Ночью самураи Минамото предусмотрительно разобрали настил на мосту, чтобы врагам было не так легко перебраться через бурную реку, и бой на разобранном мосту продолжался до тех пор, пока его не покрыли тела убитых. После этого Тайра стали форсировать реку под огнём стрел противника, и большинство успешно справилось с этой задачей. Первым выскочил на берег восемнадцатилетний Асикага Тадацуна, про которого известно, что он превосходил остальных в трёх вещах: «силой, которая была равна силе сотни людей, голосом, который разносился на расстояние в десять ри, и зубами, которые были длиной с палец». За ним подоспели и остальные самураи.

Воины Минамото были в явном меньшинстве, и чем ближе их оттесняли к воротам Бёдоин, тем отчетливее Ёримаса, раненый в правую руку, понимал, что сражение проиграно.

Он воспользовался небольшой передышкой, пока его сыновья держали ворота под вражеским натиском. У него было всего несколько минут, и медлить было нельзя. На оборотной стороне боевого веера он написал короткое стихотворение:

 
Как дерево сухое,
С которого не снять плодов,
Печальна жизнь моя была,
Которой суждено пройти бесплодно.
 

После этого он взял короткий меч вакидзаси и разрезал себе живот: вначале сделал вертикальный надрез, затем – крест-накрест – горизонтальный, тем самым совершив классический пример знаменитого способа самоубийства, столь любимого среди самураев, – сэппуку, которое мы обычно называем «харакири».

Эти два слова записываются одними и теми же иероглифами – 腹 («живот») и 切 («резать»), однако меняются их порядок и чтение. Слово харакири (腹切) читается по японским чтениям иероглифов, сэппуку (切腹) – по китайским. Китайские более благородные, поэтому слово, читающееся по китайским канонам, звучит торжественнее, чем его японский аналог^[21].

Этот вид самоубийства удивителен и поражает своей суровой эстетикой (не случайно он стал одной из визитных карточек Японии в массовом сознании). Его истоки не совсем понятны, и можно считать его одним из тех немногих японских феноменов, который не был взят из Китая, а сформировался внутри страны. По одной из версий, истоки лежат в древнем айнском мифе про богиню, которая распорола себе веткой живот, но и это – всего лишь версия.

Важно помнить про восприятие японцами живота как части всего организма. Если для нас это бесчувственный анатомический орган, который в основном переваривает пищу, то в дальневосточной культуре живот – это важнейшая часть тела, в которой заключена жизненная энергия и которая отвечает за все наши чувства и эмоциональные состояния. (Похожим образом мы сейчас романтизируем сердце – хотя оно на самом деле просто перекачивает кровь, а вовсе не ответственно за влечение к другому человеку.) Неслучайно в Китае существует понятие «киноварного поля» – энергетического центра человека, который находится примерно на три сантиметра ниже пупка, – это и есть всё средоточие энергии человека. Центр пересечения вертикального и горизонтального рассечений приходится примерно на эту точку.

Фактическое раскрытие живота можно в данном случае уподобить обнажению души. Теперь, после своей смерти, человек наконец может, предъявив окружающим свои внутренности, как бы сказать: «вот, смотрите, я такой, какой есть». Трудно себе представить более благородную смерть – ни один другой способ расстаться с жизнью не может так красноречиво выразить желание человека уйти в гармонии с этим миром и окружающими.

Кроме того, это в немалой степени свидетельствует о мужестве человека, поскольку это один из самых болезненных способов расстаться с жизнью. Необходимо сделать два довольно глубоких надреза – сперва вертикальный, затем горизонтальный, и рука должна оставаться твёрдой до самого конца, иначе получится некрасиво. Кроме того, от этих ран человек не умирает сразу; его смерть может идти к нему несколько часов, она долга и мучительна. Поэтому со временем в этих ритуалах появляется кайсяку — секундант, стоящий за спиной самоубийцы с мечом наготове: после того как сэппуку закончено, он быстрым движением отрубает тому голову, чтобы избавить от мучений. Задача кайсяку при этом тоже непроста: если он отрубит голову так сильно, что она покатится по полу и обрызгает кого-нибудь кровью, будет и непочтительно, и не слишком красиво. В идеале он должен сделать это так, чтобы голова повисла на тоненькой полоске кожи шеи. Сложно даже представить себе, сколько часов тренировок нужно, чтобы поставить удар такой точности.

Самоубийством Ёримасы война Гэмпэй не закончилась – скорее только началась. В это же время на Идзу прокламацию от мятежного принца получает Минамото Ёритомо, который к тому времени успел превратиться из озлобленного подростка в зрелого мужчину. Ему было 34 года, и на протяжении долгих лет своей ссылки он вынашивал лишь одну идею, которая не требовала суеты и легкомыслия: он мечтал отомстить.

Когда Ёритомо узнаёт о бушующих событиях, он понимает, что медлить больше нельзя. Он устраивает побег и попутно рассылает всем своим родственникам, затаившимся по разным уголкам страны, извещение, что пришло время сместить давних врагов. И хотя, казалось бы, все представляющие возможную опасность Минамото должны были быть к тому времени полностью уничтожены, всё же находятся союзники, откликающиеся на его призыв.

Одним из них был его младший брат – величайший воин самурайского эпоса, идеальный самурай и подлинный трагический герой японской истории^[22] – знаменитый Минамото Ёсицунэ. Это он добыл для своего старшего брата победу в войне Гэмпэй, а в итоге был им предан и совершил сэппуку на опушке леса, загнанный его верными воинами.

В детстве Ёсицунэ был отдан на воспитание в монастырь, где постигал основы воинского искусства. Согласно легендам, его учителями были горные мифические существа тэнгу^[23], обучившие его всем тем умениям, благодаря которым он снискал будущую воинскую славу. Также, в отличие от многих других самураев, он известен своими отношениями с противоположным полом: его возлюбленной была прекрасная танцовщица Сидзука. В общем, идеальная биография для настоящего героя.

Вместе с ним вошёл в историю и его верный друг – монах-великан Бэнкэй, по мощи превосходивший многих других воинов своего времени. Он был послушником монастыря Энрякудзи, однако за озорной и грубый нрав его в итоге попросили покинуть монастырь. Тогда Бэнкэй нашел себе дело по вкусу: он ходил по дорогам, отнимая мечи у встречных воинов. Когда у него было их уже 999, на мосту Годзё он повстречался с Ёсицунэ. Бэнкэй вступил в схватку за юбилейный трофей, но неожиданно для себя потерпел поражение. Тогда он решил, что станет слугой такого умелого воина, и с тех пор их имена на страницах японской истории неразделимы.

Ёсицунэ поступил на службу к своему брату в 1180 году, и первым его заданием стало, как ни странно, нападение не на врагов из рода Тайра, а на войска их двоюродного брата – Минамото Ёсинака. Для того чтобы стать единоличным правителем Японии, Ёритомо с невиданной лёгкостью сталкивает своих родных в кровопролитных битвах, при этом сам в них никогда не участвуя. Он был в первую очередь политик, а не самурай: военная сторона дела его интересовала лишь как средство для достижения успеха.

Минамото Ёсинака (чаще известный как Кисо Ёсинака) представлял на тот момент значительную силу, контролируя горный район Синано к северо-востоку от столицы. По замыслу Тайра, его должны были убить ещё младенцем, но самурай, которому было поручено убийство, проявил тогда жалость и великодушие и отнёс малыша в горы, где тот вырос, обосновался и подчинил себе в итоге немалую территорию, которую умело оборонял. В это время в Японии существовали три основные военные силы: Тайра в Киото, Ёритомо на равнине Канто и Ёсинака в горах Синано.

Ещё после смерти Тайра Киёмори его сын Мунэмори пошел войной на владения Ёсинаки, но эта кампания была откровенно странной: огромную армию собирали принудительно из лесорубов и крестьян, продовольствие кончилось через несколько дней после выхода из столицы, и начались мародёрство и дезертирство; а вдобавок ко всему, когда войско дошло до озера Бива, командиры, вдохновившись видами, нашли время прокатиться на лодке, чтобы один из них сумел сочинить стихотворение.

Странно было бы, если бы этому войску удалось одержать победу, но ему и не удалось. Сперва самураев Тайра оттеснили к ущелью Курикара («уж на что глубоко ущелье Курикара, а и оно оказалось тесным, когда семьдесят тысяч воинов Тайра рухнули вниз, прямо в пропасть»), а затем войска Ёсинаки начали путь в столицу. В 1183 году они триумфально вошли в Хэйан-кё, и стало понятно, что время могущества Тайра осталось в прошлом.

Когда Ёритомо узнаёт об этом, его охватывают противоречивые чувства, но направление следующего удара становится понятным. Начать завоевание страны Ёритомо решил не со своих главных врагов, а со своего двоюродного брата.

Встреча двух армий состоялась в 1184 году у реки Удзи, и Ёсинака, готовясь к сражению, снимает настил у моста, как это сделал Минамото Ёримаса четыре года назад, но уже с противоположной стороны реки. Решиться форсировать реку по подтаявшему снегу было не просто, но недаром Ёсицунэ был великим воином и полководцем. После благополучной переправы конец Ёсинаки был близок; как написано в «Хэйкэ моногатари», «теперь он бежал вдоль русла реки всего с шестью приближёнными, уже затерявшись в мрачных сумерках нижнего мира». Его жена сражалась с ним бок о бок и даже отрубила голову одному из самураев Ёсицунэ.

Однако итог всё равно оказался печален. Ёсинака мчался на лошади по заливному полю, и его конь провалился в жидкую грязь. Он понукал и хлестал коня и в какой-то момент на секунду оглянулся посмотреть, далеко ли преследователи. В этот момент вражеская стрела поразила его прямо в лицо.

Справившись с Ёсинакой, свой следующий удар Ёсицунэ направил уже на самураев Тайра, отвоевав горную крепость Ичи-но-тани. Преодолев крутой спуск, по которому, как говорили, и обезьяна не спустится, Ёсицунэ со своими людьми, включая великана Бэнкэя, набросились на незащищённый тыл Тайра, и пока те бежали к кораблям, чтобы спастись, поджигали всё на своём пути. Сражение за Ичи-но-тани стало для Тайра оглушительным разгромом, после которого их моральный дух серьёзно пошатнулся. Но главной битве предстояло случиться через полгода после этих событий, в апреле 1185 года.

Завершающим сражением войны Гэмпэй стала битва в заливе Данноура. Тогда основные силы рода Тайра решили дать бой Минамото у южной оконечности острова Хонсю, в районе современного города Симоносэки. Особых причин для волнения не было: Тайра были явно более опытными мореплавателями и хорошо знали местные воды. Но на стороне Минамото была бо́льшая численность благодаря недавно заключённым политическим союзам и, конечно же, военный гений Ёсицунэ.

С самого начала главной своей целью Тайра выбрали именно его. «Узнать его будет нетрудно, – говорил в мотивирующей речи Тайра Кагэкиё, – он лицом бел, ростом мал, зубы торчат вперёд». Затем они разбили свои корабли на три эскадры, и ранним утром 15 апреля 1185 года сражение началось.

Несмотря на меньшую флотилию, судьба вначале благоволила Тайра, и Ёсицунэ даже едва не попал в плен, но спасся, перепрыгнув на другое судно. И вот когда они были уверены, что победа уже близка, течение вдруг поменялось. Теперь корабли Минамото теснили их к берегу, попутно покрывая градом стрел. Было и ещё одно непредвиденное обстоятельство: измена. Один из самураев Тайра спустил красный флаг, поднялся на борт к Ёсицунэ и рассказал ему, где находится основной корабль – тот, на котором был семилетний император Антоку со своей бабушкой. Теперь вся военная мощь флотилии была направлена против него.

Постепенно Тайра стало понятно: сражение проиграно. О том, чтобы сдаваться, речи, разумеется, не шло: поэтому самураи предпочли расстаться с жизнью, не дожидаясь разгрома и уничтожения, – они стали прыгать с кораблей и нашли свою смерть в волнах залива Данноура. Так произошло, возможно, самое массовое и драматичное самоубийство в истории самураев.

Малолетний император тоже не избежал этой участи. Вот как это событие описывает «Повесть о доме Тайра»:

«Императору Антоку исполнилось восемь лет, но на вид он казался гораздо старше. Чёрные прекрасные волосы ниспадали у него ниже плеч. Он был так хорош собой, что, казалось, красота его, как сияние, озаряет всё вокруг.

– Куда ты ведешь меня? – удивленно спросил он, и Ниидоно, утерев слезы, отвечала юному государю:

– Как, разве вам ещё неведомо, государь? В прежней жизни вы соблюдали все Десять заветов Будды и в награду за добродетель стали в новом рождении императором, повелителем десяти тысяч колесниц! Но теперь злая карма разрушила ваше счастье. Сперва обратитесь к восходу и проститесь с храмом Великой богини в Исэ, а затем, обратившись к закату, прочитайте в сердце своём молитву Будде, дабы встретил он вас в Чистой земле, обители райской! Страна наша – убогий край, подобный рассыпанным зёрнам проса, юдоль печали, плохое, скверное место! А я отведу вас в прекрасный край, что зовётся Чистой землей, обителью райской, где вечно царит великая радость! – так говорила она, а сама заливалась слезами.

Государь, в переливчато-зелёной одежде, с разделёнными на прямой ряд, завязанными на ушах волосами, обливаясь слезами, сложил вместе прелестные маленькие ладони, поклонился сперва восходу, простился с храмом богини в Исэ, потом, обратившись к закату, прочёл молитву, и тогда Ниидоно, стараясь его утешить, сказала:

– Там, на дне, под волнами, мы найдём другую столицу! – и вместе с государем погрузилась в морскую пучину».

После этих событий моряки ещё долго боялись заходить в залив Данноура, опасаясь того, что их утянут на дно призраки самураев. Ещё одна легенда гласит, что утонувшие самураи после смерти превратились в крабов: их так и называют – хэйкэ-гани (крабы Хэйкэ); если выловить этого краба и внимательно на него посмотреть, и вправду можно увидеть лицо воина, застывшее в панцире членистоногого.

Хэйкэ-гани (Heikeopsis japonica). Национальный музей естественной истории, Париж, Франция

Сражение при Данноура – единственное масштабное морское сражение в истории самураев; и его трагический конец, как и в целом вся война Гэмпэй, стали основой для целого ряда произведений искусства на многие столетия вперёд. После этой битвы редкие выжившие Тайра рассеиваются по разным концам страны, но со страниц японской истории это имя сходит навсегда. Начинается эпоха господства Минамото.

Однако Ёсицунэ вовсе не ждали лавры героя. После блистательных военных побед он посылает своему старшему брату письмо, начинавшееся со скромных слов, отчётливо показывающих характер отношений между двумя братьями: «Я, Минамото-но Ёсицунэ, лейтенант внешней дворцовой стражи, почтительно обращаюсь к вашему превосходительству». В письме он пишет о добытых им победах и спрашивает разрешения прибыть в военную ставку в Камакуру.

Ёритомо, впрочем, оказался чужд благодарности и тёплых братских чувств: он приказывает Ёсицунэ отправляться в столицу, минуя Камакуру. А через несколько дней начинает рассылать по всей стране приказ о задержании и умерщвлении Ёсицунэ и Бэнкэя.

Такое поведение может показаться неблагодарным и не совсем логичным, но мы не должны недооценивать холодный расчёт основателя первого японского сёгуната: благородство было плохим советчиком в войне, а в то время – и вовсе опасным. Уже по тому, что Ёритомо уклонялся от битв и сталкивал между собой своих родных, можно заметить, что он не являлся идеалом воина и не представлял собой образец добродетели. Его интересовала политическая победа, он хотел власти, а всё, что казалось ему помехой, требовало устранения.

Теперь помехой оказался его младший брат, который пользовался популярностью и любовью среди самураев, а значит – мог при желании направить этих людей против самого Ёритомо. Кроме того, преследование Ёсицунэ было и стратегическим ходом, направленным на поддержание контроля над страной: как известно, ничто так не объединяет людей, как общая военно-тактическая задача.

Кроме того, были и чисто психологические причины: чем больше Ёритомо приближался к власти, тем более становился он мнительным и тревожным, тем сильнее панически боялся заговоров и мятежей. Он начинает подозревать окружающих в заговорах и кознях, не ночует в одном и том же месте несколько ночей подряд, казнит подданных за малейшую оплошность. Неудивительно, что такой идеальный самурай, как Ёсицунэ, мог вызывать у него противоречивые чувства.

Существует множество легенд о том, как Ёсицунэ и Бэнкэй на протяжении многих месяцев скрывались от самураев всей страны. Согласно одной из них, у заставы Атака Бэнкэй уговорил господина переодеться его слугой-носильщиком, чтобы избежать подозрений. Когда офицер обратил внимание на странную парочку и заподозрил в одном из них государственного преступника, Бэнкэй начал на его глазах избивать «носильщика», и в итоге они благополучно миновали заставу. Этот эпизод всплывёт впоследствии в средневековых пьесах театра но как пример истинной доблести слуги.

Впрочем, убегать от всей страны бесполезно, это противостояние заведомо обречено на поражение. В битве у реки Коромо отряд Ёсицунэ, состоявший из девяти его верных воинов, противостоял вооружённому отряду из 30 тысяч человек. Согласно легенде, когда Бэнкэй и Ёсицунэ остались вдвоём, слуга предложил господину бежать, а сам остался сдерживать наступающее войско. Он исступлённо размахивает алебардой, уничтожая десятки воинов и покрываясь в это время стрелами. Таковы были последние минуты жизни Бэнкэя. Впрочем, и после смерти его опирающаяся на алебарду огромная чёрная фигура внушала такой ужас, что воины не спешили к ней приблизиться.

Когда они наконец прорываются к опушке леса, где спрятался Ёсицунэ, тот уже успел дочитать сутру Лотоса Благого Закона и совершить сэппуку мечом, подаренным ему в детстве настоятелем храма Курама, где он воспитывался. Так умирает великий самурай^[24], и вместе с этим наступает время централизованного государства, которое строил его старший брат.

Минамото Ёритомо, начинавший свой путь в ссылке на Идзу, а закончивший военным правителем всей страны, не был бесстрашным воином, о которых слагаются легенды. Он не был и тем благородным самураем, именем которого была бы освящена война за верховенство Минамото. Его имя, как заметил С. Тернбулл, «принадлежит бесстрастному миру политической истории», в то время как о подвигах его родных можно слагать легенды, прославляющие род Минамото.

Зато он был хорошим администратором, талантливым и расчётливым политиком, выдающимся государственным деятелем. В конце концов, не всем дано быть самураями, каждый должен заниматься своим делом – и Ёритомо однозначно нашёл своё.

В числе прочего он сделал то, на что никто до него не решался, хотя наверняка многие мечтали. Он договорился с императором (не напрямую, конечно, а через доверенных посредников) о том, что тот дарует ему титул сэйи-тайсёгун