созвучия. Шаболовка-Шамбаловка-Шамбала. М-да… Шаболовка, значит, предместье храма… К эфиру допускаются только посвященные… В то время как мы даже не знаем ни кто такой Буревич, ни что такое «Диалоги о рыбаках». Мы поздно узнали значение слова «откат»! Не поинтересовались, зачем Апоков держал рамку перед лицом, когда вел беседу! Мы не знакомы с расхожими терминами и фамилиями, знание которых дает пропуск только на первую ступень лестницы Высшего разума, а выпрашиваем эфир, Веспилски!

Коппола замолчал, достал еще одну сигарету, и весь оставшийся путь думал о чем-то своем, глядя в окно.

– Если все это именно так… – Беренсон остановил машину, поскольку к отелю они уже подъехали. – Если все, о чем вы говорили… Если это религия… То кто же тогда у них Пророк?

– Да-да, – спохватился Веспилски. – Не может быть, чтобы не было Пророка. Кто у них Пророк? Ты спросил, Френсис?

– Нет. Не спросил, – махнул рукой Коппола. – Я испугался. В некоторых религиозных общинах такие вопросы задавать запрещено. Убить могут… Видели бы вы глаза Галины Иквиной…