А главным боссом в ночной, да, в общем, и дневной, библиотеке был Владик. Как вы понимаете, с его способностями ему ничего не стоило заморочить голову душечке Валентине и ненавязчиво взять административное управление культпросвета под контроль. На раскрутку площадей здания и прилежащей территории пошли его деньги. Их происхождение было покрыто густым мраком, рассеять который никто особо не стремился. В наше время это, знаете ли, могло оказаться накладным. Все предпочитали верить версии о наследстве, доставшемся после смерти отца. Так оно, в общем, и было. Отец Владика действительно погиб. Но вот какая беда, сначала кто-то долго пытал его, рвал ногти, жёг и бил по мошонке током. Узнать, по-видимому, что-то очень хотел. И, наверное, отец бы, в конце концов, не выдержал и всё рассказал, но не успел – умерел от разрыва сердца. Однако голову ему всё-таки железным прутом размозжили. Нечего было «общак» воровать. Но Владику повезло. Его совершенно неизвестный папочка оказался не только хитрым, но и сентиментальным. Он не только подельников сумел насосать, но и грехи молодости перед покойной матерью Скрепкина попытался искупить. И деньги так спрятал, что никаких концов, ведущих к сыну Владику, найти было невозможно.

Правду об отце, криминальном авторитете, юноша узнал уже взрослым, перед смертью матери. А это, знаете ли, неприятно, когда почитаемая и любимая женщина на смертном одре сознаётся, что родила тебя от залётного квартирного вора. Для неё та коротенькая и совершенно неожиданная связь была постыдным воспоминанием. Хотя ребёнка она сохранила и воспитала его вместе с бабушкой. Они обе воспитывали Владика, как считали правильным. Любовью, хорошими примерами и книжками. Но что-то сработало не до конца. Покойную мать и до сих пор здравствующую бабушку Владик любил и старался не огорчать, и рос в общем хорошим мальчиком. Только его «хорошесть» была поверхностной, наносной. И так называемое «плохо» было для него намного привлекательнее, чем так называемое «хорошо». Он был просто осторожней ровесников. Понимал, что, пойманный на «плохом», будет наказан. А может, причина была в отцовских генах. Или, может, в том, что в его детстве было слишком много женского начала. А ему надо было вместо того, чтобы читать «Анну Каренину», мечтать о карьере лётчика-испытателя или чемпиона по боксу, или вообще заняться чем-нибудь другим, абсолютно мужским, таким, чтобы адреналин рвал сосуды, а тело только бы и мечтало о минуте передышки. Но разве такое найдёшь в школе, где бабушка была завучем, или в институте культуры, где пацаны вообще были наперечёт? И даже девчонки, занимавшие не последнее место в его жизни, со временем стали раздражать. Их у него было много. Они так и липли к нему, вроде бы традиционно интеллигентному, но в то же время циничному и бесшабашному. Но и они ему скоро наскучили, и Владик ничего не мог с собой поделать. Ему приелась их предсказуемость. Он быстро понял, что секс, как и всё остальное, может надоесть и превратиться в рутинную обязанность, а девичьи долгосрочные интересы были настолько прозрачны, что даже не стоили упоминания. У всех одно и то же. Стабильный мужик, материальный достаток, семья, дети. Плюс-минус какая-то непыльная работа. Отличаются лишь уровни запросов. Каждому Сеньке – своя шапка.

Первый раз вступить в гомосексуальные отношения его заставило чистое любопытство. Если хотите, некий не физиологический, а скорее интеллектуальный императив приобретения нового опыта. Это было нелегко. Он и понятия не имел, сколько в человеке может быть внутренних преград. Не подозревал, насколько сопротивление на подсознательном уровне может влиять на функцию тела. Оно отказывалось реагировать должным образом на нетрадиционный предмет сексуального интереса. Но, оказывается, при определённом терпении и навыках и эти преграды преодолимы. И свершилось. И даже понравилось. И заставило задуматься и прийти к определённой мысли. Но её первым сформулировал не Владик. Что-то подобное высказал один из известных философов Древней Греции, где однополые отношения были так же нормальны, как и разнополые. Он сказал, что в отличие от разнополой только однополая любовь истинно бескорыстна. И Владик понял мысль философа. Любое взаимное влечение самца и самки на глубинном уровне имеет отчётливую корыстную цель – воспроизведение потомства. Всё происходящее вокруг этого – обыкновенная мишура. Самцы лосей ждут целый год, а потом сражаются друг с другом за самку ради совокупления, длящегося считанные секунды, чтобы та забеременела и родила лосёнка. И Скрепкин вначале из интеллектуального любопытства, а затем по убеждению стал бисексуалом. Но постепенно, как ни странно, мужской род вытеснил женский из его жизни. Мужчины легче становились просто друзьями, меньше капризничали и лучше понимали потребности мужского организма. И были менее корыстны.

Поэтому у Насти не было никакого шанса околдовать Владика своими нешуточными девичьими чарами. Точнее, не так. Владик в принципе мог бы без проблем и с удовольствием переспать с ней, если бы той так уж захотелось затащить его в койку. Он даже мог бы в интересах дела на ней жениться. Только дело должно было того стоить. Но отдать сердце – никогда. Оно уже было занято.

Владик любил. Любил беззаветно, до готовности, если надо, пожертвовать всем, включая жизнь. И ему отвечали взаимностью.

…Он познакомился с ним на какой-то корпоративной вечеринке. Это был маленький, худенький, мальчишеского вида официант, разносящий выпивку, по кличке Колибри. В меру услужливый, из тех профессионалов, которые умеют оставаться незаметными, но в нужный момент всегда оказываются в пределах досягаемости. Владик, скорее всего его и не приметил бы, если б в какой-то момент не умудрился случайно неуклюже повернуться и толкнуть его. Поднос с выпивкой полетел на пол, Колибри тихонько, но внятно матюкнулся, а Владик невольно обратил внимание на его лицо. Это было лицо, которое он хотел бы видеть ещё и ещё. А главное, видеть эти глаза, глядящие на него с лёгким укором и иронией, но в которых, несмотря на стереотипность ситуации, не отражались ни затаённая ненависть холопа к барину, ни раболепие лакея. Эти проницательные глаза, которые изучающе и с интересом смотрели на него. Мол, что это за фрукт? Владик просто пропал. Откровенно растерялся. Потому что чувствовал, что влюбился, да так, как никогда раньше. И не имел ни малейшего представления, что делать дальше.

Как подступиться к предмету любви? Ведь вероятность того, что тот, как говорится, натурал, то бишь гетеросексуал, была более чем велика. Да и вообще, как в такой ситуации заводить знакомство, мягко говоря, не только ради дружбы? Это мальчику с девочкой легко познакомиться. А мальчику с мальчиком?.. И хотя в таких делах Владик и не был новичком, и круг мужчин, в котором он вращался ранее, был не маленьким, всё же этот круг был достаточно замкнут. Они не светились и всегда долго и тщательно присматривались друг к другу, а тем более к новичкам. В сомнительных случаях для выяснения личности даже нанимали частных сыщиков. И, конечно, боже упаси, не знакомились на улицах и в общественных местах. А тут вот на тебе, на совершенно безобидной тусовке такое несчастье или, наоборот – счастье. Владик ведь даже не мог позволить себе наклониться и помочь Колибри собрать осколки. Другое дело, будь официант девушкой. Такое зачлось бы любому только в плюс. А что подумают, если один молодой мужчина начнёт по пустякам помогать другому молодому мужчине? Вот-вот… А Владику, хоть он и понимал, насколько это глупо, ужасно хотелось не только избавить Колибри от необходимости выполнять какую-либо работу, но и подарить ему машину, квартиру и вообще усадить на трон и с саблей наголо охранять его царственный покой. Но в реальной жизни он только смущённо извинился и, выдавив из себя улыбку, попросил принести ему виски. И всё-таки они немножко поговорили. Так, ни о чём. Женя Калибер, он же Колибри, учился на гостиничного менеджера, жил с мамой и сестрой, был не нищ, но по-московски в меру беден. Сексуальная же ориентация осталась тайной.

Колибри на Владика никакого внимания не обратил. С такими, как он, клиентами, любящими после нескольких рюмок от скуки потрепаться, ему приходилось встречаться более чем предостаточно. А тем, в принципе, было и не важно, кто он, собеседник. Мужчина, женщина, молодой, старый, умный, глупый. Болтая, они слушали только самих себя. Хотя из вежливости, конечно, задавали вопросы, проявляли, так сказать, интерес к собеседнику. Им надо было что-то отвечать. Хотя вопросы раздражали. Кому, к примеру, какое дело, почему Колибри подрабатывает официантом? Или, вообще наглость, сколько он зарабатывает? Но потом Женя привык. И это даже стало его развлекать. В конце концов, такое общение способствовало увеличению заказанных выпивок и чаевых. Он стал рассказывать подробные завиральные истории, варьируя их в зависимости от психологического настроя клиента. Пускающим по пьяни сопли жаловался на родителей-наркоманов, лишённых родительских прав, на вынужденное проживание с раннего детства в семье дяди-тирана и прочую дребедень. Так называемым «настоящим мужикам» болтал о прерванной из-за травмы карьере боксёра-легковеса и затаённой мечте поднакопить денег и открыть собственный бойцовский клуб. Клиенты хавали эту туфту за милую душу, даже обещали помочь. Но никогда на трезвую голову не помогали. Впрочем, Колибри и не рассчитывал. Причина же разговорчивости Владика была ему непонятна. Выпил он немного, говорил, как будто силой выдавливая из себя слова, выглядел смущённым, хотя, что странно, его интерес к собеседнику выглядел искренним. И Колибри, что было для него не характерно, говорил о себе хотя и достаточно коротко, но правдиво. Он действительно жил в двухкомнатной хрущёвке с матерью, работающей проводницей на Савёловской дороге, и шалавой-сестрой, которая явно любила связываться не с теми парнями, почему и ходила попеременно с подбитым то правым, то левым глазом. И у Жени была мечта (правда, ей он с Владиком не поделился): избавиться от этих своих баб – сестры и матери. Боже упаси, он ни в коем случае не хотел, чтобы с ними что-нибудь случилось. Пусть будут живы, здоровы и, насколько это возможно, счастливы. Только без него, без Колибри. Счастья им немереного, но где-нибудь на Канарах или Селигере на худой конец. Во-вторых, ему ужасно хотелось, и в этом он был далеко неоригинален, разбогатеть. Но не тем богатством, при котором большинство населения тайно желает тебе скорейшей и по возможности мучительной смерти, а ровно таким, чтобы стать полностью независимым и делать только то, что интересует твоё внутреннее «я». А его «я» после приобретения соответствующих материальному положению аксессуаров типа квартиры, машины и прикида мечтало о карьере барда. Колибри хорошо играл на гитаре, недурственно пел и даже сочинял, как ему казалось, неплохие песни. Несмотря на молодость, он любил Окуджаву, Галича, Визбора и прочих мэтров этого уже несколько присыпанного пылью жанра, и в перспективе видел себя на сцене поющим для избранного круга молодых интеллигентных людей. Естественно, ему нужна спутница жизни, его королева, хотя ничего конкретного Женя пока на своём жизненном пути не встретил. Так, были подружки на раз, и всё. Гостиничный бизнес, за обучение которому он платил, работая в ресторане, ему, в общем, был по фигу. Просто менее муторное, чем работа официантом, средство заработать на кусок хлеба. Правда, тайком плюнуть в тарелку клиенту нельзя. А ещё Женя проговорился Владику, что любит театр и при любой возможности ходит на новые спектакли наиболее известных трупп и режиссёров, тратя иногда сумасшедшие деньги, чтобы достать билет на хорошее место. Причём был всеяден и с одинаковым удовольствием смотрел и пыльную классику, и самый-самый что ни на есть авангард. Его завораживала близость сцены и живая игра. Это ведь совсем не то, что компьютерные киношные трюки.

* * *

…Владика в тот день разве что не била дрожь. Он был мрачен, подавлен и одновременно полон решимости. Ему предстояло заманить Колибри на свидание. Для этого у него были два билета на «Двенадцатую ночь» в модерновой постановке гастролировавшего в Москве малоизвестного, но высоко котируемого среди фанов какого-то воронежского театра. Владику было всё равно на что идти, хоть на «Гамлета», хоть на «Петю и волка», лишь бы быть рядом с Женей. Но под каким соусом назначить свидание? Он мучился, понимая, что просто подойти и сказать, пошли вместе в театр, вряд ли получится, да и на предложение, вероятно, последует отказ. И пошёл на незатейливую хитрость.

Скрепкин, явно нервничая, занял место в ресторане за столиком, обслуживаемым Колибри. Тот, прежде чем подойти, как всегда оценивающе глянул на клиента и понял, что его уже где-то встречал, а точнее, обслуживал. Чуть покопавшись в памяти, Колибри вспомнил, что пару недель назад приносил ему напитки на какой-то корпоративной вечеринке. Тот ещё ему поднос перевернул и потом долго губами шлёпал, извинялся. Хотя мужик явно хороший. Без дерьма. И Женя, приветливо улыбаясь, подошёл к Владику.

– Здравствуйте! Вы, кажется, у нас недавно были, и я вас уже обслуживал? – нейтральным тоном произнёс Колибри.

Владик кивнул и поблагодарил бога, что не сглотнул при этом судорожно слюну.

– Мне, знаете ли, до сих пор неудобно, что я вас тогда толкнул и разбил бокалы, – промямлил он. – Надеюсь, у вас из зарплаты потом стоимость не вычли?

Колибри усмехнулся.

– Да нет. В ту вечеринку было столько вбухано денег, что вы могли бы спокойно покрошить ещё десяток бокалов и разбить или разлить несколько бутылок.

Официант сделал паузу, но, видя, что клиент не мычит, не телится, молча положил перед ним меню:

– Посигналите мне, когда выберете.

Колибри уже собрался отойти, но Владик, как будто спохватившись, умоляюще поглядел на Женю и попросил:

– Вы мне, пожалуйста, водки грамм двести принесите и воды минеральной с газом запивать.

Зачем Владик заказал водку, было непонятно. Пил он обычно мало, водку не любил, а предпочитал коньяк или виски, но отступать было поздно. Прошло несколько минут, Колибри поставил перед Владиком пузатый графинчик и деловито поинтересовался:

– Решили, что будете заказывать? Если нет, то могу порекомендовать.

Но Владик только отмахнулся и с глупой гримасой проговорил:

– Да нет. Пока не надо. Я, видите ли, кое-кого жду. А когда она придёт, закажем.

В ответ Колибри безразлично пожал плечами и, кивнув, отошёл.

Время, даже, несмотря на потихоньку убывающую водку, для Владика тянулось болезненно медленно, хотя его нарастающее беспокойство и нетерпение выглядели совершенно натуральными. И Колибри, по-хозяйски поглядывающий время от времени на столик, с понятным сочувствием отнёс их на счёт не пришедшей на свидание к клиенту девушки. Динамистка, другим словом. Которая, похоже, даже и не позвонила. Но дальше размышлять о перипетиях мужской судьбы Женя не стал. Работы было много. Хотя и выпускать из вида Владика он не собирался. Обманутый в лучших чувствах клиент мог впасть в опасное состояние, то есть начать медленно, но верно надираться без закуски. Поэтому Колибри, видя уже несколько расплывшиеся черты покрасневшего лица Владика, был в полной боевой готовности, когда тот опять позвал его к своему столику.

– Не пришла ведь, зараза, – несколько утрируя, сокрушённо произнёс Владик, обращаясь к Колибри. Тот скорчил понимающую рожу.

– Не пришла, – повторил Скрепкин и сделал вид, что собирается ударить кулаком по столу. Колибри чуть дёрнулся, будто в попытке его удержать. Но только чуть. Это ведь было всего лишь представление, которое они разыгрывали друг перед другом.

– Водки ещё принеси, – мрачно потребовал Владик.

– А может, закажете себе что-нибудь покушать? – с фальшивой заботливостью предложил Колибри. – Чего водку зря переводить?

Скрепкин упрямо покачал головой.

– Нет. Неси ещё водки. А есть не хочу, – Владик неожиданно полез в карман и, покопавшись, вытащил из него два билета. – Смотри. Видишь? Хотел её, дуру, в театр сводить. На суперкрутого режиссёра. Спектакль на малой сцене. Только для своей публики. Знаешь, сколько билет стоит? Охренеешь.

При виде билетов у Колибри в глазах моментально мелькнул интерес. Он с разрешения взял их и с любопытством рассмотрел.

– Так это на театр Сердюка? – с ноткой зависти спросил он.

Владик безразлично кивнул.

– Сердюк, Пердюк… Да какая разница? – Скрепкин сокрушённо покрутил головой. – Разве в этом дело?.. Говорю, неси водку. И закуску какую-нибудь простенькую.

Водку он вскоре получил и продолжил её с кислым видом пить, кося хитрым глазом в сторону Колибри. А тот Владика-то самого хоть из головы и выкинул, но вот про пропадающие билеты не забыл. Уж так ему хотелось на этот спектакль попасть. Даже не смущало, что со смены пришлось бы сорваться. Но, видимо, не судьба. Никакой убедительной причины попросить Скрепкина продать ему билеты он не видел. Да и возможности пригласить кого-то с собой у Жени не было. С Ольгой он недавно вдрызг разругался. Надоело ему её нравоучения слушать: «Будь мужчиной да будь мужчиной!» Тьфу.

Наконец, Владик попросил счёт. Несмотря на выпитое, он выглядел на удивление трезвым и бодрым. И, уже протягивая купюры, набравшись храбрости, предложил:

– А может, если вы свободны, хотите присоединиться ко мне и пойти вечером в театр? Мне всё равно лишний билет продавать. А так, со знакомым человеком, оно вроде и веселее.

Колибри виду не показал, но чуть не подпрыгнул от радости. И стал копаться в карманах, чтобы отдать деньги за билет. Владик, естественно, отказался их брать, с оттенком иронии, называя невостребованную плату разновидностью чаевых. Мечта Скрепкина сбылась, он шёл на свидание с Колибри, хотя тот об этом и не знал.

…От Шекспира в пьесе остались только любовная интрига и главные герои, разнополые близнецы, но сделано всё было здорово. Динамично, остроумно, правда, сюжет был перенесён в наше время. И поэтому одна из героинь, в оригинале герцогиня, прекрасно знала, что влюблена в девочку, одетую мальчиком, а не путалась дура-дурой как у Шекспира, и вовсе не по ошибке спала с ней. А когда нашёлся, наконец, мальчик-близнец, обе девочки, старая и молодая, в развязке пьесы к всеобщей радости и безо всякого для себя ущерба сменили ориентацию. Вот такое торжество свободы нравов. Колибри от спектакля был в восторге. Он словно забыл, что практически не знает своего спутника, и по-мальчишески взахлёб делился впечатлениями, хватая в запале Владика за руки.

– Это ведь было круто. На самом деле круто, – повторял он и с удивлением думал, что современная интерпретация пьесы, возможно, по смыслу глубже, чем кажется на первый взгляд. Что для любви между людьми не так уж важен пол, потому что любовь беспола. Секс – это только физиологическое приложение, и вовсе не обязательное. Ведь любят же родители искренне своих детей. Но разве в этом чувстве есть что-то низменное, физиологическое?

Ну, а отношение к спектаклю Владика было и вовсе простое. Что хорошо для Колибри, было хорошо и для него. Впрочем, постановка в любом случае понравилась. Хотя и не наводила его ни на какие глобальные размышления. Так, ещё один стёб.