Ни один историк, исследовавший события 1941 г., ни одного доказательства, подтверждавшего бы гитлеровскую версию, не привел и не может привести. Ссылаются обычно на высказывания руководителей СССР о мировой революции, расширении сферы социализма. Выдается за агрессивные намерения и все, что делалось в нашей стране для укрепления обороны. А то, что пишут и говорят Резун и его единомышленники, сплошь построено на фальсификации исторических фактов, искажении смысла отдельных высказываний в расчете на неосведомленных людей» [15].

Еще одна не лишенная любопытства мысль того же В. Суворова состоит, по сути, в том, что, оказывается, у Красной Армии боевая техника и вооружение тогда были особенные, словно заколдованные, которые хорошо бьют врага при наступлении, а при обороне, даже подвижной, которую, кстати, наши войска вынуждены были чаще всего вести в 1941 году, они уже как бы и не оружие. Чудеса, да и только! Особенно его восхищают армады советских легких танков, которые будто бы были сугубо наступательной боевой техникой. Ну а контратаку как вид обороны, отвлекающие контрудары при обороне, ликвидацию прорывов противника, разведку боем, устройство засад, для осуществления которых как раз очень были бы полезны эти самые танки, он не считает нужным принимать во внимание. Немаловажно здесь вспомнить еще и то, что эти столь обожаемые им боевые машины, даже скоростные танки серии БТ, так и не стали в войне по-настоящему грозной силой: ни в обороне, ни в наступлении, ни во встречных боях. А сами эти «танки-агрессоры» сняли с производства еще до начала войны – в 1940 году. В то же время, вопреки его домыслам, никто их после нападения врага преднамеренно не бросал, и они использовались, пока это было возможно, в боях 1941—1942 годов, которые, кстати, были в основном оборонительными [16].

Наконец, для любой сильной державы оборона в войне может быть только временной целью, которая рано или поздно должна смениться целью наступления и разгрома врага, для чего без танков, во всяком случае в рассматриваемую эпоху, обойтись было уж точно никак нельзя. Потому и старалось советское военно-политическое руководство наращивать их выпуск перед войной, как и другой военной техники и вооружения, кстати, тоже.

В свою очередь, близкий по идеям указанным ниспровергателям М. Солонин удивляет еще и тем, что основную причину поражений Красной Армии в 1941 году он видит в нежелании большинства ее бойцов и командиров воевать в это время за советскую власть и лично товарища Сталина. Дескать, Красная Армия скреплялась террором большевиков, и стоило только им под ударами немцев запаниковать, как ее воины, будто бы дружно ненавидевшие советский режим, стали сдаваться и разбегаться. Выражаясь словами этого мудреца, она развалилась, как бочка, с которой сбили обручи. И вообще, по М. Солонину, получается, что чуть ли не весь ход войны зависел от колебаний страха и ненависти в душах воинов Красной Армии [17].

Как же это он забыл мнение своих собратьев по перу (например, Б. Соколова) о том, что советский вождь и его полководцы, не умея хорошо управлять войсками, но имея (якобы) большое преимущество в людских ресурсах, «солдатскими телами преградили путь немцам» и «трупами их завалили»?! Получается ведь тогда совсем наоборот: воины Красной Армии не просто желали воевать, а считали за доблесть умереть «за Родину, за Сталина». Или во всяком случае выходит, что «сталинская номенклатура» своей, так сказать, крепкой хватки отнюдь не ослабляла.

Как будто бы технологией создания зомби или биороботов советские власти не владели, не так ли? И даже телевизионного «зомбирования» тогда не существовало. Так что, хотя и погибших в боях с врагом было на самом деле в несколько раз меньше, чем пытается представить указанный и некоторые подобные ему сочинители, дрались насмерть в трагические дни лета 1941 года миллионы реальных, вполне одушевленных советских воинов, которыми «заваливать врага» как неким биоматериалом никто бы не смог, даже если бы на самом деле этого захотел. В конце концов, разве М. Солонин не знает, что именно наши бойцы и командиры, а не какие-нибудь привидения или инопланетяне задержали тогда немцев на пути к Ленинграду, Киеву и Москве, героически сражаясь с врагом под Смоленском, Одессой, Великими Луками, Таллином, Могилевом и другими городами нашей страны?!

Конечно, в 1941 году в плен сдалось действительно много советских солдат и офицеров, но делали это они все же, как правило, вынужденно, попав в окружение, утратив возможность организованно сопротивляться. И только, пожалуй, территориальные корпуса прибалтийских республик, да и то не в полном составе, сдавали свои позиции врагу без боя. Да еще на фронте Д. Павлова была допущена потеря управления войсками, сопровождавшаяся паникой в некоторых соединениях. В любом случае бульшая часть Красной Армии в 1941 году продолжала вести упорную борьбу с захватчиками, а не капитулировала, как это в 1939 году весьма скоротечно сделали поляки, а в 1940 году – французы и иже с ними.

Вообще, непросто реагировать на сочинения такого рода авторов при всей, казалось бы, надуманности и противоречивости представленных в них идей и слабости их доказательств. С одной стороны, можно было бы относиться к ним как к занимательному чтиву. Создают же некоторые любители сенсаций труды о том, что у нацистов были секретные базы в Антарктиде, на которых скрылись после войны А. Гитлер и другие крупные нацистские деятели, или, например, о их летающих тарелках или подводных суперлодках, которые в отдельных отношениях намного превосходят известные образцы самой совершенной техники. Разве это не любопытно? И, кстати, всякого рода доводов в подтверждение своих «открытий» они находят ничуть не меньше, чем это делают В. Суворов, И. Бунич, Б. Соколов, М. Солонин и им подобные. Однако фантазии последних являются не столь безобидными.

Можно и совсем не обращать внимание на их экстравагантные выдумки. Зачем, спрашивается, надо доказывать, что белое не есть черное, а тот же Сталин, к примеру, «не верблюд» и даже не монстр, а хоть, может быть, и излишне безжалостный, но все же человек, научно выражаясь, «Homo Sapience»?

Людям в здравом уме и твердой памяти, которых все-таки в нашей стране подавляющее большинство, и без того хорошо известно и понятно, что не СССР, а Германия развязала войну в 1941 году, совершив военное нападение на нашу страну, причем вероломно, неспровоцированно и выбрав неожиданный момент, что не СССР, а Германия при поддержке своих союзников одерживала победы в сражениях начального периода войны, подтверждая свое явное превосходство в силах и средствах в этот период, что не Германия, а СССР уже вместе со своими союзниками был в итоге победителем в этой войне, что чем сильнее и более жесток враг, тем больше в ней жертв, что, не разгромив врага в большинстве основных сражений, не нанеся ему критические по масштабам безвозвратные потери, то есть не уничтожив, не покалечив и не пленив бóльшую часть его солдат и офицеров, не выведя у него из строя такую же часть его техники и оружия, в войне подобного типа не победишь. Понятно здравомыслящему человеку и то, почему появляются такого рода опусы: в них находят свое одновременное выражение тщеславие, месть и другие негативные чувства и желания одних, политические и идеологические ценности и задачи других и коммерческие интересы третьих.

Однако мы видим, что подобные сочинения маскируются под исследования обильным цитированием и ссылками на исторические труды и иные источники, частым обращением к различным числовым данным о силах и средствах противоборствующих сторон и другой фактической информации, демонстрацией их анализа и сопоставления. К ним апеллируют в своих трудах немалое число историков и ученых-гуманитариев, их суждения появляются и в учебной литературе.

Подобно компьютерным вирусам, деструктивные идеи этих псевдоисследователей проникают в умы доверчивых людей, внося в них сумятицу и неразбериху. В результате получается, что немало наших соотечественников, в том числе вроде бы достаточно образованных и неполитизированных, начинают путаться даже, казалось бы, в очевидных обстоятельствах этой войны. Что уже говорить о разных недругах нашей страны или, к примеру, лицах, все еще озабоченных антикоммунизмом либо так до сих пор и не избавившихся от сталинофобии, ибо указанные авторы еще больше укрепляют их в своих страстях.

Даже некоторые профессиональные историки попали под их влияние. К примеру, М. Мельтюхов, пытаясь в свое время научно (если это можно так назвать) обосновать гипотезу о подготовке советскими властями в 1941 году «упреждающего удара» по Германии, сделал в своей книге более полутора тысяч обращений к различным источникам. Но, приложив столь титанические усилия, так и не смог привести хотя бы одного прямого, непосредственного и действительно важного доказательства реального наличия такой подготовки [18]. Впрочем, его старания были не напрасны: во-первых, он тем самым успешно доказал ничтожность этой версии, во-вторых, в очередной раз преподал всем методологический урок, удачно продемонстрировав, что коллекционирование цитат и иных ссылок на источники – отнюдь не самое важное в науке; в-третьих, приведенная в его книге обширная подборка различных сведений может вполне пригодиться другим исследователям, которые сумеют найти им более достойное применение.

Итак, если внимательно рассмотреть содержание указанных «теорий», становится хорошо заметным, что в них бесспорные и действительно важные факты заменяются спорными и второстепенными, а порой и откровенными домыслами, логика – софистскими уловками, произвольными построениями понятий и суждений и не следующими из основных фактов выводами. Не брезгуют некоторые из подобных авторов и подменой понятий. Например, когда обвиняют СССР в агрессивных приготовлениях, подготовку к надвигавшейся войне, которая велась то время в стране, считают подготовкой именно к нападению или «упреждающему удару», а высказывания советских руководителей о важном значении наступательных операций в современной войне признают доказательством их агрессивных планов.

Тем не менее полемика с указанными авторами является в основном бессмысленной и бесполезной, а дискуссия с ними невозможна в принципе, поскольку истина им, судя по характеру их идей и доказательств, как говорится, и даром не нужна. Лучшей реакцией на их явно тенденциозные сочинения будет объективное исследование событий этой войны, ее причин и результатов, что и будет дальше сделано. Прямая же полемика с ними является лишь крайним средством отстаивания истины. Тем более что уже многие исследователи (М. Гареев, А. Исаев, Г. Городецкий, В. Веселов и др.) смогли набраться терпения для подробного разбора в своих публикациях многочисленных искажений фактов и ошибок, допущенных В. Суворовым и ему подобными. Пока же достаточно того, что автор этих строк обнажил суть основных идей этих сочинителей, не впутываясь в дебри их частных рассуждений и тенденциозно подобранных фактов, а чаще фактиков, стараясь тем самым показать всю их абсурдность и смехотворность.

Извинившись перед читателями за довольно затяжной разбор столь, мягко говоря, странных версий причин неудач Красной Армии в 1941 году, поскольку, вероятно, они того не стоили, автор может возвратиться теперь к рассмотрению идей более серьезных исследователей. Вряд ли можно ошибиться, сказав, что подавляющее большинство из них в определении этих причин объединяет мнение о решающем значении фактора внезапности нападения германских войск и тесно связанных с ним факторов заблаговременности их укомплектования, сосредоточения и развертывания и оперативно-тактической неготовности наших войск к отражению агрессии. Причем большинство авторов различных трудов называет этот фактор если не главным, то, по крайней мере, одним из самых важных. Рассуждают же о его значении примерно так: Красная Армия накануне войны по своим боевым возможностям была равна или почти равна немецко-фашистским войскам, но вследствие внезапного нападения врага, который застал наши войска врасплох, ее передовые части были быстро и легко им разгромлены. В результате этого противник сразу же прочно овладел стратегической инициативой, постоянно навязывая Красной Армии свой сценарий действий, получил большое преимущество в численности войск и техники и дезорганизовал нашу оборону. Что ж, такие рассуждения представляются в значительной мере обоснованными.

Трудно оспаривать важность и большинства других из называемых разными авторами причин наших неудач 1941 года, которые перечислены в начале этой главы, но ограничивается ли ими дело и какие из указанных обстоятельств имели приоритетное значение? И так ли уж важна была эта самая внезапность нападения Германии спустя, например, 3—4 месяца после начала войны? А как быть с повсеместными утверждениями о том, что Красная Армия к началу войны имела огромное преимущество над войсками противника в числе танков и самолетов, при том, что в других силах и средствах перевес за войсками врага был незначительным? Ведь тогда вроде бы выходит, что немцы даже вместе со своими союзниками имели не больше сил и все равно били советские войска в 1941 году, как говорится, почем зря? Тогда почему вдруг зимой 1941—1942 годов бить стали мы их, причем не только под Москвой, о чем чаще всего вспоминают, но и под Тихвином, Ростовом-на-Дону, Ельцом, хотя перевес в числе танков и самолетов был, по преобладающему мнению, уже на их стороне? Или в самом деле мороз только немцев морозил? И почему СССР, несмотря на то, что якобы у него были такие плохие политические и военные руководители, солдаты и офицеры, а у немцев, как утверждают многие, они были такими хорошими, опять-таки войну в итоге все же выиграл?

Эти вопросы, конечно, непросты для установления по ним безусловной истины, но все же их значение и сложность являются неодинаковыми. При этом часть из них представляются особенно важными и сложными, поэтому автор подробно их будет рассматривать в следующих главах. В тех же из них, которые можно оценить как более очевидные и менее важные, автор постарается кратко разобраться сразу же.

Так, достаточно очевидной для понимания представляется роль в советских неудачах 1941 года таких упоминаемых многими авторами факторов, как довоенные политические репрессии командных кадров Красной Армии, политическая неустойчивость ее личного состава и обилие в ней «мешавших» в управлении войсками комиссаров, политруков и особистов. Если, конечно, не поддаваться при этом идеологическим и политическим искушениям искать повод для очередного осуждения СССР, большевиков и Сталина.

Как известно, довоенные массовые репрессии имели место в армии в основном в 1937—1938 годах, но масштабы их, вопреки традиционным резким обвинениям радикальных антисталинистов, на самом деле были сравнительно невелики: вряд ли в общей сложности более 30—35 тыс. уволенных по политическим и иным мотивам командиров и начальников. Эта кампания вряд ли была такой уж грандиозной, если еще учесть, что в армии практически всегда немало выбывает офицеров по самым разным причинам. Причем только часть из уволенных тогда военных кадров подверглась уголовному преследованию [19], а в 1939—1941 годах немалое число репрессированных было восстановлено в Вооруженных силах СССР (до 13 тыс.) [20]. Очевидно, что по сравнению с общей численностью нашего офицерского корпуса, которая в июне 1941 года составляла до 600 тыс. человек [21], эта убыль не могла быть существенной, ибо она не превышала 3—4 % от этого числа. К тому же за несколько прошедших после основного вала репрессий лет подавляющее большинство уволенных давно уже было заменено новыми кадрами. Кроме того, в число репрессированных входило немало политических работников, которых вообще было нетрудно заменить партийными кадрами.

Нельзя исключить и то, что репрессированных по политическим мотивам было еще меньше, чем традиционно об этом говорилось и говорится. К примеру, Н. Ефимов пишет следующее: «Сохранился отчет замнаркома обороны Е. Щаденко: в 1937 году уволено из армии по различным причинам, включая растраты, пьянство, инвалидность и т.п., 18 658 чел. (13,1 процента), в 1938 году – 16 362 чел. (9,2 процента). Почти треть из них – 9506 чел. – были арестованы, 11 178 человек уволенных были позднее восстановлены в армии». Правда, этот автор считает, ссылаясь на Г. Жукова, что эти репрессии серьезно ослабили Красную Армию. Тем ценнее становится его фактическое признание сравнительно небольших их масштабов по сравнению с численностью офицерского состава в июне 1941 года [22].

Вместе с тем следует обратить внимание и на такое обстоятельство, как слишком большие офицерские штаты в Красной Армии по сравнению с другими европейскими армиями. Так, Г.И. Герасимов вполне обоснованно отмечает, что «… если бы доля начсостава в РККА была на уровне немецкой армии, польской или любой другой европейской армии, то в ней, несмотря на огромный некомплект по действующим штатам, существовал бы переизбыток офицеров» [23].