Медсестра прихватила пакет с какими-то свертками, поправила одеяло на малыше и мы пошли.

Хотя я старался действовать тихо, но, как видно, сон в пути чуток. Нас провожали шепотом, поднимаясь с полок и поглядывая в след. Вагон проснулся.

Пока меня не было, женщина пришла в себя. Она качала головой и пыталась что-то сказать, но у нее ничего не получалось. Мы с проводником подхватили больную под руки, приподняли, медсестра, и первая из разбуженных мной пассажирок привели, насколько возможно, в порядок ее одежду.

Надо на место отвести, – предложил я.

А вдруг ей двигаться нельзя? – испуганно прошептала медсестра.

Что же, в туалете так и будем держать? Ничего, доведем потихоньку, – согласился со мной проводник. Скоро станция, вызовем "скорую", пусть разбираются.

Однако легко было сказать "доведем". Первые же шаги показали, что все не так просто. Вагон раскачивало, больная совершенно была не в состоянии передвигать ноги или хотя бы опираться на них, повиснув тюком на нас с проводником. Женщины суетились вокруг, пытаясь помочь, но узкий проход сводил их усилия на нет.

Так или иначе, до нужной полки мы добрались.

Давление смерить надо, а я не вижу ничего, – медсестра раскрыла пакет, достав статоскоп.

Да включите вы свет, – уже достаточно громко посоветовал кто-то. Проводник отправился включать свет.

Бедная, – сочувственно вздохнула бабуля. – Говорит, на похороны едет. Внучек у нее… Ох, слезы наши горькие.

Бабушка прижала к глазам концы своего платка, плечи затряслись. Потом она успокоилась, опустила руки и, обратившись к медсестре, спросила:

Теперь ее, наверное, ссодют?

В больницу ей надо, – с сомнением в голосе ответила медсестра, освобождая больной руку и разматывая статоскоп.

Не надо ей в больницу, милая. К внуку ей надо. Пусть увидит. Не ссаживайте вы ее.

Да что вы говорите? – возмутилась помогавшая нам пассажирка, которую я принял за врача. – А вдруг она умрет? Кто будет отвечать?

Бог он все видит, все знает. Не даст ей умереть, пока с внуком не попрощается. А мешать этому – грех.

В вагоне включили свет, больная лежала на своем месте, тяжело вздыхая и всхрапывая при каждом вздохе. Пассажиры заходили по вагону, зашуршали пакетами, закашляли и заговорили. Где-то проснулся ребенок и спросил: "Мы уже приехали?", детскому голосу ответил женский: "Нет, родная, нет. Долго еще, спи".

Вернулся проводник.

Ну, что тут?

Давление высокое, сердце не в порядке. Что я еще скажу? У меня и нет ничего – валерианка только, да йод с бинтами.

У меня валидол вот есть, – подошла из ближнего купе наша соседка в черной кофте и синих спортивных штанах.

Опасно сейчас таблетки давать. Подавиться может и задохнуться.

Водички вот святой дайте, есть у меня немного, – снова засуетилась старушка, – Водичкой попоите, ей полегчает. Из ложечки вот, водичкой.

Проводник вопросительно посмотрел на медсестру, та пожала плечами:

От воды беды не будет.

Бабушка встала, развязала сероватый мешочек, достала из него бутылку, прошептала что-то, склонившись к столу, мелко и быстро перекрестилась сама и перекрестила больную, потом, отлив из бутылки меньше половины стакана, обняла ее за голову, ловко приподняв от подушки, и свободной рукой поднесла к губам стакан:

Испей водички, сделай глоточек, святая вода все болезни снимает, все напасти отгоняет.

Она говорила тихо и спокойно, умело вливая в раскрытые губы по несколько капель, дожидаясь, когда больная глотнет, и добавляя еще и еще. Последние капли старушка собрала в ладонь, бережно, как крошки хлеба со стола, не дав упасть ни одной, освободила вторую руку, опустив голову больной на подушку, и стала крестить ее, опуская троеперстие в ладошку. Закончив, вытерла концами платка пальцы, убрала назад в сумку бутылку и заняла свое место на полке. Больная успокоилась, задышала ровнее, хрипы стихли.

И что теперь? – Проводник вопросительно смотрел на медсестру.

Поспать бы ей. А уж утром – в больницу.

Пусть, пусть поспит. Сон, он лечит, – зашелестела тихим голосом бабушка.

Ладно, тогда гашу свет. – Проводник повернулся и пошел к своему купе. Медсестра наклонилась еще раз к больной, потрогала лоб, потом повернулась к бабушке:

Я утром подойду, – и ушла.

Ложись и ты, сынок, – обратилась старушка ко мне. – Я посижу еще. Старики спят мало. Ложись.

Я забрался на полку, свет погасили, и я сразу уснул.

Отец и мать (дополнительная глава)

Продолжение

В тот вечер они долго сидели на скамейке в сквере напротив дома. Костик уже начал ходить, он сбирал какие-то травинки, рассматривал жучков и букашек. Андрей долго молчал, опустив голову. Что надо было говорить и, тем более что делать, он не знал определенно. Ни в какие разговоры с ним Мария не вступала, спать стелила отдельно, объяснений и уверений выслушивать не желала. Наладить отношения не удавалось. Конечно, Катя тоже к ним не заходила.

Она была на последнем месяце, ходила тяжело, часто без причины плакала, измучила и себя, и Дмитрия плохими предчувствиями, страхами, кошмарными снами. Дмитрий уже не знал что делать, ожидая, когда же, наконец, все кончится, и можно будет жить спокойно. Как мог, успокаивал Катерину и Андрей, но от его слов ей становилось только хуже.

Не знаю, почему я не уехала сразу же. Все бы было у тебя нормально. Только всю жизнь тебе испортила, – в который раз начала она причитать, с выступившими на глазах слезами.

При чем тут ты? – устало возразил Андрей. – При чем тут ты?

Он и в самом деле не считал, что это Катя всему причиной, интуитивно чувствуя, что был лишь найден повод, глупый, вздорный, совершенно нелепый повод, чтобы разрушить их семью. Но что явилось главной причиной, понять не мог.

Когда три года назад он вернулся домой, решив жить рядом со стареющей матерью, Мария была первой, кто встретил его в родном городе. Он увидел ее сразу, из окна вагона, подъезжающего к платформе. Она стояла в зеленом шелковом платье, с белой косынкой на шее, с цветами в руках, высматривая знакомое лицо в плывущих мимо вагонах. Андрей еще подумал, что вот, повезло кому-то, такая красавица встречает, не предполагая, что этим счастливцем окажется сам.

Мария увидела его сразу же, как только Андрей ступил на землю. Она подбежала, раскрасневшаяся и еще более похорошевшая, бросилась на шею, поцеловала в щеку. Он опешил.

Андрейка, как я рада! Мне вчера Александра Константиновна сказала, что ты приезжаешь, я напросилась встречать, а она обед готовит, ждет, не дождется. Ну, что застыл? Али не рад? – Она лукаво улыбнулась, на щеках образовались ямочки, а глаза просто сияли. – Ну, скажи же хоть что-нибудь. Ты не был таким молчуном.

Здравствуй, – только и смог произнести вконец растерявшийся парень.

Слава богу, заговорил, – Мария продолжала смеяться, разворошив его голову и, еще раз чмокнув в щеку, взяла под руку и подтолкнула вперед, – а то уж я подумала, что совсем онемел от счастья. Да не стой, пошли.

Он подхватил чемодан, поправил на плече рюкзак и, все еще не придя в себя, послушно пошел.

Такая встреча была тем более неожиданной, что в школе и сразу после нее Андрей не числился у красавицы в друзьях. Они здоровались, иногда перекидывались парой слов, бывало, в общей компании танцевали и веселились, но не более. Его идеалом, его главным в жизни человеком была тогда Катя. Потом, уже в армии, чувство остыло, он думал о "невесте" все реже, да еще тут появилась остроумная хохотушка Анюта из ближайшей к части деревни… Марию и вовсе не вспоминал.

Потом мать как-то писала, что у нее в семье не ладно, отец спился, мать пытается работать на нескольких работах, чтобы Мария училась, а у той не шибко учеба идет, из училища отчислили, в институт не поступила, замуж не выходит. Андрей тогда еще усмехнулся про себя "Вот вам и школьная знаменитость. Надо же", и снова забыл о ее существовании. И вот сейчас…

Они пошли к дому пешком. Стояла весна, середина мая, но было по-летнему тепло. Город тонул в зелени, цвела черемуха, опьяняя своими запахами, сирень акварельными мазками разукрасила сады и палисадники.

У них в городе всегда было много сирени и черемухи. В юности, они лазили по кустам, выискивали непременно счастливые ветки, с большим количеством лепестков в букетах, чтобы тут же сьесть счастливый цветок. Их ругали и гоняли, но они мало обращали на это внимания, продолжая свои набеги.

Вот и сейчас сирень манила к себе. Он даже зажмурился на мгновение, словно оказавшись в детстве, и глубоко вздохнул.

Что? Родной воздух пьянит? – хохотнула Мария, освободив его руку. Она подбежала к ближайшему кусту, не глядя, сорвала ветку, усыпанную маленькими цветками, поднесла ее к самым глазам. – Если найду три счастливых цветка, ты на мне женишься! И не отказывайся, все равно будет так, как скажут цветы.

Он остановился, наблюдая, как сосредоточенно рассматривает она цветок за цветком, чуть склонив голову, волосы блестели на солнце, губы шевелились, пальцы быстро скользили по ветке. Ему вдруг захотелось, чтобы цветков было именно три, чтобы он мог обнимать эти плечи, целовать их, слушать этот смех… Но "счастливых" не оказалось, Мария, нахмурившись, бросила ветку в палисадник и быстро зашагала к дому. Андрей догнал ее и взял под руку.

Что, расстроилась? – весело спросил он.

Надо больно. Нет, значит не судьба. И только.

А если еще ветку поискать? Я не забыл, как это делается.

Не стоит, да и Александра Константиновна волнуется, наверное.

Они пришли домой вместе, их посадили за стол рядом, Андрей быстро опьянел от встречи с домом, от еды, от водки, все пытался куда-то идти, его не пускали, потом сдался, дал уложить себя на диван и уснул.

Проснулся, когда солнце уже вовсю властвовало в комнате. Как в детстве, прищурив глаза, он следил за солнечными зайчиками, отражавшимися в зеркале, вдыхал запах цветов, льющийся в открытое окно. На кухне мать стучала кастрюлями, текла вода, на улице мальчишки с криками гонялись друг за другом. Все было как раньше, как тогда, когда он уходил с бритой наголо головой, зажав в руке отцовский рюкзак. Это наполняло таким ощущением счастья и силы, что хотелось одновременно и лежать, наслаждаясь покоем и теплом родного дома, и бежать куда-нибудь по знакомым тропинкам.

В комнату заглянула мать.

Андрюша, ну что ты все лежишь? Завтрак на столе давно. Вставай.

Не хочется, – ответил Андрюша, улыбаясь широкой, во все зубы, улыбкой. Но сразу же встал, натянул штаны и пошел умываться.

Уже за столом, доедая любимую им с детства золотистую пшенную кашу и прихлебывая крепкий, до черноты, чай, спросил:

А что, Мария здесь часто бывает?

Мария? – удивленно переспросила мать, – А чего ей здесь бывать?

Вчера она сказала, что ты просила меня встретить…

Сама напросилась, а мне что – пусть встречает.

Было видно, что разговор о Марии матери не нравился, она громче застучала посудой, Андрей не стал ничего уточнять. Не спросил он и о Катерине.

Первые дни, наслаждаясь домом и родным городом, он много гулял, разыскав старых друзей. Они обошли любимые с детства места, сбегали на рыбалку, прихватив водку и просидели ночь у костра, а утром благополучно проспали весь клев.

На работу устроился быстро. Его квалификация и опыт электромонтажника были для небольшого химического завода подарком, ему даже дали отдохнуть недельку, "прийти в себя", как сказал полный и вечно потный начальник отдела кадров.

Июнь выдался в тот год особенно жарким, в городе уже с утра нечем было дышать, листья на деревьях поникли, асфальт проваливался под острыми женскими каблучками. Все основное время молодое население города проводило на речке.

Андрей с удовольствием плескался в прохладной воде, выскакивая на берег, чтобы отдышаться или покурить, и снова уходя под воду. Плавал он великолепно. Даже сибирские реки подчинялись его силе и умелым взмахам рук, что уж говорить об этой спокойной, прячущейся в кустах речушке.

Вынырнув в очередной раз, он заметил на берегу стройную девичью фигуру в ярком купальнике и узнал Марию. Она стояла у самой воды, подставив солнцу не загоревшее еще тело, закрыв глаза и сладко улыбаясь. Андрей как можно тише подобрался к ней, набрал в ладони воды и хотел уже плеснуть, но Мария открыла глаза и счастливо засмеялась:

Привет! Вот ты где, а я уж думала, опять уехал куда. Глаз не кажешь.

Как-то все занят был. А ты хороша! – не сдержался от восхищенного возгласа.

Да? – лукаво повернулась в сторону красавица. – Спасибо за комплимент. Думала, и не заметишь.

Такую как не заметить. Парни вон все головы посворачивали.

А-а-а, – пренебрежительно махнула рукой, – совсем не свернут. Глупые они все. Парни вообще глупые.

Все? Так ли уж все?

Ну, может, за некоторым исключением.

А я попадаю в число исключений?

Пока не знаю. Поживем, увидим.

Хочу быть исключением! – воскликнул Андрей, подхватил Марию на руки и понес в воду.

Ощущение тяжести красивого женского тела в руках, ее дыхание у покрасневшего уха, грудь, прижатая к самому лицу, сводили с ума. Опустив свою "добычу" в воду, бережно, боясь уронить, причинить боль, показаться неловким он какое-то время так и стоял – не было сил расцепить руки.