Глава I,
в которой Вадиму Арсеньеву выпадает дальняя дорога по казенной надобности

Ровно через двадцать три года после описанных выше событий, в августе 1926-го, новенький шведский паровоз марки «Эш» волочил по рельсам на восток состав из пяти вагонов. Позади остались Москва, Пермь, Казань, а впереди, в розовой дымке, вырисовывались очертания Уральских гор. В вагонах размещалась вперемешку всякая всячина: книги, переданные из столицы для отдаленных изб-читален, школьные учебники, агитационные материалы, корреспонденция. Помимо прочего имелись мешки с ассигнациями в бронированных ящиках – зарплата для рабочих с заводов Каменного Пояса. Все это добро стерегли четверо красноармейцев, вооруженных винтовками и пулеметом «Шош». Они дремали в переднем вагоне, балагурили и нюхали табак (курить в поезде, по причине обилия бумажной продукции, строжайше возбранялось).

Кроме них присутствовали еще два пассажира, оба ехали из Москвы. Один – высокий брюнет лет тридцати, одетый в комиссарскую кожанку, чисто изъяснялся по-русски, лишь слегка раскатывая звук «р-р» в начале слов. Второй – пожилой немец, кутавшийся, несмотря на теплую погоду, в длиннополое пальтишко и насвистывавший баварские народные песенки. Брюнета звали Вадимом Арсеньевым, он являлся сотрудником особой группы при Специальном отделе Объединенного главполитуправления. Немец по фамилии Фризе состоял при той же группе в должности врача. В почтово-багажный поезд они попали благодаря личному распоряжению наркома путей сообщения товарища Рудзутака. Велено было отвести им персональный закут и не чинить никаких неудобств.

Пассажиры оказались нетребовательными. Они выбрали себе угол в теплушке, отгородились рулонами агитплакатов и негромко переговаривались, никого не тревожа и ни о чем не прося. У них были свои торбы с пайками, чайник, водились, наверное, и деньги.

Куда и зачем они ехали? Красноармейцев-охранников этот вопрос интересовал слабо. Они бы очень подивились, узнав, что и сами особисты не осведомлены о конечной цели своего путешествия.

Вадим незадолго до отъезда завершил весьма сложную и опасную операцию, вернулся из Ленинграда в Москву и планировал немного отдохнуть, прийти в себя^[1]. Тем более что очнулась после продолжительной болезни его невеста – лопарка Аннеке, приехавшая с Крайнего Севера. Не тут-то было. Распоряжением председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского его отправили в новую командировку – едва дали время нехитрый багаж в вещмешок утоптать.

Вадим подозревал, что такая срочность неспроста. Не исключено, что он чем-то мешает вышестоящему руководству, и оно намерено поскорее сплавить его куда-нибудь в глухомань, откуда он не факт что возвратится. Догадку подтвердил его непосредственный начальник, шеф особой группы Александр Васильевич Барченко. Он встретился со своим подопечным и переговорил с ним накоротке, пока тот у себя в коммуналке в Нагатино лихорадочно соображал, что из первоочередного взять в поездку, которая затянется неизвестно на сколько.

– Вы, Вадим Сергеевич, в щекотливые сферы вторглись. Недосуг мне нынче мыслию по древу растекаться, изреку одно: ваше рвение в расследованиях кое-кого припугнуло. Вот и хотят отправить вас в края отдаленные, дабы ретивость вашу поумерить… ну и чтобы в Москве лишний раз не светились.

– Александр Васильевич, в чем я виноват?

– Ни в чем. Политика – область тонкая… Закулисные игрища, подводные течения. И есмь человецы влиятельные, противу чьих решений аз бессилен. Так что придется вам смириться. Авось обойдется, и вернетесь в целости и сохранности…

Единственное, чем сумел порадеть Барченко своему любимцу – взять на временное попечение Аннеке и дать ему в компаньоны Фризе. Отправил бы четверых-пятерых, но и на одного-то высокие инстанции согласились со скрипом.

Фризе Вадим выбрал сам. Сперва держал на примете Макара Чубатюка, матроса-великана, способного в одиночку одолеть целый взвод, но передумал. Макар при Александре Васильевиче – и шофер, и телохранитель, един во многих лицах. Нельзя его с шефом разлучать, тем более надолго. Прочие сослуживцы тоже были как на подбор, каждый со своей сверхспособностью: кто босиком по углям расхаживал, кто будущее предсказывал не хуже Нострадамуса, кто из оков и цепей высвобождался. Бери любого – не пожалеешь. Но Вадим остановил выбор именно на Фризе. Коренной мюнхенец, попавший в русский плен в мировую войну, хоть и не переставал считать себя истым бюргером, давно уже свыкся с нравами и обычаями новой родины. Способный врач, он умел лечить пациентов как лекарствами, так и пассами – водил рукой над больным местом, что-то пришептывал, и иногда случалось чудо, боль отступала. В общении он был вполне комфортен: в меру молчалив, в меру разговорчив, в душу не лез, позволял себе философствовать, но в пределах разумного. Такой спутник никогда не утомит и не вызовет раздражения, что немаловажно в экспедиции, от которой не знаешь, чего ожидать.

Сейчас Вадима больше всего нервировала неопределенность. Он был в пути уже несколько суток, успел отлежать бока на жестких полках, но до сих пор не представлял себе, куда и для чего направлен. Маршрут состава заканчивался в Тюмени, до нее Вадиму и выдали предписание. Однако присовокупили, что это не есть конечный пункт. Далее поступят новые инструкции по телеграфу.

Что за дурацкая секретность! Неужто там, в Сибири, где один глаз на тысячу квадратных километров, есть что достойное внимания специалистов из особой группы и следует обставлять с таким пафосом? Вадим, естественно, понимал, что жизнь за окраиной Москвы не заканчивается, но знать бы, к чему готовиться!

Своими терзаниями он делился с Фризе. Тот, степенный и невозмутимый, гудел в ответ:

– Зашем волновайся? Провиант есть, колеса есть… Зер гут! Ихь райзе… я думайт, что я путешественник. Красота! – Он показывал на окно теплушки, за которым промелькивали кривые елки. – Получайт удовольствий и не загружайт голофа!

Фризе легко, он так воспитан. А Вадим, как ни уговаривал себя, к стоическому расположению духа так и не приблизился.

Мелкие станции поезд проскакивал, делая остановки там, где полагалось сгружать почту. В Свердловск прибыли ночью, где простояли с полчаса. Здесь из бронированных ящиков выгребли часть мешков с деньгами, зато взяли самоцветы – редкие, отборные, предназначенные для Гохрана. На обратном пути из Тюмени их надлежало доставить по назначению.

Вагон-хранилище накрепко задраили, но состав все еще не трогался – ему по какой-то причине не давали зеленый свет. Фризе вышел в тамбур, приоткрыл дверь, обстоятельно подоткнул пальто, чтобы не испачкать, и сел на чурбак, который принес из тендера и использовал вместо скамейки. Ночь выдалась прозрачная, над Уралом висели лупастые переливчатые звезды.

По перрону застучали подошвы цивильных ботинок, и на подножку вскочил мужчина лет сорока в парусиновом костюме, выпуклых очках и с усами вразлет, делавшими его похожим на эсера-боевика времен лихих эксов первой русской революции. В руке у него мотылялся портфельчик из драной рыжей кожи.

– Москва? – выдохнул он. – Уф!.. Служебный?

Фризе меланхолично кивнул.

– Успел!.. – Усач, цепляясь за поручни, проворно вскарабкался в тамбур. – Я из наркомпочтеля.

Он, очевидно, принял истуканствовавшего на чурбаке немца за какого-нибудь дежурного. Тот и бровью не повел. Эшелон казенный, мало ли какие государственные люди имеют право в нем ездить.

Ступив в душное нутро вагона, усач споткнулся, потер ушибленную голень, поискал глазами свободное место, не нашел и, недолго думая, завалился прямо на коробки с книгами. А что? Ложе мягкое, и сны на нем, как подумалось Фризе, должны посещать не праздные, а спасительные для душевной субстанции и полезные для серого вещества.

Вадим в этот поздний час уже спал, поэтому с новым попутчиком познакомился только следующим утром. Проснувшись, он увидел его, сладко потягивавшегося в мятом костюме, с подложенной под голову шляпой, и вопросительно повернулся к Фризе. Тот полушепотом поведал о ночных событиях. А скоро и сам представитель наркомата почт и телеграфов восстал ото сна, с хрустом развел худые руки, учтиво поклонился и отрекомендовал себя:

– Александр Арбель. Можете звать меня по-простому – Сашей или Шурой.

– Ви есть дойч? – Фризе взглянул на него по-новому. – Нерусский фамилий…

– Совсем не угадали… уф!.. – У усатого, по всей вероятности, были проблемы с легкими, его дыхание то и дело сбивалось. – Я из Смоленска, мой папа тамошний священник. Мечтал и меня по той же стезе направить. А я чем только в жизни не занимался! И в театре выступал, и на скрипке в цирковом оркестре поигрывал, и юридической практикой занимался… – Арбель расправил скомканную шляпу и взглянул на заоконный пейзаж. – Когда мы будем в Москве? Я находился в Свердловске с проверкой от комиссариата, везу отчет. Его еще, кстати, надо доделать… уф!..

– Москва? – вылупил Фризе белесые зрачки. – Но ми ехаль нах Ост. Москва совсем в другой сторона.

Арбель опешил.

– Как в другой? Вы же мне давеча сказали…

– Сказаль, что поезд из Москва. Яволь! Мы ехайт Тюмень, назад не скоро…

– Это правда? – Канцелярист повернулся к Вадиму: – Мы едем в Сибирь?

– Точно так. А вы не знали?

Выяснилось, что Арбель ночью впопыхах перепутал составы. Эта новость произвела на него сильное впечатление, он взъерошил руками волосы, закачался на пачке с географическими учебниками и патетически воскликнул:

– Я идиот! И что мне теперь делать? Прыгать на ходу?..

Не понравился он Вадиму. Неврастенический порывистый интеллигентик. На театральных подмостках такие хороши – заламывают руки, произносят пылкие речи. Но в жизни от них лучше держаться подальше. Они будут учить тебя жизни, загружать высокоумными сентенциями, однако, случись форс-мажор, сразу растеряются и станут беспомощнее новорожденных.

Вслух, конечно, Вадим ничего этого не сказал. Он деликатно напомнил, что вокруг тайга, и выпрыгивание из поезда ни к чему хорошему не приведет.

– У вас же нет желания блуждать здесь до скончания века? Проще доехать до следующей крупной станции, там вы сможете сойти и подождать обратного состава.

– А когда он пойдет?

– Кто бы знал…

Регулярные пассажирские перевозки в Зауралье еще только налаживались, и Вадим понятия не имел, существует ли четкое расписание.

– Что вам мешает доехать с нами до Тюмени и вернуться этим же поездом?

– До Тюмени? – Арбель задумался. – Но это верст триста… уф!.. Потеряю уйму времени.

– Быстрее не получится.

– Русиш айзенбан… железный дорога… ошень длинный! – присовокупил Фризе. – От штацион до штацион – целий вечност. Герр Вадим даваль кароши совет!

Арбель послушался и прыгать из вагона не стал. Невзирая на свою эмоциональность, он был неглупым человеком, умел просчитывать на будущее и избегать безрассудных поступков.

В портфельчике у него, кроме убористо исписанных листков, нашлась банка вареной фасоли. Он хлебосольно выставил ее на общий стол.

Вадим оценил щедрость негаданного попутчика и тоже не стал жмотиться: угостил его салом, сухарями и кетовой икрой из гэпэушных пайков. Фризе выудил заветную флягу со шнапсом, обед сделался еще колоритнее и затянулся до темноты.

К вечеру локомотив сбавил ход. Лес обступал железнодорожную колею так тесно, что ветки хлестали по вагонам и в летнюю сушь любая искра из паровозной трубы могла обернуться пожаром.

До Тюмени оставалось верст тридцать, когда Вадим, обладавший уникальным слухом, различил сквозь ленный перестук колес звуки, которые ему не понравились. Это был цокот лошадиных копыт.

– За нами едут. Всадников десять-двенадцать. Галопом…

– Конный разъезд? – поднял брови Арбель. – С чего бы? Хотят о чем-то предупредить?

– Боюсь, никакой это не р-разъезд. Местные головорезы. Прознали, что в поезде деньги и ценности, и р-решили устроить охоту…

Предположение Вадима имело свой резон. Лет пять назад советская Сибирь буквально кишела бандитскими формированиями – то были в основном остатки недобитой белогвардейщины. В результате массовых зачисток и масштабной кампании по изъятию у населения оружия криминальная обстановка заметно улучшилась, однако в лесах, вдалеке от городов, все еще водились шайки грабителей, промышлявших налетами на поезда.

– Во ист ди полицай? – заворчал Фризе. – Как можно оставляйт поезд без настоящий охрана в темный чаща?

Вадим посмотрел на Арбеля: запаникует? Но тот повел себя хладнокровно – окинул взглядом вагон, как бы определяя, где лучше занять позицию, если придется обороняться, после чего откинул полу парусинового пиджачка и извлек из кобуры американский шестизарядный «смит-вессон» сорок пятого калибра.

– Вы, я гляжу, серьезно подготовились! – не удержался Вадим от иронической ремарки.

– Меня не развлекаться отправили… уф! – буркнул конторщик. – И не в Сокольники, а на Урал.

Вадим счел, что для пререканий сейчас не лучший момент. Они с Фризе тоже были вооружены, но пистолеты «ТК», в просторечии «коровы», значительно уступали мощному ковбойскому револьверу.

– Надо предупредить машиниста и бойцов из первого вагона. Они, наверно, еще ничего не слышат.

– Давайте, я! – Арбель с готовностью поднялся.

– Сидите. Будете с Фризе прикрывать тыл. Когда бандиты поравняются с хвостом поезда, стреляйте.

Отдав распоряжения, Вадим вышел в тамбур, открыл дверь и, ухватившись за нее, полез на крышу. Поезд шел медленно, болтало несильно, поэтому акробатический этюд удалось исполнить без особенных затруднений.

Ночь уже сгустилась до кромешности, ее разрывали лишь огоньки паровоза, но Вадим, помимо прочих достоинств, обладал еще и феноменальным зрением – ему не требовался свет, чтобы разглядеть мельчайшие детали. Угнездившись на крыше теплушки, он устремил взор назад и различил вдалеке, за составом, дюжину прыгающих точек. Так и есть – конники, скачут во весь опор по рельсовому пути и неширокой насыпи. Не гикают, не стреляют – молчат, стараясь до поры не обнаруживать своего присутствия. В руках у них обрезы и наганы. Если бы застигли врасплох, покрошили бы в мелкий винегрет. Но теперь эффекта внезапности не будет. Вадим, пригибаясь, побежал по крышам вагонов к паровозу. По его прикидкам, времени было достаточно. Преследователям потребуется минут пять, чтобы настичь эшелон. Важно, чтобы красноармейцы не сплоховали, отбились грамотно.

Добравшись до первого вагона, он лег на живот, свесился с крыши и рукояткой «ТК» забарабанил в окно. Просыпайтесь, чертовы сони!

Никто не отозвался. Вадим взялся левой рукой за выступ на ребристой крыше, вывернул шею и, свесившись еще ниже, заглянул внутрь. Глазам его предстало зрелище, от которого волосы встали дыбом. Трое охранников в неестественных позах лежали на полу в лужах крови, а четвертый – по прозванию Кощей, сутулый, с крючковатым носом и седеющими патлами – корежил прикладом несгораемый ящик, в котором лежали ценности. Он увлекся так, что и стука в окно не расслышал. А может, принял его за шлепок ветки с толстыми налитыми шишками.

До Вадима дошел весь смысл преступной комбинации. Кощей был засланным, втерся в сопровождающую команду, а его пособники должны были подключиться на завершающем этапе. Он знал, что в Свердловске груз пополнится дорогими самоцветами, а на перегоне до Тюмени, в безлюдной тайге, поезд сбавит скорость. Кощей расправился с задремавшей, ничего не подозревавшей охраной (вон и окровавленный нож за ремнем торчит) и теперь поджидает сообщников, чтобы передать им содержимое ящика и дать тягу.

В голове у Вадима завертелись шестеренки счетного механизма. Минуты через три всадники будут здесь. Их больше десятка, вдвоем Арбелю и Фризе не сдержать натиска. А помощи ждать неоткуда. Если и живы машинист с кочегаром, что взять с гражданских? А все оружие заперто в вагоне, где хозяйничает Кощей…

Значит, надо проникнуть туда и обезвредить гада! Времени в обрез, двери, ведущие в вагон, законопачены изнутри. Остаются окна. Вадим размахнулся и саданул рукояткой «коровы» в стекло. Сию же секунду он отдернулся, перекатился на бок и залег на крыше, поглядывая вниз.

Тут уж среагировал бы и мертвый. В выбитом окне показалась всклокоченная шевелюра Кощея. Он вглядывался в темень, пытаясь сообразить, что произошло. Подумал, верно, что это свои явились раньше срока и шалят, уверенные – все идет по плану.