«…И больше – никакова!»

Графомания – болезненное пристрастие к сочинительству.

Словарь русского языка под ред. С.И. Ожегова

Женщина принесла в редакцию толстенную тетрадь с двумястами стихотворениями, которые она написала всего за неделю: «Сам Господь диктовал». Другой поэтессе я посоветовал никогда не заниматься стихотворчеством, она обиделась, но через год позвонила и призналась, что я был прав. Это моя единственная победа.

Баллада о графомане

Чего-то хотел, кроме блага и хлопотных дел допоздна. Его волновала бумага, когда пустовала она. И он за бумагу садился и рифмы к словам подбирал. Хромал, приседал и валился измученный им мадригал. Стихи распадались. При этом родные, друзей большинство его признавали поэтом – за это дразнили его. Страдавший за литературу, за груды рифмованных книг, за всю мировую культуру, которую знал лучше них, – он попросту слышал такое, чего не умел рассказать. И счастье его трудовое, придя, ускользало опять. А то, что талантом случайно судьба обделила его, – так это несчастье. И тайна. А более – ничего.

Олег Хлебников

Часто, слишком часто приходят в маленькую редакцию стихи-поделки. А как объяснить людям, что это не стихи вовсе, – рифмовка безграмотная, – ума не приложу: читать классиков безсмысленно, в Литинститут поступить далеко не каждому дано; вот если в школе повезло на учительницу словесности, как раньше называли учителя литературы…

 
Графомана-безумца письмо
Rрасно-чёрно-зелёного цвета.
Это подлинной страсти клеймо,
О, как страшно оно разогрето!
 
 
И в разрядку, и множество слов
Им подчёркнуто жирной чертою.
Вот кто к смерти за рифму готов,
За эпитет – к войне и разбою.
 
 
Вот кто предан поэзии, вот
Пыл где грозный. И с первого взгляда
Видно: выследит он и убьёт,
Если сам себе скажет: так надо.
 

Александр Кушнер, СПб.

* * *

Пушкину

 
Я лежу поэтом на диване,
Ты висишь портретом на стене…
 

(Здесь и далее – орфография и пунктуация авторов. – Ред.)

* * *

«…Я надеюсь, что вы коснетесь всеми вашими чувствами моих стихов и дадите исчерпывающий ответ в их непригодности. Прошу указать мои положительные и отрицательные дефекты…»

* * *

 
Оборвались струны жизни
И заснул он вечным сном.
Его члены неподвижны
Нету живости при нем.
 

* * *

«Дорогая редакция! Вы пишете в моих стихах не хватает гипербол метафор и эпитетов а где мне их взять здесь в деревне?..»

* * *

 
В саду я тебя встретил летом.
Это не сказка и не сон.
И стал я начинающим поэтом
В любвиобильный тот сезон.
 

* * *

«Я начинающий поэт и мне писать дается еще со школьной скамьи. Но я живу очень плохо денежных средств нет света в квартире нет и не кто не беспоится онем. Прошу вас чтобы дали мне денежные средства был в квартире свет – а также загородили двор частоколом, а мне дали руководящую работу».

* * *

 
Гангрена с жадностью ужасной
На пальцы ног его пришла.
 

* * *

 
Мой взор съедал тебя в анфас
Не в силах вымолвить ни слова…
 

* * *

 
И сердце хлопает по левому плечу
Не в силах удержаться от волненья.
 

* * *

«Мои стихи сплошная образность. Приведем пример:

 
Да и ты не скучай —
Забывай!
Проходя пожелтевшей долиной,
Синий-синий сиреневый май
Ты забудешь под крик журавлиный!
 

Что в этом куплете? В этом куплете лирическое «ты»…, т. е. о н а… скучающая; пожелтевшая долина, синий-синий сиреневый май и журавлиный плач, – в четырех строчках четыре поэтических образа! – и что это разве не новое? Да это больше того, чем новое, – это мировой рекорд!»

 
Один графоман в солидный журнал
прислал корявый стишок.
Совсем таланта не было в нем,
и стиль был весьма смешон.
Но чтобы вывод под стиль подвесть,
в нем были такие слова:
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше – никакова!»
Младший редактор сказал: «Пустяки!
Ступай-ка в корзину, брат!»
Но чем-то тронули сердце стихи,
и он их вернул назад.
– Вчера я пришел веселенький весь,
и жена была неправа.
Но «жизнь такова, какова она есть,
и больше – никакова!»
Редактор отдела, увидев стих,
наморщил высокий лоб:
– Стихи банальные. Автор псих.
А младший редактор жлоб.
Но строчки вошли, как благая весть,
до самого естества.
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше никакова!»
И, свой кабинет озирая весь,
подумал любимец богов:
«А может, и я таков, как есть,
и больше совсем никаков».
И страшная мысль, как роса с травы,
скатилась с его головы:
А может, и все таковы,
каковы, и больше – никаковы?»
 

Владимир Костров

Самая опасная ловушка, которую только дьявол может поставить человеку, это – внушить ему мысль, что он в состоянии написать книгу, которая принесет ему столько же славы, сколько и денег, и столько же денег, сколько и славы.

Мигель де Сааведра Сервантес † 1616

Никогда, никогда ни о чем не жалейте

 
Влюбиться – как в сумрачной чаще
Блуждать сквозь густой бурелом,
Как встать на колени у чаши
С пылающим сладко огнем,
Как с Божьей Вселенною слиться,
Как солнце в ладонях держать, —
Мне так бы хотелось влюбиться,
Чтоб смысл бытия разгадать.
 

Валентина Ефимовская, СПб.

Ну до чего же хочется влюбиться! – это приближающаяся старость сопротивляется, требует обновления чувств, как прежде.

А я когда-то думал, что седые не любят, не тоскуют, не грустят. Я думал, что седые, как святые, на женщин и на девушек глядят. Что кровь седых, гудевшая разбойно, как речка, напоившая луга, уже течет и плавно, и спокойно, не подмывая в страсти берега. Нет, у седой реки все то же буйство, все та же быстрина и глубина… О, как меня подводит седина, не избавляя от земного чувства!

Александр Яшин

Да чего греха таить – делал я такие попытки, но ничего путного не получалось, только совесть саднило, и жене всё-всё рассказывал. Собственно, и каяться-то перед ней не в чем: в кафе сходили со знакомой, до Выборга на машине прокатились, вкусным пирожным ее угостил, договаривались и дальше встречаться, да все как-то разваливались наши встречи. Да я не чувственного хотел – это немыслимо, мой Ангел-хранитель всегда на страже – я переиспытать хочу то, что в юности испытывал: тягучие часы ожидания встречи, сама встреча-праздник словно миг один, и мучительные воспоминания потом каждого сказанного ей слова. А если руки невзначай коснешься – это уже событие для тебя вселенское, долго не избыть.

 
Впаду в любовь. Не отрекусь
От чувств, толкнувших к краю бездны,
От слов, струящихся из уст,
От встречи с чудом безполезным.
 
 
Мир восприму совсем иным.
В каком-то новом измеренье,
Вдыхая горько-сладкий дым
Противоборства и смиренья.
 

Григорий Осипов

Но все напрасно. Теперь руку поцелуешь на прощание – больше для вежливости, игры ради, которую вместе затеяли, и все правила наизусть – чтобы на исповеди не каяться. Потом сидишь в одиночестве, выжимаешь из души то, что так хотел ощутить – пусто! Но почему так? – сержусь я, но ни настоящей влюбленности, ни тем более любви на сердце и близко нет. Вот как ты мстишь людям, старость, – ты отнимаешь у них яркость и силу впечатлений, сглаживаешь чувства, лишь грусть по прошедшему у тебя невообразимо красива: плохое забылось, а хорошее превратилось в прекрасное.

Под старость мы приходим к простоте. О, нет, не возвращаемся – приходим. В простых вещах вдруг красоту находим, им отказав когда-то в красоте. О, эта связь безхитросных вещей – поникший колос, сельская дорога, улыбка друга – как тревожно много, сходя с земли, вдруг видим мы на ней!

Алексей Смольников

Не смотрите на седых мужчин, девушки! Вас поражает незнакомый взгляд, полный непонятного, притягивающего и отталкивающего одновременно? Это мудрость наступающей старости с затухающей завистью глядит вам вдогонку. Бегите от нее дальше по своим безконечным девичьим делам, встречайтесь с ровесниками и никогда, никогда не думайте, чем же озадачил вас взгляд случайного прохожего. Мужай, молодость! Не оглядывайся назад, старость! Вам все равно никогда не встретиться вместе, вам никогда не догнать друг друга. Мудрость старости – в пожинании плодов жизни, безрассудство юности – в яром стремлении вперед. Достало бы сил перейти поле до другой стороны; да не время об этом…

Жизнь проходит – разве в этом дело? Разве, в неоглядности своей, молодость когда-нибудь хотела, чтобы детство возвратили ей? Так и нам печалиться не надо: только бы – разумна и добра – длилась, как последняя награда, деятельной старости пора.

Александр Гитович † 1966

Тихо бредет старость, опираясь на палочку прожитого, скоро обегают ее быстрые ножки молодости. Только не оглядывайтесь назад…

 
Ни о чем не жалейте Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
 
 
Никогда не жалейте о том, что случилось,
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.
 
 
Не жалейте своей доброты и участья,
Если даже за все вам – усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство…
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
 
 
Никогда, никогда ни о чем не жалейте.
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте,
Но ведь песни берет он из вашей души.
 
 
Никогда, никогда ни о чем не жалейте.
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
 

Андрей Дементьев

«И стал я ни хороший, ни плохой»

Но эта былинка повисла бы в воздухе, не будь у нее продолжения. Я привычно показал ее жене, не ожидая подвоха. Но реакция жены оказалась непредсказуемой для «инженера человеческих душ» – она обиделась. Обиделась за мою невинную встречу. Я тоже был огорчен, ибо искренне считал это дружбой между мужчиной и женщиной. Супруга увидела все в другом свете, следуя непостижимой для мужчин логике. Мое же удивление было вызвано тем, что я (почти) ничего от жены не скрывал. Но, видно, женская интуиция говорила ей об опасности; да и сам я, положа руку на сердце, чувствовал тоненькую паутинку лжи.

Ей-Богу, такое бывает. Случается. Наверное, с каждым бывало хоть раз… Не то чтоб влюбиться. Не то чтоб отчаяться. А что-то возьмет и сломается в нас. А что там и как там – ну кто его ведает. Я этой задачи никак не решу. Возможно, об этом писать и не следует. А может, и следует. Я вот пишу. Сидеть бы в траве, над безлюдною заводью, без всякого смысла смотреть в озерцо. И медленно этак поплевывать на воду, да так, чтобы прямо в свое же лицо.

Николай Старшинов

Мы с женой

Но знала же моя венчанная супруга, что со слабым полом я легче нахожу общий язык – они и прощать умеют, и за грань дозволенного перейти не дадут. Слышала же она мои длиннющие телефонные разговоры с несколькими знакомыми женского рода. Я ведь и вправду нуждался в общении, чтобы вырваться за рамки газеты, ну, перышки распушить немножко, дать или получить совет… Когда я духовнику все рассказал начистоту, он словно в шутку, ласково ударил четками по спине. А сам промолчал. А его молчание дорогого стоит – оно думать заставляет, а уж потом делать…

 
Редактура Я женщине сказал, что я – плохой.
Со мной, сказал, утратишь ты покой,
я бью детей, не отдаю долги,
могу сбежать, могу ударить лошадь…
Но женщина ответила: «Не лги!
Ты лучше всех! Я верю: ты хороший!»
 
 
«Да-да! – воскликнул я. – Все так и есть!
Всего дороже истина и честь,
в борьбе за честность посвятил я жизнь
и не сверну с намеченной дороги!..»
Но женщина ответила: «Заткнись!
Устала я считать твои пороки…»
 
 
И стал я ни хороший, ни плохой,
ни белый и ни черный – никакой.
И женщина довольна, но ворчит,
спокойно жить ей что-то все ж мешает:
о чем он дни и ночи все молчит
и что он, притаившись, замышляет?!
 

Сергей Давыдов

Берегите дух ваш, и никто не поступай вероломно против жены юности своей (Мал. 2, 15).

 
Торжественные обязательства моей жене
(шутка) Я ОБЯЗУЮСЬ, если стану старым,
Что, как я понял, не исключено:
Не петь в подъездах песен под гитару,
Не пить в подъездах со шпаной вино.
 
 
Не повторять одним и тем же людям
Одну и ту же байку двадцать раз.
На девичьи, красивой формы груди
Не скашивать, в прожилках красных, глаз.
 
 
Не приставать с советами к подросткам.
И к женщинам не приставать в метро.
Не врать, что я входил в Политбюро,
Что был красавцем двухметроворостым.
 
 
Не утверждать, что нынче скверны нравы,
Что люди и писатели – мелки
И что во всем всегда бывают правы,
Конечно, в жизни только старики.
 
 
Ни с перепоя, ни со сна, ни сдуру,
Прикинувшись, что честен я и прост,
Не выставлять свою кандидатуру
На всероссийский президентский пост.
 
 
И главное – я честно обязуюсь,
И в том присягу принести готов,
Жене не изменять. И, образумясь,
Не сочинять таких стихов!
 

Валерий Михайлов

«С добрым утром!», «Добрый вечер!»

Все нравится мне в моей уютной квартире – и дом-то «сталинский» о четырех этажах, и лестница в подъезде широкая, и площадка перед дверью огромная, и двор, как в детстве на Хорошевке, зеленый и просторный, и тишина за окном. Да, за окном тишина, а внизу под нами сосед живет и по ночам что-то из дерева конструирует. Да не ночь-другую, а три года с лишком уже трудится. Сплю-то я плохо, да вы знаете, с таблетками, но от ночного шума, когда каждый звук, словно барабан звучит, даже иностранные беруши не спасают.

 
О борьбе с шумом Надо привыкнуть к музыке за стеной,
к музыке под ногами, к музыке над головой.
Это хочешь не хочешь, но пребудет со мной,
с нами, с вами.
 
 
Запах двадцатого века – звук.
Каждый миг старается если не вскрикнуть – скрипнуть.
Остается одно из двух – привыкнуть или погибнуть.
 
 
И привыкаем, кто может, и погибаем, кто
не может, не хочет, не терпит, не выносит,
кто каждый звук надкусит, поматросит и бросит.
Он и погибнет зато.
 
 
Привыкли же, притерпелись к скрипу земной оси!
Звездное передвижение нас по ночам не будит!
А тишины не проси.
Ее не будет.
 

Борис Слуцкий † 1986

Стал я рукастому соседу по ночам звонить, но разговора не получалось – что успеем выкрикнуть друг другу за мгновенье, то наше. А надо сказать, что на прежней квартире тоже доставал меня сосед-милиционер: он по ночам ловил наркоманов и в ожидании смены тихо так играл – поверите ли? – через синтезатор на барабане. А стенки в «корабле» звуку не препятствовали – лишь бы потолок удержать. И стал я с молодым правоохранителем воевать: жалобы писать в разные инстанции, милицию вызывать по ночам. А что ему родная милиция? Он им или удостоверение свое показывает, или прекращает на инструменте играть, услышав шум подъехавшей машины. Оставалось мне лишь краснеть перед прибывшими милиционерами и просить прощения за безпокойство. А молодой «санитар общества» в отместку регулярно прокалывал шины на моем «жигуленке», стоявшем у подъезда. Я, помню, все удивлялся – откуда на питерских дорогах столько гвоздей? Батюшке жалился, а он в ответ: «Ты вот шума не терпишь, бороться пытаешься, вот бес тебя и достает». Но, слава Богу, смогли мы оттуда убраться подобру-поздорову. На новом месте день-другой я настороженно вслушивался, нет ли со двора шума, не балуется ли кто в доме музыкой нестерпимой. Все тихо, и я было успокоился. Но тут заработала у нового моего соседа столярная мастерская, а у интеллигентных соседей сверху до упора гремит телевизор.

 
Уснуть? Но верхние соседи
включили ящик за стеной.
Они телеэкраном бредят,
фильм не пропустят никакой.
 
 
Вот и сейчас… Тургенев?.. Чехов?
Сквозь стенку я не разберу.
Там кто-то должен был, уехав,
быть в Костроме уже к утру.
 
 
Он говорит: «Я вам откроюсь,
я не заставлю вас страдать…»
Он говорит: «Бунтует совесть…
Что я могу народу дать..»
 
 
Подушку на ухо – и будет!
Но, кажется, напрасный труд.
Там, за стеной друг друга любят,
но не об этом речь ведут.
 
 
Он говорит: «Не жду успеха…
Простите… Для своей страны…»
Он говорит: «Я должен ехать…»
Она поправит: «Мы должны…»
 
 
Взмывает музыка прощально,
но долго в тишине слышны
те отголоски жизни дальней:
«Страданье… Совесть… Мы должны…»
 

Наталья Перевезенцева

Но через год наверху родился ребёнок, и звуки телевизора стихли, а младенцу-несмышлёнышу рот не закроешь…

Да, батюшка после переезда, когда квартиру освящал нашу, предупредил меня, счастливого: «Саша, бес с тобой может переехать, чтобы досаждать. Пока будешь на шум раздражаться, избавиться от него ты не сможешь». Но я в счастии тогдашнем слова-то запомнил, но внимания на них не обратил.

И началось! Три года боролся, пока не понял – смирись! Написал я тогда, в Прощеное воскресенье, соседу письмо; не грозил, не пугал ничем, рассказал ему, кто мы с женой есть и как просим его, Бога ради, не шуметь по ночам.

 
Тишина Все, что на дне и в вышине,
Живое, неживое,
Принадлежит все тишине
С поникшей головою.
 
 
Зачем кричать и рвать струну,
Охрипшую от лиха?
Мы только будим тишину,
Боясь того, что тихо.
 
 
Такого б оседлать коня,
Чтоб взвихрил все,
Но где там,
Как ни кричим, а тишина
Владеет белым светом
 
 
Мы множим суету одну,
Шумим и духом никнем,
Нахально будим тишину,
Внезапно сами тихнем.
 

Рыгор Бородулин

В ту ночь я, конечно, поначалу не спал – вслушивался в каждый шорох, но тишина была оглушающая, – ия провалился в сон. Сегодня вторая ночь наступает, сосед в это самое время стучать по дереву должен, а у него тишина. Счастье-то какое, Господи! Ну, почему я сразу по-хорошему не поговорил с человеком – мы бы давно славно и тихо жили. Учат, учат нас старцы, а мы и в ус не дуем: {«Если видишь погрешность ближнего, которую ты хотел бы исправить, если она нарушает твой душевный покой и раздражает тебя, то и ты погрешаешь и, следовательно, не исправишь погрешность погрешностью – она исправляется кротостью», – дал совет преподобный Иосиф (Литовкин).

С соседом мы теперь раскланиваемся при встрече: «С добрым утром, Михаил Иванович!» «Здравствуйте, Александр Григорьевич!» А утро и вправду доброе…

Я люблю, когда при встрече мы знакомым и родным: «С добрым утром!», «Добрый вечер!», «Доброй ночи!» – говорим. Не от тяги к суесловью и сложилось не вчера это братское, с любовью, пожелание здоровья, пожелание добра. И живется вроде лучше, и на сердце веселей, коль другим благополучья пожелаешь на земле.

Александр Яшин

 
О тишине Не истомленную, не праздную,
Не обеззвученную тьмой,
Я тишину люблю цветастую,
Живую, птичью надо мной.
Не безнадежную, не гневную,
Не вздрагивающую от шагов,
А полноправную, полдневную,
В свеченье трав, в огне снегов,
В шуршанье чащ, дождей качании,
В простом спокойствии лица,
В сосредоточенном молчании
Мир создающего Творца.
Не ту, что стынет в скуке девственной,
А ту, что, полня день вокруг,