Родителям, что рты разинули, Люгоша все как есть рассказал. Мол, так и так, фазана спас, а тот и отблагодарил. Родители-то поначалу и не поверили, решили, что то леший над Люгошей подшутил, а то волшебник какой мимо проходил, да милость дураку оказать решил.

Но Люгоша им тут же доказал, что все правда. Ему к тому времени уже есть хотелось, ну он и приказал:

– Властью пестрого фазана, пусть столик явится, чтоб еды давал всякой сколько попросишь!

И явился такой столик. И дал еды столько, что ели до заката, а ее все не убывало. Маменька уж хотела всю деревню в гости созывать, да батенька не велел, побоялся чего-то.

А чего бояться-то, когда Люгоша теперь великий волшебник? Он, уж верно, теперь и солнышку может приказать не закатываться, чтоб всегда светло было… но такого Люгоша приказывать не захотел. В темноте спать лучше.

Ну потом Люгоша еще всякого себе нажелал. Костюм хороший, с карманами, пуговицами и аксельбантами. Что это за аксельбанты такие, Люгоша знать до того не знал, а просто слышал, что бывают такие, и очень от них почетность большая. А и ничего особенного оказалось, шнурки какие-то.

Еще Люгоша приказал погребу едой наполниться, а то столик столиком, а хозяйство тоже надоть. Он вообще решил хозяйствовать теперь знатно, да при том не вставая с сеновала. Просто так вот посмотрел на яблоню с паданцами, да и приказал:

– Властью пестрого фазана, пусть все паданцы сами собой соберутся!

Паданцы сами собой и собрались. Странно, правда, собрались, как-то – не в корзину, а в одно огромное яблоко. Ну Люгоша огорчаться не стал, а сделал вид, что так и задумывалось, потому что огромное яблоко – тоже дело хорошее, на ярмарке похвалиться можно. А то соседи, вон, каждый раз то поросем особо откормленным хвалятся, то тыквой наибольшущей, а он вот в этот раз яблоком похвалится.

Батенька-то хотел, чтобы Люгоша свое волшебство втайне держал, но разве ж утаишь ежа под рубахой? Идет кто мимо, так ему через плетень довольно глянуть, чтоб увидать, чего у Люгоши во дворе происходит. Ему-то самому много и не надо было, да родителям же нужно помогать, раз такое дело случилось.

Ну и поползли по деревне слухи. Люгоша-то, мол, бесноватым стал. Что-то делать надо.

Оно же понятно, почему так подумали. Волшебству он точно не учился, про то бы знали. Ведьм в округе нет, да и кто бы из них свою силу Люгоше передал? Сана святого на нем нет, божьи чудеса – точно не про него.

Одно объяснение – бесовщина. А бесовщина – это всегда плохо.

А потому поспешили люди в соседнюю деревню, побольше. Там храм стоял приходской. Обо всем жрецу-батюшке и доложили – мол, такие вот дела, Люгоша-то наш с демонами связался.

– А Люгоша – это кто? – не понял жрец. – Колдун, что ли?

– Да не, отче, то Асторошин сынок, – ответила какая-то бабка.

– А, Люгоша-лодырь! – вспомнил жрец. – Который даже в школу ходить ленился! А ведь говорил я ему, говорил, что лениться-то приятнее, когда образование получил, да работу получше! Поучился, али поработал – потом и отдохнул, поленился, то-то и слаще. Верно говорю, верно, безделье – игрушка демонов! Коли человек ничем не занят, то и мысли у него в голове пустые, да вредные! А коли в голове пусто, да вредно – то и демоны на запах приходят!

Крестьяне умудренно кивали. Разумные вещи говорил жрец, правильные.

Ну и пошел жрец своими глазами посмотреть, что там Люгоша начудил. Пришел во двор Астороши – а Люгоша лежит себе на сеновале в старой рубахе, да и не делает ничего. Как обычно все, никаких сюрпризов.

Только родители егойные сразу выбежали, да жреца в дом позвали.

А в доме-то… ох и выпучились у жреца глаза-то! Все в золоте да серебре, лавки сплошь самоцветами усыпаны, вместо самовара – гремлинская машина хитрая, и даже у кота шерсть золотая. И на столе громоздится всякое – тут тебе и фрукты южные, и сласти разноцветные, и бутыли пыльные с винами старыми.

– Во дела… – только и протянул жрец. – Космодан милосердный, что ж тут содеялось-то?

Ну Астороша с Милавой ему про все и рассказали. Пришел Люгоша с лесу-то, а за ним – хворост. Сам идет. Целая армия хвороста, в снопы увязанного. За домом, вон, целая груда его, все посадки завалены.

– И, грит, теперь все, что пожелает – тут же и исполнится, – поделился опасливо Астороша. – И пока, вон, исполнялось.

Жрец похолодел. Выглянул в окно, на сеновал, от которого теперь словно холодом веяло, погладил бороду и спросил, голос понизив:

– А отчего оно так – не сказывал? Может, нашел в лесу чего?

– Фазана спас, грит. Волшебного, говорящего.

– Ишь ты как. Волшебник, фазан-то? Или фея, может?

– Да поди знай. Мы-то его не видали.

– А желанья как исполняются?

– Да вот – просто велит Люгоша чего, да так сразу и делается. Как скажет, так и будет. Но он не всегда ладно говорит, так не всегда ладно и исполняются.

– Превратное исполнение… – помрачнел жрец. – А часто ли так?

– Часто, – сказала под ним скамья.

Жрец аж подпрыгнул. Скамья переступила с ножки на ножку и пожалилась, что вот, еще вчера обычной скамьей была, горя не знала. А потом поленился Люгоша от сеновала к столу пешком ходить, так и велел ей ожить, на себе его носить. Ну она теперь и живая.

– Делать-то чего теперь? – спросил Астороша. – Люгоша-то плохого не сделает, только по дурости если.

Жрец почесал в затылке, опасаясь снова сесть на скамью. По дурости-то тоже много чего наворотить можно, особенно когда силища теперь такая.

Но тут явно не для приходского жреца задача. Он что, окормляет просто три деревеньки, да и весь с него спрос. А тут не меньше чем епископа спрашивать нужно.

– Я епископу отпишу, – решил жрец. – И волшебнику королевскому.

– Так то дело небыстрое. А нам-то чего до того делать?

– Да что вчера делали, то и дальше делайте. Люгошу не сердите, да приглядывайте.

А тут как раз Люгоша в дверь и сунулся. Выспался наконец. И то, тут любой выспится, когда с вечера до утра спать, а потом еще часов семь. Уселся лодырь за стол, подвинул к себе хозяйским жестом кадку с мочеными огурцами, да и принялся их уписывать.

– Мир тебе, твое благословение, – почтительно поздоровался он со жрецом. – Огурцов хочешь?

– Да я уж ухожу, – отказался жрец. – Спасибо, Люгоша. Береги себя.

Вернулся он в храм, написал письма епископу, да волшебнику, да еще и самому королю, отослал с нарочным и стал ответа ждать. Но сколько дожидаться, не ведал, потому как Марюлия держава хоть и невеликая, но все-таки и не клочок земли. Пока-то доберется дядька Трухей на своей лошаденке до столицы, пока-то передаст послания по назначению, пока-то прочтут их, пока-то решение какое примут – тут и целая луна пройти может, а то больше. Да и то ведь сначала, верно, просто человечка какого пришлют – проверить, так ли все, не сочинил ли чего сдуру деревенский жрец, не соскучился ли в еловой глуши.

А Люгоша тоже даром времени не терял – все на сеновале полеживал, да мысли всякие думал. Мечтал, что вот кабы стоял здесь мост хрустальный, да прямо к соседней деревне, то все бы по тому мосту и ходили. А то вот жрец пришел в гости, так ведь по дороге пришел, по земле, ну и грязь всю собрал, а он старый уже.

Только нету моста, и не построит его никто, так и нечего о том думать… хотя не.

– Властью пестрого фазана, пусть мост хрустальный построится отсель и прямо до Кильдяшей, прямо к храму! – велел он.

Ух и протянулся же сразу мосток-то! Вылез из земли – и ну расти, ну ползти! Длиииииииинный!.. и-их!..

Люгоша хотел сам по нему и пройти первым, но оказалось, что по хрусталю ходить неловко. Раз шагнул – упал. Два шагнул – упал. На третий ступать уж не стал, побоялся в третий раз упасть.

Ну ладно, пусть по нему другие ходят. А он свое дело сделал, мост выстроил. То-то жрец обрадуется.

А жрец тем временем выглянул в окно, увидел этакое диво и высказался так, как божьему служителю высказываться не годится.

Сладкая жизнь наступила у Люгоши. Чего желал, того и желал. И все сразу являлось. Когда стало холодней, когда на сеновале бока промерзать начали – приказал, чтоб сено само собой грелось.

А в дом вовсе ходить перестал – да и зачем? Столик волшебный у него тут стоит, еды сколько хочешь всякой, и чесаться никто не мешает. Родители вовсе Люгошу тревожить перестали – все нарадоваться не могут, что золота-серебра теперь много.

Кот только околел отчего-то. Жалко кота. Люгоша приказал, чтоб тот ожил, но он какой-то плохой стал после этого. Холодный и квелый, не ест ничего, только ходит кругами по двору. Батенька его в дом перестал пускать.

Ответ из столицы все не шел, а Люгоша хоть и полеживал на сеновале, да не бесполезно, а с толком. Думал, чего бы еще такого сделать, чтобы всем помочь, а то живут себе его односельчане и не знают, что рядом с волшебником живут.

Он и поборол в конце концов лень, да и стал по деревне похаживать, да поглядывать, что к чему. Видит – дед Нилай идет с топором, дровишек нарубить. Люгоша ему и помог:

– Властью пестрого фазана, пусть топор сам рубит дерево на дрова!

Ох и обрадовался дед Нилай… или испугался?.. Вырвался у него из рук топор-то – и давай соседскую яблоню рубить!.. А там и забор порубил!.. и будку собачью в щепы!.. вот уж и избу рубит!..

И быстро рубил-то!

– Ох, что ж то деется?! – тоненько завопила выскочившая из избы бабка.

– Властью пестрого фазана, пусть топор деревья в лесу рубит! – приказал Люгоша.

Ну топор в лес и унесся, далеко-далеко… уж и не видать.

А что ж это лес далеко так? Люгоша всегда так и думал, что слишком он далеко, ходить долго. Пусть бы поближе был, так и то хорошо станет.

– Властью пестрого фазана, пусть все деревья вылезут и в деревню придут!

И вот тут начался кошмар. Сначала-то вроде ничего и не случилось, потому что отсюда не видать. Но потом прибежали в деревню орущие люди, а за ними-то и впрямь деревья топали! Корнями переступали, ровно щупальцами, землю сотрясали весом страшенным.

– Озимые, озимые!.. – верещал народ. – Ведьмы озимые губят!

Хотел Люгоша сказать, что то не ведьмы, а он, но догадался все же, что негодное что-то пожелал. Тем более, что одно дерево уже в чью-то избу врезалось, другое забор порушило, третье пса дворового раздавило…

И топор над ними летал, ветки отсекал залихватски.

– Властью пестрого фазана, пусть все деревья обратно уйдут! – спешно приказал Люгоша.

Ушли обратно в лес. Снова по озимым прошлись, ничего от посевов не оставили. Причитал народ, ползал по грязи, стенал – и на Люгошу таращился с ужасом.

Может, тут же бы его и камнями забили, да побоялись. Слишком уж хорошо увидали, на что лодырь способен.

А жрец в тот же день запряг свою двуколку и поехал в столицу сам.

И пока он ездил, Люгоша все ходил по деревне, да помогал всем, кого видел. Проснулось в нем желание добро творить. Кому забор починит, кому корову подоит, кому шишек на самовар притащит… весь двор шишками завалил.

Легко оказалось добрые дела-то делать! Легко и весело! И чего он раньше-то этим не занимался?

На радость осенним мухам Люгоша превращал дорожную грязь в мед. Наполнял колодцы вместо воды простоквашей. Перепортил календари в избах, сделав каждый день в году Добрым.

Деду Кваше Люгоша помог. Дед много лет на палку опирался, так Люгоша пожелал, чтоб теперь он без палки ходил. И пропала у деда Кваши палка, без нее дальше пошел. Ковылял, припадал на ногу и Люгошу проклинал.

– Дед, я сейчас все исправлю! – заверил Люгоша. – Властью пестрого фазана…

– Не надо, Люгоша!..

– …пусть дед Кваша на обеих ногах одинаково ходит!

И стал дед Кваша с тех пор припадать на обе ноги.

А еще Люгоша Тофке помог, который по Альре вздыхал, старостиной дочке. Шел он от нее, да ворчал, что Альра не дает, стерва… хотя она вообще никому не дает. Ну Люгоша взял и приказал:

– Властью пестрого фазана, пусть Альра всем дает!

Тихо сказал, чтоб Тофка не услышал. Пусть ему завтра радостный сюрприз будет.

Такая вот теперь жизнь в деревне началась, веселая да счастливая.

А потом приехал в деревню королевский гонец – и с ним егеря, целых трое. Люгоша в это время на сеновале полеживал, устал добро делать. И когда встали перед ним три дюжих усача с саблями на боку – то и не понял сначала, что по его душу.

– Ты и есть Люгоша-лодырь? – спросил его гонец, глядя так, словно очень хочет спать, а вот конкретно Люгоша ему мешает чем-то.

– Ну я самый и есть, – кивнул Люгоша.

– Собирайся, тебя король к себе требует.

– Не, не поеду, дядь, лениво мне… – отмахнулся Люгоша.

– Взять его, – только и приказал гонец.

Подхватили егеря Люгошу под белы руки, да не очень-то вежливо, а даже скорее грубо. Люгоше то не понравилось, он и приказал:

– Властью пестрого фазана, пусть егеря сгинут куда-нибудь!

Хоп!.. – и пропали егеря. Сгинули, как не бывало. А гонец остался – и глаза у него вылезли на лоб, а рот раззявился так, что каравай целиком влезет.

– Ты… ты что же сделал?.. – ахнул он. – Король тебя за то не помилует!

– А я и королю велю сгинуть, – отмахнулся Люгоша, почесывая в подмышке. – И тебе, коли добром не уйдешь.

Гонец постоял, поерзал, и было видно, что страшно ему до смерти. Но не ушел все-таки, а только сказал куда тише, чем прежде:

– Люгоша, а Люгоша, а вернуть ты егерей можешь?

– А могу. Только лениво мне.

– Люгоша, а если ты егерей вернешь и добром к королю поедешь, король тебе кафтан красный подарит и сластей целую шапку.

Кафтан и сластей Люгоше захотелось. Он мог, конечно, сам себе все пожелать, но то ж королевым подарком не будет. А тут особо почетно, похвастаться потом можно.

Да и леденцы у короля уж верно особо вкусные, таких никакой фазан не наколдует.

– А и ладно, – решил он. – Властью пестрого фазана, пусть егеря обратно вернутся.

Вернулись егеря. Напуганные, дрожащие, а один еще и кровью измазанный, с раной на боку – но все ж вернулись. На Люгошу они смотрели с диким ужасом, а один еще и саблю пытался из ножен вытянуть, да не выходило, пальцы не слушались.

– Поехали тогда с нами, Люгоша, – приторным голосом сказал гонец. – Там тебя карета ждет.

– Не, вы вперед поезжайте, а я догоню, – зевнул Люгоша, потягиваясь. – Посплю еще, а там и поеду.

Гонец с Люгошей больше спорить не хотел – и тому радовался, что согласился все-таки лодырь. И что ему вперед ехать – то еще сильней обрадовался, короля предупредить успеет. Он и так, едва со двора вышел, так нашарил дальнозеркало, и отзеркалился, да номер чертой подчеркнул двойной, чтоб срочность особая вышла.

А Люгоша, гонца проводя, перевернулся на другой бок, да и проспал еще часов шесть. Потом поел, почесался как следует, да и приказал не торопясь:

– Властью пестрого фазана, пусть сеновал меня в столицу отвезет!

Сарай, в котором сено хранили, у Люгоши добротный был. Батенька его сам вытесал, из сосновых бревен, да на каменные столбы положил, чтоб сено не сырело. И вот, свершилось очередное чудо – вылез сеновал из земли, вытянул из нее свои опоры, да и зашагал прямо в столицу – да ходко зашагал, быстрей любого коня!