Вадим встал и сжал в руках «фроловку». Он обладал навыком передвигаться практически беззвучно – как могиканин из романов Фенимора Купера. Перекатывая ступню с пятки на носок, он углубился в кущи, ограждавшие поляну. Ориентировался на шуршание, которое делалось все громче. До его источника – метров пятьдесят, не больше.

На стороне Вадима были все преимущества: он и слышал, как будто к ушам приставили два громадных рупора, и видел в темноте по-совиному. Сделав еще два-три шага, он затаился за сосной, и взял ружье на изготовку. Ну-ка, поглядим, что за фрукт сюда чешет.

Шуршание приближалось. Теперь не было ни малейших сомнений, что целью незнакомца является лагерь, в котором безмятежно спят четверо путников.

Ан нет – Арбель не спал! Он продавил, как олень, завесу из веток и хрипло задышал рядом с Вадимом.

– Вы куда делись? Я проснулся, а вас нет… уф!..

Вадим гневно вскинулся, зажал болтуну рот, но поздно. Из стоявшей на особицу ивовой рощи, где только что раздавалось шебуршание, вылетела стрела с ярко-красным оперением и прошила горе-контролеру голову.

То есть так показалось – на самом деле угодила в шляпу. Арбель инстинктивно нырнул вниз, а Вадим наобум выпалил в кусты. Они закачались, за ними мелькнуло что-то цветастое и умчалось. Догонять не стал – не ровен час напорешься на засаду, себе дороже.

Арбель, удостоверясь, что опасность миновала, воззрился на свою шляпу, пришпиленную к дереву, как жук к картонке энтомолога.

– Это что же, – произнес он потрясенно, – меня сейчас чуть не убили?

– Р-расслабьтесь. – Вадим вытащил стрелу из волглой древесины. – Хотели бы убить, не промазали бы. Насколько я успел понять, стрелки здесь очень меткие. А это предупреждение.

– С чего вы взяли?

– Читайте. – Вадим протянул ему стрелу; к ней был примотан лоскут бересты.

Арбель подоткнул сползшие на кончик носа очки, но это не помогло.

– Ничего не вижу…

– Тут написано, чтобы мы не ходили к озеру. Кириллицей, с ошибками, но человек все-таки знает грамоту.

– Кто этот советчик? Может, Юргэн? Он, помнится, рекомендовал вам то же самое… уф!..

– Исключено. Юргэн был на поляне, когда я услышал шаги… Тс-с! – Вадим приложил палец к губам. – Это бегут наши. Их р-разбудил мой выстрел… Шура, давайте условимся: пусть они об этом не знают. – Вадим бросил стрелу в мшаник, а берестяное послание спрятал в карман. – Наш экскурсовод и без того назад оборачивается. Если ему эту цидульку показать, никакие приказы не помогут.

– Согласен, – торопливо шепнул Арбель и смолк, потому что из березово-елового сплетения вывалились Фризе, Генриетта и упомянутый Юргэн. Все трое держали оружие и крутили головами, ища, в кого бы бабахнуть.

– Что случилось? – выдохнула Генриетта. – Кто стрелял?

– Я, – лаконично ответил Вадим. – Послышалось, будто медведь ходит. Пошел проверить. Случайно нажал.

– Я не учуяла, чтобы медведь ходила, – засомневался проводник. – Медведь на много-много шагов пахнет, всякий охотник унюхает.

«А чтоб тебя с твоим нюхом!» – едва не сорвалось с языка у Вадима.

Но Фризе понимающе глянул на него и степенно прокрякал:

– Ин орднунг… все есть в порядке. Фэргэсен зи дас. Идемте спать.

* * *

Остаток пути до Лабынкыра преодолели без происшествий. И вот оно открылось во всей своей красе – таинственное озеро якутов. В центральной части к нему подступали скалы. Вадим взобрался на одну из них и увидел с высоты вытянутый с севера на юг прямоугольник, наполненный неподвижной свинцовой водой. На ее поверхности виднелись три островка, покрытые растительностью. Вадим отметил про себя, что проще всего подойти к водоему с юга – там побережье более пологое.

Юргэн с ним согласился, но к озеру не пошел – сослался на необходимость соорудить шалаш в качестве временного прибежища. Вадим отрядил ему в помощь безотказного Фризе, а с собой взял Арбеля и Генриетту.

Когда вышли на побережье, оказалось, что к воде подобраться не так просто. Всю береговую кромку усеивали обломки камней, сползших когда-то с окрестных гор. Они выпирали там и сям, давили в подметки, обувь соскальзывала с них. Генриетта едва не подвернула ногу, Вадим вовремя поддержал ее, за что был одарен благодарной улыбкой.

Он еще в Хабаровске запасся полезной вещью – капитанским биноклем с восьмикратным увеличением. Подыскав относительно плоскую плиту, он встал на нее, приложил к глазам окуляры и осмотрел озерную гладь. Отсюда она просматривалась хуже, чем со скалы, но все же можно было разглядеть и уток, еще не успевших улететь на юг, и возвышающиеся над водой островки…

Стоп! Вадим отнял бинокль от глаз, протер линзы и снова посмотрел на озеро. Островков было всего два, хотя он мог поручиться, что часа три назад видел еще один. Чтобы проверить себя, он передал бинокль Арбелю, а затем Генриетте. Те заявили, что из воды выглядывают два бугорка, облепленные жухлой травой. Третьего нет.

– Но я его видел! – не унимался Вадим. – Он точно был!

– Преломление лучей, оптический обман, – высказал догадку Арбель. – Или нам придется допустить, что то была спина лабынкырского плезиозавра, который потом ушел на глубину… уф!..

Генриетта поежилась, впервые при Вадиме выказав признаки оробелости.

– На Лабынкыре, говорят, всякое случается. Улу Тойон глаза отводит, обманывает… На дворе трава, на траве дрова.

Вадим со смешком покосился на нее.

– Ты что, тоже веришь в эту белиберду? А еще комсомолка!

Она запунцовела и продолжать диспут не стала. Вадим повел биноклем и заприметил на западном берегу какое-то строение. Лабаз не лабаз, сарай не сарай. Больше всего подходило определение «избушка на курьих ножках». Сложенный из бревен куб на высоких голенастых сваях, двери не видно, вместо окон – узенькие щелочки, над двускатной крышей – печная труба. Но что удивительнее всего, этот неказистый домишко был сплошь разрисован страхолюдными картинками, изображавшими одноглазых циклопов, горгон, огнедышащих драконов. Они были изображены более чем натуралистично. Насмотришься на такое – всю ночь кошмары будут сниться.

– Это что же за вертеп? И кто в нем поселился?

Генриетта не знала, Арбель тем более.

Воротились на стоянку. Там уже высился на опушке остов шалаша – вкопанные в грунт и связанные верхними концами слеги. Вадим спросил у Юргэна про размалеванную избушку. Тунгус недобро сощурился.

– Это Улу Тойона построила. Там живет. Никто близко не подходит, боятся.

Вадима разобрало:

– Слушай… Надоели вы мне со своим Улу Тойоном! Вот возьму сегодня и схожу туда, лично проверю.

Юргэн нахмурился.

– Улу Тойон много людей убивала, не надо к нему ходить. Улу Тойон око большое имеет, из него искры бьют, ослепнуть можно… А кто близко подходила, того уже нет.

Вадим плюнул и отвернулся. Как же тяжело будет образумить тутошних, коли даже те, кто сочувствует Советской власти, живут с оглядкой на языческих божков и пересказывают басни одна другой нелепее!

Назревавший конфликт сгладил Фризе:

– Кенен зи… Прощайт, что перебиваль, но ихь хабэ мало ветка. Дом бывайт холодный. Это не есть гут нахт.

– Все собираем ветки! – распорядился Вадим. – Ночи студеные, надо утеплиться как следует.

Разбрелись кто куда. Вадим тишком взял из общих запасов два ржаных сухаря, десяток патронов для пистолета, компас и направился в ту сторону, где стояла кургузая избенка. Прибросил расстояние – часа полтора ходьбы, если напрямик. День в разгаре, до вечера можно обернуться. Свои, занятые работой, рано не хватятся. И вообще… с какой стати он должен кого-то предупреждать, спрашивать дозволения? В отряде он главный, ему и решать.

Положа руку на сердце, Вадим рассуждал эгоистически. Но что сказать… завели его коллеги по походу глупейшими россказнями. Тянуло побыть одному, собраться с мыслями, заодно и разведать, кто затаился за бревенчатыми стенами под двускатной крышей. Переть на рожон необязательно, можно подойти, глянуть и убраться вон. Важна пища для размышлений, а ее негусто.

Вадим шел, глядя на подрагивающую магнитную стрелку. По его подсчетам, до избушки оставалось километра три, как вдруг ухо уловило в приозерном ольшанике ворочание гигантской живой массы. В следующий миг над лесом раскатился рык такой мощи, что затрещали барабанные перепонки.

Вадим остолбенел. Это не был голос человека. Рычал представитель фауны, но кто конкретно? Он бывал в зоосадах, видел и слышал разное зверье. Но в этом реве, разразившемся в каких-нибудь двух-трех десятках шагов от него, как будто слились воедино агрессивные вопли хищников со всех частей света. В него вплетался треск кустарника, громкий и непрекращающийся, точно кто-то разрывал бесконечный холст. Затем из желтеющей поросли вывалилась береза, сломать которую могло только очень сильное существо.

«Фроловка» осталась в лагере, а от мысли использовать «ТК» Вадим отказался. «Коровьей» пулей исполина не свалишь, только разъяришь, и тогда пиши пропало.

Не дожидаясь, пока исчадие ада выберется на лужайку, он понесся со всех ног под покров низкорослых елей. Бежал не оглядываясь, стук сердца мешал услышать, есть ли сзади погоня. Мох стелился навстречу, как ворсистая ковровая дорожка. Внезапно в ней образовалась брешь, под Вадимом хряпнуло, он лишился опоры и стремглав полетел вниз.

Приложился неслабо – в бок вдавились продолговатые и необычайно жесткие поленья, загремели, раскатились. Вадим забарахтался, но почувствовал, что глубже не проваливается. Он полежал с минуту, глядя в тускнеющее небо, обрамленное переломанными жердочками, на которые имел неосторожность наступить.

Ловушка? Нет, непохоже. Скорее схрон. Приняв более-менее удобную позу, Вадим огляделся. Он лежал… нет, не на поленьях, как подумал вначале, а на округлых, гладко отшлифованных бревнах. Вот только непохоже было, что они из дерева. Взяв одно, он рассмотрел подробнее. Цвет – близкий к коричневому, на спиле не видно волокон, а тяжесть! Как будто железо…

Черт возьми, это же бивни слона! Вернее, мамонта, откуда в Якутии взяться слонам? Вадим слышал, насколько ценна такая вот кость, пролежавшая многие тысячи лет. Она не только крепче камня, но и оттенки у нее самые замысловатые – от желтого до фиолетового.

Скелетов не оказалось, да и сложно поверить, что мамонты сговорились умирать в этой яме, а потом еще и настил сверху положили. Сто процентов: постарались добытчики. Русские, якуты, тунгусы? Автографов нет, постеснялись. Ясно, что собирают для себя, в обход государственных служб, а после сбывают добытое иностранцам или знакомым кустарям, которые изготавливают из сырья различные модные безделицы. Может статься, что и обитатель избушки на курьих ножках имеет к этому промыслу непосредственное отношение.

Расследование отложим на попозже. Наипервейшая задача – выбраться из западни. Прежде чем предпринять какие-либо действия, Вадим обратился в слух. Надо быть простофилей, чтобы, вылезши отсюда, попасться на обед тому зверюге, из-за которого, собственно, и случился карамболь.

Но нет – ни дыхания, подобного всхрапам кузнечного меха, ни гулкой поступи, ни сатанинского рычания. Зверюга не собиралась преследовать убогого человечка. Или обладала мозгом мезозойского ящера: потеряв жертву из вида, удалилась в поисках новой добычи.

Вадиму казалось, что выбраться из копанки – невелика хитрость. Подгреб к стене побольше бивней, полез на них и… они разъехались под ним. Он покатился кубарем, еще и по шее тяжеленной костяной чуркой получил.

Вадим потер ушибленный загривок и взялся за дело более основательно. Сложил из бивней что-то навроде поленницы, а к ней пристроил две приступки, одна другой ниже. По ним, как по ступенькам, он взошел наверх и вытянул руку, в надежде достать до края ямы.

Не дотянулся на каких-нибудь пять-шесть дюймов. Это что же – снова слезать и громоздить пирамиду повыше? А дневной свет уже меркнет, скоро совсем стемнеет. Друзья устроят переполох, кинутся искать. Не попались бы давешнему мастодонту…

Вадим почти не испытал удивления, когда из-за края ямины протянулась рука. Стало быть, не только кинулись, но и нашли. А он, дурак, на них дулся!

Вадим подпрыгнул, схватился за спасительную длань. Она была маленькой, женской. Генриетта?

Поленница из бивней с гуркотом развалилась, но это уже ровным счетом ничего не значило. Под свободную левую подвернулся выперший из дерна корень, Вадим подтянулся и через пару секунд уже стоял на четвереньках у рытвины, по-собачьи отряхиваясь.

– Спасибо, выручила… – завелся он с изъявлениями признательности, да и замолчал, обескураженный.

Перед ним стояла вовсе не Генриетта, а девушка кукольного росточка и такой же кукольной наружности. Узкоглазенькая, с волосами цвета воронова крыла и тонюсенькими – в ниточку – губками. Она была одета в платье, пошитое из кусочков цветной материи, разукрашенное бисером и отороченное бахромой. Поверх платья – фартучек из лосиной шкуры, на голове – суконная шапочка, на ногах – меховые сапожки с орнаментом в виде птичьих лапок. Типичное облачение тунгусских женщин, виденных Вадимом в Якутске и Томторе. На плече – лук с туго свитой тетивой.

Он задержал ее руку в своей и молвил со всей приветливостью, на какую был способен:

– Ты меня спасла… Ты кто? Как тебя зовут?

– Эджена, – выговорила она сквозь зубы, вырвалась и отскочила назад.

За спиной у нее брякнул колчан, одна из стрел выпала. Вадим поднял ее и уставился на ярко-гранатовое оперение.

– Это ты?.. Ты подходила ночью к нашему стану? Это твое? – Он показал ей клочок бересты с предупреждением.

– Я… Би урам… надо быть не так. Надо подходить к вам, говорить…

Она живо напомнила Вадиму Аннеке – та очень похоже коверкала неродной русский язык, путалась в глагольных формах.

– О чем говорить? – напирал он, идя к ней, в то время как она пугливо отступала от него, как от прокаженного.

– Горо-гу? – выкрикнула дикарка, глядя недружелюбно, даже враждебно. – Вы издалека? Зачем прийти? Лабынкыр не любить пришлых. Забирать жизни. Уходите!

– Пока ты не объяснишь почему, мы не уйдем.

– Уходите! Уходите! Вас всех убить!

Она подскочила, как кузнечик, и, ничего больше не сказав, дала стрекача.

– Постой! Куда ты?!

Вадим попытался догнать ее, но где там! Девчонка бежала быстрее лани. Ольшаник сомкнулся за нею, и тотчас вспорхнули потревоженные пичужки уже где-то саженях в двадцати.

Досадно… Поговорить бы с ней по-хорошему – глядишь, получил бы ответы на многие вопросы, которые пока что выглядят неразрешимыми.

Вадим заглянул в яму, откуда тунгуска только что вытащила его. Бивни горой громоздились на дне, маслянисто лоснясь. Это богатство нельзя бросать, оно не должно достаться незаконным сбытчикам. Генриетта представляет якутскую власть, пусть опишет все по форме, а потом найдем способ переправить добро в город, где ему найдут применение.

Но все это не сейчас. Вадим взглянул на небо, на компас. Обидно возвращаться, несолоно хлебавши. До избушки отсюда рукой подать.

Была не была!

* * *

– Геноссе Вадим пропаль.

Фризе первым высказал вслух то, что все уже и так осознали, но не решались озвучить.

Сумрак лег на верхушки елок и берез, шалаш был достроен, ужин приготовлен, а Вадим все не появлялся. Юргэн выглядел мрачнее тучи, что-то шептал в реденькие чернявые усы – не то проклятия, не то заклинания от злых чар.

Арбель препоясался ремнем, на котором висела кобура со «смит-вессоном».

– Мы обязаны отправиться на поиски. Немедленно… уф!..

Но Юргэн в отсутствие командира явил непокорность.

– Моя к жилищу Улу Тойона не пойдет. Моя жить хотела!

– А с чего ты взял, что Вадим пошел к Улу Тойону? – вопросила Генриетта. И не к месту прибавила: – В один, Клим, клин колоти.

Юргэн плеснул на нее кислотной прозеленью из-под кудлатых бровей.

– Моя след видела. Она туда пошла, – он вскинул руку. – Ваша Вадима Улу Тойон забрала. Моя не пойдет.

Он пошагал к шалашу, но не тут-то было! Генриетта перехватила «фроловку» поперек, и вечернюю тишь тундры разорвал выстрел. Пуля зарылась в почву у самых стоп Юргэна. Он отскочил, завертелся юлой.

– Что твоя делала?!

– Значит, так, – отчеканила Генриетта и уперла ствол в его потное чело. – Некогда лясы точить. Идешь с нами. Если к утру Вадима не найдем, я тебя в расход пущу. Понял? – И закончила, как выбранилась: – Сыворотка из-под простокваши!

– Ночь… Твоя в лесу никого не увидит, – заикнулся Юргэн, но ее это нисколько не смутило.

– Берем факелы, оружие – и айда. Все согласны?

Никто не уполномочивал ее принимать руководство, но и не возражал. Фризе и Арбель выбрали из горящего костра по пучку смолистых ветвей, подняли повыше. Генриетта подтолкнула застывшего Юргэна ружьем в бок.

– Шагай… зверобой!

Тунгус подчинился. Согбенный, хмурый, он навьючил на оленя мешки и повел его в поводу.

– Зашем нам олень? – воспротивился Фризе. – Гросс… большой животина… Пускай отдыхайт.

Однако Арбель замысел Юргэна одобрил:

– Он все правильно делает. Вещи надо взять с собой. Пока мы отсутствуем, на лагерь могут напасть… уф!..

Шли цепочкой, стараясь не отставать друг от друга. Впереди – Юргэн с оленем, чуть позади – Генриетта. Она подсвечивала тунгусу факелом, но тот не нуждался в дополнительном освещении – ступал, водя носом, как собака-ищейка, и под ноги не смотрел, лишь иногда бухтел:

– Сюда пошла… Вот тут свернула… Побежала…

Замыкал шествие Фризе. При всей присущей ему сдержанности он все же не в состоянии был отделаться от чувства, что за отрядом кто-то наблюдает. И это не доставляло ему удовольствия.

– Хох! – воскликнул Юргэн и потянул оленя назад.

Путь преградил отверстый черный зев посреди сухих стеблей.

– Что там? – шепнула Генриетта, растерявшая изрядную долю смелости.

Арбель вышел вперед, сунул в зев руку с факелом.

– Ничего. Пусто.

Юргэн, отпустив оленя, кружил, как гриф, высматривающий, чем бы поживиться.

– Вадима упала в яму. Вылезла. Кто-то была возле еще. Вадима пошла дальше. Напали… Кровь!

– Блут? – заинтересовался Фризе. – Где есть блут?

Юргэн осветил корневище высокой сосны, на котором запеклись бурые пятна.

– Потащили туда. Много человек. Десять или больше. Вытоптали вся трава.

– Пойдем и мы! – Генриетта вновь исполнилась отваги. – Мы должны его спасти… Добры бобры идут в боры!

Она ввинтилась в просвет меж двух можжевеловых кустов. Мужчины последовали за ней, включая Юргэна. Возле ямы остался только белый олень, он никуда не торопился, пощипывая лишайник.

Вчетвером они выбежали на открытое пространство. Это был берег озера, скальный, голый. Следы терялись на нем, и Юргэн распростер руки в стороны, как городничий в немой сцене из «Ревизора». Отблески догоравших факелов отражались в слюдянистой воде. Неподалеку безмолвной химерой торчала избушка, к которой так стремился Вадим.

– Улу Тойон! – просипел тунгус совсем без голоса.

И словно в ответ на его придушенное сипение над избушкой взвился столб оранжевого пламени. Оторвавшись от кровли, он преобразился в шар, который взорвался и рассыпался на мириады слепящих искр.

– Зрак! – заблажил Юргэн прорезавшимся фальцетом. – Зрак Улу Тойона! – И пустился наутек.

Зрелище оказалось настолько впечатляющим, что Генриетта, Арбель и железобетонный Фризе поддались порыву и тоже обратились в бегство.

Не помня себя, они вломились в лесок, добежали до ямы и оцепенели. Олень лежал на земле и больше не был белым. Его великолепную шкуру заливали потоки густой жижи кумачового цвета, она извилисто струилась по ворсинкам, ртутными каплями падала на землю. Но что ужаснее всего – голова оленя лежала отдельно. Она была не отсечена, а оторвана, вены и сухожилия еще трепетали, над ними в морозном воздухе курились облачка пара.

У Генриетты сдали нервы, она заверещала:

– Кто? Кто это сделал?!

– Фэрдамт… – процедил Фризе. – Сволотч!

Арбель промолчал. А бледный Юргэн выронил ружье и лепетнул еле слышно:

– Абас приходила, олень убивала… И нас всех перебьет…