Я машинально помешивал суп в большой кастрюле и буквально кожей ощущал, как уходит время.

– Что делать, что делать? – молотом отдавалась в голове назойливая мысль.

Ближе к двенадцати часам, наконец, решился.

– Толик, я выйду на улицу, минут на пятнадцать, что-то голова побаливать начала.

Напарник, сосредоточенно украшавший очередной торт, согласно мотнул головой.

– Иди, прогуляйся, можешь даже на двадцать, у нас вроде все готово.

Когда я вышел из дверей посольства, один из охранников лениво спросил.

– Санек, куда это ты собрался, кто нас обедом накормит?

Я улыбнулся.

– Не волнуйтесь, обед будет по расписанию. А я прогуляюсь немного, видимо, перегрелся у плиты.

В душе я ликовал.

– Никодимов, ты мудак! Спасибо, что охране ничего не сказал.

Медленно прогуливаясь, я свернул за ближайший поворот и стал крутить головой в поисках такси.

На мое счастье желтая машина уже двигалась навстречу мне.

Пожилой финн, сидевший за рулем, услышав адрес, лишь легким движением бровей выразил свое недоумение.

Действительно, по финским понятиям взять такси, чтобы доехать туда, куда можно дойти за двадцать минут прогулочным шагом – это нонсенс.

Но клиент платит и он всегда прав.

Через пять минут я уже заходил в квартиру, где прожил почти полтора года.

Торопливо собрал вещи в рюкзак, проверил документы и понесся вниз по лестнице к своей машине.

Побросав вещи в багажник, уселся в кабину. Волга завелась с полтыка, немного прогрев двигатель, я выехал со двора и направился в Дойче-банк.

В помещение банка, суеты не наблюдалось. Посетителей тоже. Поэтому я сразу обратился к бездельничающему клерку.

Узнав о моем желании кое-что, забрать из хранимых в сейфе вещей, тот внимательно прочитал мой заграничный паспорт, удостоверился в наличии ключа и вызвал еще одного служащего.

Вместе с ним, мы спустились в подвальный этаж здания и, пройдя пост охраны и две бронированные двери, оказались в большой комнате, стены которой были закрыты сотнями сейфовых дверок.

Пожилой усатый финн подвел меня к моей ячейке, и мы с ним вставили два ключа в замочные скважины.

Дверца открылась, после чего мой спутник покинул помещение, давая мне возможность разобраться со своими финансами.

Не знаю, кто обменивал Ритте деньги, но это точно был не банкир, Стодолларовых купюр практически не имелось, в основном в пачках были двадцатки и десятки, притом разной степени потертости. Оттого и кучка казалась довольно внушительной.

Кроме денег в сейфе лежал еще небольшой сверток. Развернув его, я увидел, что там лежат массивные золотые часы. В коротенькой записке, лежащей там же, Ритта объясняла, что это часы ее деда, и она оставляет их мне, как единственному наследнику рода.

Часы, как и большую часть финансов, я оставил на месте. Кто знает, как у меня все сложится, пусть денежки полежат еще немного в безопасности.

Поднявшись в офис из хранилища, я попросил обменять пять тысяч долларов на марки, и пять тысяч забрал в американской валюте.

Собственно, мне уже было плевать на секретность все равно, если кто-то и узнает, хуже, чем есть уже не будет.

Доллары мне обменяли мгновенно, зато марки я получил новенькие, еще пахнущие типографской краской.

Рассовав их по карманам, я вышел из банка и поехал к ближайшей почте, надо было заказать телефонный разговор с братом или мамой, как получится, но лучше с братом.

Паша Красовский в это время был занят. Очень занят. День у него сегодня начался неплохо. Когда их группа собралась к одиннадцати часам в аудитории, к ним зашла расстроенная преподавательница с кафедры госпитальной терапии.

– Ребятки, – обратилась она к студентам. – Вы уж извините, так получилось, что меня отправляют в командировку. Поэтому придется вам сегодня заниматься самостоятельно. Но вы люди взрослые, шестой курс, как никак, и я на вас надеюсь.

Радостные медики дружно заверили Тамару Викторовну, что все непременно посвятят всё занятие учебе.

Когда женщина закрыла за собой дверь, в аудитории начались восторженные вопли.

Их прервал строгий голос старосты Машки Парамоновой.

– Ребята, не разбегаемся, вы не забыли, сегодня у нас два дня рождения и кто-то обещал устроить девочкам праздник перед восьмым марта.

– Сегодня еще только четвертое, – раздался голос Мишки Тараканова.

– Все нормалек, – вмешался Красовский. – Сейчас мы с Михой сбегаем в магазин за винищем, а девочки дуйте в столовую, там сегодня котлеты и салатики из квашеной капусты, самая та закусь.

Через полчаса в аудиторию, где на столе уже стояли тарелки с салатом, холодцом и котлетами, ворвались два запыхавшихся парня. В руках у одного звякала внушительная сумка с бутылками, а у другого два букета мимоз, типа веник.

Как всегда, первые тосты звучали, сковано, но по мере принятия внутрь спиртного атмосфера в аудитории становилась свободней. Девчонки раскраснелись и сами спокойно травили анекдоты, которые бы в трезвом виде никогда бы не рассказали.

К их глубокому сожалению в группе имелось всего два парня. Но если основательного Мишу Тараканова уже с первого курса приватизировала Ирка Сафонова, то легкомысленного балабола Пашку Красовского захомутать пока никому не удавалось.

Но сейчас он сидел рядом с Ленкой Яковлевой красивой цыганистого вида девчонкой и методично подливал ей в кружку сладкий ликер.

Ленкина подружка, Наташа Савинкова, толстая несимпатичная девица, старше подруги лет на пять, с неодобрением смотрела на это представление.

– Ленка, не пей больше, – периодически шептала она ей. – Не слушай этого балбеса.

Пашка же продолжал методично забалтывать Ленку, уже слегка окосевшую от алкоголя.

– Слушай, Лен, шептал он ей в ухо, – пошли потом ко мне, у меня такие записи есть, закачаешься, первая перезапись с пластинок, Бони М, Лед Зеппелин, Донна Саммер. Мне брат с Финляндии прислал.

– Ты что, дура? Не ходи, – горячо шептала Савинкова подружке.

– Да, что ты меня все время отговариваешь? – возмутилась та. – Вот возьму и назло тебе пойду.

За этим разговором никто особо не следил, все уже разбились на кучки и тарахтели о чем-то, о своем.

Именно в этот момент в дверь аудитории, закрытую на швабру, кто-то постучал.

Когда швабру убрали, в аудиторию зашел завкафедрой госпитальной терапии профессор Гущин.

– Что за вертеп тут творится? – спросил он раздраженно.

Машка Парамонова, прожевав остаток котлеты, вышла вперед и храбро заявила.

– Празднуем наступающий день Восьмого марта, имеем право.

Профессор, окинув масленым взглядом мощные Машкины буфера, уже тоном ниже произнес.

– Товарищи студенты, я все понимаю, но можно было бы вести себя и потише.

Все его дружно заверили, что будут вести себя тише и вообще, уже заканчивают сабантуй.

Ну, что идем ко мне? – уже на улице спросил Пашка, прижимая Ленку к себе.

– Идем, – хихикнула та, боязливо оглядываясь на свою подружку.

– Давай, от нее убежим, – предложил Пашка и, схватив подругу за руку, увлек за собой.

– Стой, Ленка, ты куда? Не ходи с ним! – пыхтела Наташка, пытаясь догнать убегающую парочку. Но куда ей было тягаться с не обремененными жировой прослойкой сокурсниками. Поэтому она безнадёжно отстала.

Все это сейчас вспоминал Паша, лежа в постели. Ленка Яковлева мирно сопела в подушку рядом с ним, одетая только в тонкую простыню.

– Черт, это надо же, как повезло, что маман собралась в гости к дяде Пете съездить, – в который раз подумал он. – Что-то Ленка долго спит, надо бы ее разбудить, кофейку дернуть, и продолжить наш сексуальный марафон.

Он встал с кровати, достал из открытой пачки Опала сигарету и, подойдя к открытой форточке, хотел закурить.

Именно в это время раздался телефонный звонок.

Подняв трубку, он услышал уставший голос телефонистки:

– Квартира Красовских, Павел Владимирович?

– Да, это я.

– С вами будет говорить Финляндия. Вы согласны?

– Ага, – выдавил Павел.

– Паша, привет, это Саша, – раздался в трубке спокойный голос брата. – У меня к тебе серьезный разговор, поэтому слушай внимательно.

Когда Александр Красовский вышел из кабинета, третий секретарь посольства Никодимов на секунду подумал, что где-то прокололся и что-то не то сделал. Но он отбросил эти мысли и занялся своими делами. Работы хватало, нужно было свести в одну пояснительную записку все сообщения внутренних осведомителей и сформулировать соответствующие выводы.

Но все же какой-то внутренний червяк вгрызался в его мысли и не давал покоя.

– М-да, надо же было дать указание охране, не выпускать Красовского из посольства. Мало ли что ему в голову придет, пожалуй, надо звякнуть на пост, – решил он часа через полтора.

Никодимов снял телефонную трубку и по внутреннему телефону позвонил начальнику охраны.

– Василий Александрович, отметь у себя, пожалуйста, с сегодняшнего дня Красовскому запрещен выход из посольства. Спрашиваешь, что натворил?

Пока ничего, но мера превентивная, давай, действуй.

Положив трубку на место, он потянулся и зевнул. Мысли текли плавно и, не торопясь.

– А неплохо с наследством парня получилось. Надо уточнить, сколько в валюте потянет его недвижимость. Конечно, мне ноль копеек от этого достанется, но руководство должно оценить, как я все быстро провернул.

Размышления Никодимова прервал телефонный звонок. Звонил начальник охраны.

– Что же ты, Сергей Геннадиевич, поздно звонишь, – начал он свою речь с наезда, – твой подшефный уже час, как покинул посольство в неизвестном направлении.

Выругавшись, Никодимов бросил трубку выбрался из-за стола и направился на кухню. А там уже во всю шло дознание, осуществляемое начальником охраны. Тот дико орал и матерился на двоих злосчастных парней – охранников, которым не повезло быть свидетелями ухода Красовского.

Семенихин сидел потный, в своем поварском колпаке и периодически повторял.

– Он же сказал, выйдет минут на пятнадцать, проветрится и все. Что вы сразу сбежал, может, он под машину попал, или плохо стало, не исключено, в больницу парня увезли.

– Как же, попал он под машину, хрен там, сучара, наверно, уже в полиции заявление катает на политическое убежище, – зло подумал Никодимов. Мысленно он уже распрощался с очередным званием, и готовился к отбытию в Союз.

Хоть повар далеко не дипломат, но даже побег повара ему никто без последствий не оставит.

Собравшись, он взял себя в руки и принялся распоряжаться.

– Так, Саныч, быстро организуй машину. Дорога каждая минута. Сейчас скатаемся на квартиру, посмотрим, все ли вещи Красовского на месте.

Анатолий Владимирович, – обратился он к повару. – Ключи от квартиры гони.

Семенихин скрылся в подсобке и через минуту вынес ключи.

Никодимов схватил их, сунул в карман и быстрым шагом направился к себе. Начальник охраны, погрозив пальцем охранникам, последовал за ним.

Оставшись втроем, охранники и повар переглянулись, после чего один из охранников развел руками и произнес.

– А мы чо? А мы ни чо, нас никто в известность не ставил. И вообще непонятно, что на пацана нашло, до сегодняшнего дня парень был, как парень, разве, что серьезный не по годам.

Толик в ответ тихо сообщил.

– Парню наследство прилетело немалое от родственницы, вот у него крышу и снесло. Утром его Никодимов к себе вызвал и видно чем-то напугал, он и рванул, куда глаза глядят.

А что толку, финны всех таких беглецов назад возвращают, сами знаете. И в карманах у него пусто, наследство, наследством, так до него еще сколько ждать.

– Машины Красовского на месте нет, – сразу отметил водитель посольского автомобиля, когда вся кампания заехала во двор пятиэтажки.

Никодимов, сидевший рядом с водителем, с холодком в душе почувствовал, как быстро увеличиваются его шансы на возвращение в Союз и службу на Колыме.

Войдя в квартиру, он ринулся в комнату беглеца и сразу понял, что не ошибся. Вещей повара в комнате не было.

– Не волнуйся, Сергей Геннадиевич, никуда он не денется, в американское посольство его охрана не пропустит, и на машине раскатывать денег у него не хватит, – успокаивал начальник охраны третьего секретаря посольства.

– Как же, денег нет у него? – скептически думал Никодимов. – Вчерашние визитеры вполне могли ему энную сумму оставить, хотя хрен их знает, финны прижимистый народ, много не дадут. Ладно, с Красовским все ясно, сбежал, сука, надо возвращаться в посольство и докладывать по инстанции.

Как назло посол уехал в Москву, а первый советник еще тот кадр, палец дай, по локоть руку отгрызет. Но делать нечего, надо идти сдаваться.

Люда Красовская пришла домой около шести часов. Переодевшись, разобрала сетку с продуктами и уселась на кровать. Делать ужин не хотелось. Включила телевизор и снова улеглась в койку.

Но встать все-таки пришлось, потому, что в дверь кто-то решительно постучал.

– Иду, иду! – на всякий случай крикнула Люда и пошла к двери. Открыв её, она с удивлением увидела своего шурина.

– Паша, привет, что-то случилось? Да проходи ты, не стой в дверях, – предложила она.

Раскрасневшийся от мороза и быстрой ходьбы, Павел поздоровался и, заявив, что пришел поговорить по важным вопросам, с удовольствием скинул с себя милицейский тулуп, подаренный отцом, в котором щеголял последние годы.

Сумку, принесенную с собой, он занес в комнату и положил на пол, а сам уселся за стол.

– Люда, понимаешь, тут такое дело, – начал он издалека.

– Пашка, хватит мямлить, – прервала его невестка. – Говори все как, есть, что-то с Сашей случилось, или Клара Максимовна заболела?

– Нет, – поморщился парень. – С мамой все в порядке. В общем, Сашка сбежал из посольства и остался в Финляндии.

– Как? выдохнула Люда. – Как сбежал, зачем? Ничего не понимаю.

– Короче, наша родственница оставила ему наследство, приличное, а в посольстве у него захотели все это наследство ну, не совсем отобрать, а отдать только часть чеками Внешторгбанка, а половину отданного перечислить в Фонд мира. Ну, а Сашкец, распсиховался и сбежал. Ты же знаешь, какой он, когда его разозлить.

– Не знаю, – покачала головой Люда. – Я его злым никогда не видела. Увы, видимо, я его плохо знала, никогда бы не подумала, что он способен на такой поступок, значит деньги ему дороже, чем я?

Последние слова она уже почти кричала со слезами на глазах.

Пашка смотрел на невестку и поражался, как точно брат описывал будущую реакцию жены на его слова.

– Люда, пожалуйста, успокойся, выслушай меня. Я сегодня разговаривал с братом, он специально позвонил сразу после побега, чтобы никто не успел нас подслушать. И он мне кое-что рассказал.

– И что же тебе рассказал этот гад, предатель!?

– Ну, во-первых, он сказал, что любит тебя и не собирается расставаться навеки, и как только подвернется случай, заберет тебя к себе. Во-вторых, он сказал, что первое время на нас, его родственников начнется давление, будут требовать, чтобы мы заявили, что не хотим иметь ничего общего с предателем страны, и являемся патриотами своей Родины.

И, в-третьих, он предположил, что у нас могут возникнуть проблемы с работой, поэтому решил помочь деньгами.

– Какими деньгами? – растерялась Люда.

– А сейчас поглядим, какими, – сказал Пашка, доставая из сумки молоток и отвертку.

– Люда, сними, пожалуйста, цветок с подоконника, – попросил он невестку.

Та, заинтригованная словами шурина, молча убрала горшок и поставила его на стол.

Пашка осторожно простучал толстую подоконную доску и дернул ее на себя. В образовавшуюся щель между ней и оконной рамой воткнул отвертку и, действуя ей, как рычагом, отодвинул подоконник еще дальше, а потом вообще снял его из пазов.

Сунув руку в открывшуюся нишу, вытащил оттуда небольшой сверток.

Развернув его, и увидев две пачки сторублевок, он присвистнул и сказал.

– Знаешь, только сейчас поверил, что Сашка не сочинял. Здесь двадцать тысяч рублей, десять тысяч он просил оставить тебе, а десять тысяч нам с мамой.

– Откуда у него такие деньги!? – выдохнула Люда. – Почему я о них ничего не знала?

Пашка пожал плечами.

– Объяснять ничего он не стал, сказал только, что все расскажет, когда придет время. Просил только не шиковать и тратить деньги на нужные вещи.

Да, и последнее, он сказал, что ты должна для себя решить, хочешь ли остаться здесь, в Советском Союзе, или уехать к нему. Сам же он любит и ждет тебя. Он написал адрес, по которому ты сможешь ему писать, это адрес его нотариуса, занимающегося наследством. Сама понимаешь, много в письмах не напишешь, теперь мы надолго будем под колпаком у КГБ. Думаю, что Сашкец быстро найдет способ увезти тебя за рубеж, он отличный повар, и голова у него варит, будь здоров.

– Waiting! Waiting for the sun! – хриплый голос Джима Моррисона гремел, заполняя децибелами салон автомашины. В унисон ему я тоже громко орал.

– Вэйтин, Вэйтин фо зе сан!

Машина плавно неслась по высохшему под мартовским солнцем шоссе, хотя вокруг простирались заснеженные поля и перелески.

Время близилось к шести часам вечера, но было еще светло. Закончив переговоры с Пащкой, я сразу выехал из Хельсинки в сторону Йоэнсуу.

Очень удачно получилось, что маман отсутствовала, и я смог обговорить без воплей и шума все вопросы, оставалось только надеяться, что у родственников все сложится хорошо. Вряд ли мне еще раз удастся позвонить домой. Скорее всего, на центральную АТС дадут команду не соединять мамин номер с загранкой, а если соединят, то записывать будут непременно.

Вчера с Салоненом я обговорил массу вопросов, в том числе намекнул, что возможно приеду в ближайшие дни побывать на могиле четы Пеккарайнен, в ответ он сообщил адрес соседки Ритты, у которой есть ключ от ее дома. Она, кстати, знает, что я являюсь наследником.

В Йоэнсуу я приехал, когда уже изрядно стемнело, горло немного саднило от трехчасового подпева ансамблю The Doors. В городе редкие фонари плохо освещали улицы и почти у всех прохожих в руках имелись фонарики. В темноте я ухитрился проехать нужный поворот и потом еще минут пятнадцать пытался найти дом Ритты.

В отличие от соседних зданий, светящихся занавешенными окнами, этот стоял, выделяясь только черным силуэтом на фоне звездного неба.

У соседки на дверях имелся бронзовый молоточек с блюдцем, издавшим мелодичный звук, когда я стукнул в него этим молоточком.

– Terve, – робко сказал я, когда дверь открылась.

– Terve, Alex, – невозмутимо ответила пожилая женщина, как будто я к ней приезжал тысячу раз.

– Я пойду, схожу с тобой, – произнесла она, снимая связку ключей с крючка прикрепленного на стене рядом с дверью.

Зайдя в дом, она включила рубильник в щитке, и в коридоре загорелся свет.

Мы с ней прошлись по комнатам, после чего, рассказав мне, где взять дрова, как включить и выключить обогреватели и прочую технику, соседка засобиралась домой, сделав напоследок комплимент.

– Алекс, оказывается, ты уже неплохо говоришь по-фински, удивительно. В том году я тебя с трудом понимала.

– Ничего удивительного, – подумал я, – когда погружаешься в языковую среду, учеба идет сама собой.

Поблагодарив женщину и пообещав, что когда буду уезжать, все аккуратно выключу, и закрою, и ключ верну ей.

Оставшись один, первым делом я затопил печь. Носить дрова не пришлось, они уже лежали в большой берестяной корзине.

Зная, что печь даст тепло часа через три-четыре, а в доме был изрядный дубак, я перебазировался на кухню, где включил тепловую пушку и на газовой плите заварил большую турку кофе.

Усевшись за стол, налил полную кружку ароматного напитка и развернул пачку галет, купленных по дороге.

Отпивая мелкими глотками кофе и разгрызая галеты, я машинально скользил взглядом по сторонам и размышлял о бренности человеческой жизни.