– Я живу здесь два с половиной года, дядька, – криво усмехнулся паренек. – Я старался следовать твоим советам и пожеланиям отца. Молился, улыбался, стоял заутрени и вечерни. И что? Хоть что-то за эти годы изменилось? Хоть кто-то из здешних горожан приходил ко мне как к православному наследнику? Кто-то жаловался на притеснения, обиды, просил заступничества? Хоть кто-то хоть чего-то просил или спросил? Хоть кто-то меня князем признал?! Я как был для них чужим, так и остался! И мой отец им тоже не интересен. И они даже не помнят имени моей матери! – повторился паренек.
Юный Василий Дмитриевич снова скрипнул зубами, поморщился и передернул плечами. Затем глубоко вздохнул:
– Ты знаешь, дядька… Пожалуй, не пойду я послезавтра к заутрене. Выйдет куда больше пользы, коли я с царевичами на охоту сгоняю! Они меня хотя бы признают!
Они прошли еще с полсотни шагов, когда паренек снова замедлился, спохватившись, и полуобернулся:
– Ты не пытаешься спорить, Пестун?
– Ты княжич, Василий Дмитриевич, и такова твоя воля, – пожал плечами старик.
– Но ты напишешь об этом отцу… – сделал вывод московский наследник.
– Ты княжич, – снова пожал плечами дядька. – Ты волен поступать по своей воле. Но тебе придется принимать последствия своих решений.
Паренек остановился вовсе, опустил обе ладони на рукоять сабли и прищурился на своих холопов-воспитателей. Затем усмехнулся и кивнул:
– Да будет так! Послезавтра мы скачем на охоту. С рассветом! Я так решил!
– Воля твоя, Василий Дмитриевич, – поклонились ему слуги. – Едем!
Охота – это вам не учеба и не молебен! На охоту Василий проснулся сам, проснулся еще задолго до рассвета, сам же вскочил и даже начал одеваться, натягивая оставленную с вечера у постели одежду. А поскольку таковыми были все подростки, то с самыми первыми утренними лучами кавалькада из полусотни всадников уже стремительно пронеслась по пустым и пыльным улицам Сарая. Четверо царевичей, княжич, сокольничие и конюшие, телохранители и просто слуги – и еще несколько заводных скакунов. На всякий случай.
Отряд вырвался в степь – к концу лета совершенно высохшую, серую от пожухлой травы и шариков перекати-поля. Всадники развернулись в широкий полумесяц, промчались на рысях к зеленой полоске кустарника, за которым величаво текла широкая, но мелководная Ахтуба. Царевичи чуть придержали коней, осторожным шагом въехали в реку, быстро ее пересекли, выбивая из мягкого песчаного дна желтые облачка, тут же уносимые течением.
Здесь брод был практически везде, на добрую версту вверх и вниз по течению, посему всадники ехали бок о бок, внимательно приглядываясь к ивняку по ту сторону водной ленты.
– Кажется, еще не поднялись, – немного удивился Джелал ад-Дин, в этот раз одетый в льняную рубашку, поверх которой был наброшен каракулевый плащ, оглянулся на княжича и задорно подмигнул: – Ты не забыл свой пояс, братишка? Тогда вперед, славному гостю первый ход! Посмотрим, сколько хвостов принесет тебе твой хваленый крапчатый ястреб.
Московский заложник посмотрел на него, затем на едущего неподалеку сокольничего. Достал из-за пазухи и надел на правую руку перчатку из толстой сыромятной кожи, отвел ее в сторону. Хорошо знающий свое дело малорослый слуга подъехал ближе, посадил ему на кисть небольшого, чуть меньше локтя размером, явно молоденького еще сокола-балабана, белого с темными пятнышками, в замшевом клобуке, украшенном двумя алыми рубинами.
– Вперед! – махнул рукой царевич, и охотники дали шпоры коням, стремительно перемахнули Ахтубу и с ходу врезались в кустарник на том берегу. – Эге-ге-й!!!
Из травы за зарослями взметнулась огромная стая отдыхавших там уток – и княжич тут же снял с птицы клобук, подбросил сокола в воздух.
Балабан расправил крылья, в несколько быстрых взмахов набрал высоту, тут же спикировал на ближнюю из уток, цапнул когтями, ударил клювом по голове – и обмякшая тушка, обретя вес, вырвалась из лап неумелого еще охотника. Однако сокол не растерялся, вильнул в сторону и вцепился в другую птицу. На сей раз достаточно крепко, чтобы удержать добычу даже после смертельного удара.
– Ты видел, Джел?! Ты видел?! – торжествующе закричал княжич. – Две! Он взял двух уток в одном полете! – И Василий засмеялся: – Ты не забыл прихватить свой пояс, братишка?
Но царевич не слышал его, наблюдая, как два могучих коричневых ястреба стремительно ворвались в птичью стаю и решительно вырвали из нее горячую трепещущую добычу. Это братья Керим и Кепек тоже присоединились к забаве. Вернее – их охотничьи соколы.
– Моего кречета!!! – яростно потребовал наследник ордынского трона.
Но к тому моменту, когда сокольничий посадил ему на руку драгоценную птицу, утки уже успели прижаться к земле и над самым ивняком умчаться куда-то к Волге.
Джелал ад-Дин шумно втянул носом воздух, покрутил головой, указал вниз по течению и скомандовал:
– Туда!!!
Всадники все дружно ринулись через кустарник, и вскоре из травы и редкого низкого камыша ввысь взметнулась еще одна стая.
– Ату! – Царевич сдернул со своего кречета клобук и с такой силой метнул в высоту, словно это была сулица, а не птица. Сокол не подвел – увидел дичь, метнулся вперед, шумно рубя воздух крыльями, и уже через миг вогнал в жирную тушку кряквы длинные острые когти… – Е-есть!!!
Птицы было так много, что юные охотники подбрасывали своих соколов чуть ли не сразу, едва тех сажали им на руки – и уже через пару часов пернатые хищники банально выдохлись, крепко цепляясь за перчатки, хлопая крыльями, но отказываясь взлетать. И хотя своего азарта царевичи еще не утолили – волей-неволей пришлось устраивать привал.
Слуги расстелили на прибрежном песке ковры, расставили серебряные миски, в которые насыпали курагу, сладкий прозрачный баслюк, халву и чернослив, порезали на блюдах неизменные пузатые арбузы и вязкие сладкие дыни. Царевичи полулегли по краям, потянулись к угощению. Василий тут же напомнил:
– Я говорил, мой крапчатый по две утки с легкостью берет, говорил?!
– Сие покамест токмо един раз случилось! – Джелал выбрал крупный кусок арбуза и жадно в него вгрызся. Сплюнул в сторону косточки и закончил: – А уговор был на два!
– На два за день! – не отступил от своего княжич. – А еще даже не полдень! Будет и еще удачный вылет. Просто ныне вся птица на острове уже пугана. Две за раз просто не найти.
– Это точно! – солидно подтвердил царевич Керим, по подбородку которого стекали струйки арбузного сока. – За полный день должно случиться два броска с двойной добычей. Один я уже засчитал.
– Надо выждать… – откинулся на спину московский заложник. – Пусть утки успокоятся, в стаи собьются. И чур, я опять первый в спугнутую стаю крапчатого пускаю!
– Ты его сперва уговори, – добродушно рассмеялся Джелал. – Они все, вон, крыльями еле-еле шевелят! – Царевич зевнул, тоже откинулся и заложил руки за голову: – Как же тут, однако, хорошо! И солнце, и свежо, и никакой мошки. Иногда так хочется превратиться в дерево… Расти себе да расти, грейся на солнышке. Ни забот тебе, ни хлопот, ни бека Салака с его нудятиной, ни Истрахана с его астролябиями…
– Царевичи, царевичи!!!
Громкий крик и плеск воды заставили его поднять голову, прищуриться в сторону Ахтубы. Там через брод, вздымая тучи брызг, мчался всадник, в шароварах и войлочной жилетке на голое тело.
– Накаркал… – сделал вывод наследник ордынского престола.
И оказался прав. Выбравшись на берег, всадник скатился с седла, опустился на колено и склонил голову:
– Государь Тохтамыш скорейше призывает вас к себе, царевичи! Без промедления!
– Внимание и повиновение… – тяжело вздохнул Джелал ад-Дин и поднялся на ноги, на правах старшего отдав решительный приказ: – Воля моего отца закон. Братья, по коням!
– А как же пояс? – не понял княжич.
– Ты его покамест наполовину выиграл, наполовину проиграл, – сурово, как надлежит судье, сказал царевич Керим. – Уговор был на два удачных вылета за день. Коли нас прервали, теперь всю охоту придется сызнова начинать…
Паренек поднялся и развел руками.
– Послезавтра? – предложил сверху уже поднявшийся в седло Джелал ад-Дин. – Пусть птицы отдохнут.
– Заметано! – согласился княжич, ставя ногу в стремя.
– Государь ждет… – напомнил гонец.
– Мы на рысях, с одною стражей, – ответил царевич и ударил пятками тонконогого арабского скакуна. – Геть, геть, геть!
Бросив слуг прибираться на месте привала, четверо знатных охотников стремительным галопом промчались по пляжу, в облаках брызг пересекли Ахтубу и, на добрую сотню саженей оторвавшись от телохранителей, понеслись к городу.
Государь великой Орды встретил юношей в восточном дворике, выложенном полированными гранитными плитами, с мозаичными стенами под толстой коричневой лозой и с многоцветными карпами кои, плавающими в позолоченном прудике в центре прохладного зала. Одет Тохтамыш был в легкий шелковый халат, расписанный танцующими цаплями, темно-синие шелковые шаровары и в войлочные шлепанцы на босу ногу. В руках царь держал серебряный кубок, покрытый витиеватой чеканкой с самоцветами. Над краем сосуда вился белесый дымок с далеко растекающимся ароматом корицы.
Гладко выбритую голову одного из величайших правителей ойкумены покрывала серая войлочная тюбетейка с вышитыми арабской вязью молитвами, большие синие глаза смотрели пронзительно и остро. Остальные черты лица были тонкими, изящными, можно сказать – нежными. Розовые узкие губы, прижатые к черепу резные уши с длинными мочками, остренький носик; тщательно выбритые белые щеки и короткая бородка клинышком. И если бы не эта самая бородка – Тохтамыша, несмотря на возраст сильно за тридцать лет, можно было бы принять за миловидную девицу.
– Ты звал нас, отец? – от имени всех запыхавшихся парней спросил царя Джелал ад-Дин.
Правитель Орды, неспешно прихлебывая из кубка, прошел мимо знатных мальчишек, остановился перед княжичем Василием и, глядя ему в глаза, неожиданно спросил:
– Не вижу ни Кадыра, ни Джоббара, ни Чокре… Где они?
– Мы были на охоте, отец, – ответил Джелал. – Они еще слишком молоды…
– Молоды для охоты?! – быстро перешел к нему царь. – Да я в свои десять уже отправился в первый поход! А в четырнадцать первый раз повел кованую сотню в копейную атаку на мордвинскую дружину! Молоды, молоды… Это какими же хлюпиками растут нынешние дети? В десять лет они еще слишком маленькие? Стыдоба! Куда катится этот мир? В наше время…
Тохтамыш внезапно осекся, повернулся, отступил. Задумчиво произнес:
– Нам никогда не сравняться с нашими отцами. Ладно, раз четырнадцать в наше время считается детством, так тому и быть. Пусть развлекаются. Взрослым же детям своим повелеваю на рассвете выступить в поход в полном ратном снаряжении! Пришло время и вам пролить кровь во славу отчей державы!
– Да, отец! Как прикажешь, отец! – на разные голоса отозвались царевичи и кинулись к уходящей наверх лестнице. Ведь все жилые покои находились наверху.
Правитель Орды поставил кубок на столик возле пруда. Прищурился на рыбок и, глядя на них, спросил:
– Сколько тебе лет, княжич Василий Дмитриевич?
– Скоро будет пятнадцать, – с неожиданной для себя самого хрипотцой ответил паренек.
– То есть четырнадцать, – сделал вывод Тохтамыш и самыми кончиками пальцев пощупал кончик бородки.
– В четырнадцать ты уже водил свою сотню в копейную атаку, великий царь! – резко выкрикнул княжич и ощутил на спине неожиданный колючий холодок, словно бы за шиворот свалился с еловой ветки изрядный шмат подтаявшего крупянистого снега.
– Да, водил, – криво усмехнулся правитель, поднимая на него голубые глаза. – Но ведь ты здесь гость, а не союзник, и тебе незачем отдавать живота своего за мою державу. Хотя я понимаю твои чувства. Все друзья отправляются воевать, и тебе не хочется показаться в их глазах трусом, тебе не хочется остаться одному среди несмышленых малолеток. Но я поклялся твоему отцу в твоей полной безопасности! Что мне ответить великому князю, если с тобою вдруг случится беда?
– Ты поклялся моему отцу, что я получу самое лучшее образование, великий царь! – напомнил Василий. – Разве ратное искусство не обязательно для будущего правителя? Разве умение общаться с астролябией для князя важнее навыков управления полками и походами?
– Я вижу, княже, тебе за словом в карман лазить не надобно… – Властитель великой Орды снова пригладил бородку кончиками пальцев. – Что же, воля твоя. Ты гость в моем доме, и долг честного хозяина обязывает меня прислушиваться к твоим желаниям. Коли ты готов обнажить свой меч во славу великой Орды, я с радостью возьму тебя в свою свиту. Передай своим слугам, я прикажу выделить тебе походный возок. Пусть спросят на хозяйственном дворе. Выступаем на рассвете. Будь готов!
– Благодарю, государь, – поклонился княжич и тоже поспешил к лестнице.
Царь Тохтамыш вместе с малой свитой всего из полусотни ближних советников и воевод выехал из ворот дворца с первыми лучами солнца, просторным торговым трактом проскакал к нижнему броду, переправился через Ахтубу, широкой походной рысью миновал полуголые песчаные острова, на которых не росло ничего, кроме камыша и редкого ивняка, и к полудню спешился у причалов, стоящих на широкой, как море, полноводной Волге. Здесь он с сыновьями и княжичем взошел на борт расписанной языками пламени и выстеленной коврами ладьи, величественно уселся на установленный на корме трон, запахнувшись в темно-коричневый стеганый халат, вскинул указательный палец.
Корабельщики тут же втянули на борт причальные канаты, оттолкнулись от берега, выпростали весла, вспенили ими воду. Поднимать паруса, несмотря на попутный ветер, они не стали. Царь явственно никуда не спешил, поглядывая с высоты прочного кресла, как выше и ниже по течению могучую реку пересекают еще многие и многие десятки больших и малых суденышек.
Без спешки переправа заняла больше двух часов – ладья привалила к причалу из толстых сосновых бревен, корабельщики скинули сходни. И едва нога Тохтамыша ступила на сушу, слуги тут же подвели ему высокого вороного скакуна с вышитым потником под седлом и упряжью, украшенной золотыми клепками и серебряными колокольчиками.
Однако княжича больше всего удивило не это, а то, что и ему тоже подвели породистого серого коня. Незнакомый татарин придержал стремя, помог подняться в седло и отступил в сторону, легонько стукнув ладонью по крупу.
Василий присоединился к царевичам, все вместе они на рысях помчались вслед за Тохтамышем, а спустя несколько мгновений вокруг знатных путников сомкнулась вся остальная свита, переправлявшаяся на других кораблях, и сверх того – около сотни всадников в броне, в сверкающих начищенными пластинами куяках и мисюрках с кольчужными бармицами, да еще и с длинными остроконечными пиками у стремени.
Три часа стремительной скачки – и незадолго до заката кавалькада оказалась на просторной луговине со множеством костров, пылающих вокруг большой юрты.
Ордынский царь натянул поводья возле входа, но первым спешился не он, а телохранитель с треххвостым бунчуком – два рыжих конских хвоста и один волчий. Спешился, ударил ратовищем в землю, замер. Следом соскочил и сам Тохтамыш, а за ним – татары из многолюдной свиты.
Василий, покинув стремя, привычно отпустил подпруги, огладил коня по шее, успокаивая и благодаря, взял под уздцы и медленно пошел вперед. Уставшего скакуна, известное дело, сперва обязательно выходить надобно, а уж потом поить и на выпас отпускать.
Однако уже через пару минут к княжичу подошел пожилой воин в ватном халате и лисьей, несмотря на жару, шапке, почтительно поклонился, приложив ладонь к груди, а затем уже забрал поводья. При всем том – не произнес ни слова. Вестимо – ни русского, ни арабского языка татарин не знал, а заговаривать с иноземцем на своем не стал и пытаться.
Княжич огляделся, направился к юрте, поклонившись у входа бунчуку, откинул полог. Прищурился, оказавшись с яркого света в душном полумраке.
– Вася, сюда! – взмахнул рукой Кепек, сидевший почти у очага.
Княжич пробрался к царевичам, опустился на ковер. Здесь стояло блюдо с порезанным мясом и – само собой – еще одно с арбузом.
– Ты же не погонщик худородный, княжич, чтобы в степи на попоне спать, – сказал царевич. – Ляжешь рядом с нами.
Наследник московского престола молча пожал плечами, выдернул нож и наколол себе кусок вареной убоины…
На рассвете путники перекусили холодным мясом и арбузами – а за пологом юрты их уже ждали оседланные скакуны. Осталось лишь подняться в стремя и дать шпоры.
День пути – и перед закатом они снова спешились возле уже поставленной юрты, внутри которой лежали ковры, горел огонь и ждала путников горячая говядина.
Сон под общей крышей, совместный завтрак – и оседланные лошади снаружи.
Еще день пути – юрта, мясо, сон… И новый рассвет с новым переходом…
На четвертый день ордынский царь, сблизившись с заложником, неожиданно спросил:
– Тебя что-то тревожит, княжич Василий?
– Нет-нет, государь, все в порядке, – уважительно поклонился паренек.
– Если желаешь чему-то научиться, княжич, надобно уметь задавать вопросы, – приободрил его Тохтамыш. – Разве не за этим ты отправился в наш поход?
– Если мы в походе, государь, то где армия? – все же не сдержал удивления московский заложник. – Все знают об огромной армии Орды, исчисляющейся многими тысячами всадников! И где же она? Я не вижу окрест даже пяти сотен! Да мой отец легко соберет многократно большую дружину!
– А что ты скажешь, княже, коли узнаешь, что наша армия исчисляет девяносто сотен воинов? – без тени гнева ответил Тохтамыш. – Только воинов! Не считая слуг и всякого рода прилипал, вроде мелких торговцев и гулящих девиц.
– Но где же они тогда? – Василий снова обвел взглядом полупустую степь.
– А если подумать, недовольное чадо? – подмигнул ему царь великой Орды, вскинул руку и поманил пальцем сыновей: – Джелал, Керим, Кепек, Кадыр… Подъезжайте ближе, вам тоже будет полезно сие услышать. Итак, Джелал, где наша армия?
– Вокруг, – пожал плечами его старший наследник и пояснил: – Девять тысяч воинов – это двадцать тысяч коней и примерно пять тысяч возков с припасами и снаряжением. Каждый возок – это еще две лошади. Коли собрать их всех вместе, лошади за час сожрут всю траву и осушат все водопои, а потом просто сдохнут от жажды и бескормицы. Люди же ослабеют и станут бесполезны для похода. Их без труда перебьет любая шайка.
– Как это «вокруг»? – не понял Василий.
– Двадцать сотен с заводными скачут вдоль берега Волги, – загнул один из пальцев Тохтамыш. – У них вдосталь воды, но тамошним пастбищам больше не прокормить. Полторы тысячи идут ногайской тропой. Им легче всего, это удобный тракт с колодцами и водопоями, обустроенными стоянками и запасами корма. Пять сотен скачут кочевьями. Там много травы, но нет родников, а колодцам больше тысячи голов не напоить. Тридцать сотен выступили еще половину месяца назад, они двигаются дальним путем, через Терек, тысяча скачет вдоль Ахтубы и вскоре переправится возле Астрахани. А обоз в двух днях пути немного правее от нас.
– Как тебе удается все это запомнить, государь? – искренне удивился паренек.
– Нам с советниками пришлось долго размышлять, готовясь к этой войне, – пожал плечами ордынский царь. – Или ты полагаешь, княжич, для ратного похода достаточно просто отдать приказ? Увы, подобная простота возможна лишь в том случае, когда у тебя под рукой всего сотня или две воинов. Сотня воинов прокормится всего лишь парой деревенских коров, а их лошадям хватит любого пастбища или сметанного крестьянами стога. Две сотни могут скакать вперед, ни о чем не задумываясь, и легко находить себе кров и стол на каждом привале. Если же у тебя тысяча воинов, то они уже не живут под рукой у тебя во дворце, они обитают в большинстве в своих кочевьях, и для похода их надобно собрать, а также снарядить обозы, ибо не во всякой деревне наберется еда сразу на тысячу человек, пастбищ же на две тысячи лошадей нигде не найдется совершенно точно. Припасы придется везти с собой.
О проекте
О подписке