Онисим вдруг подумал про купца Острожца – а ведь тот очень даже хитер оказался! Нашел, куда ватагу послать, одним махом убивал двух зайцев, то есть какого-то одного, не того, так другого: ежели у ватажки все хорошо пройдет, ежели освободят пленников – так купчина в большом прибытке, нет – тоже не беда, сгинет ватага – туда ей и дорога. Ах, как ловко все рассчитал, пес! Да и старший дьяк от него недалеко ушел, собачина та еще – видать, соглядатаев себе нашел изрядно, так что одного с ватажкой послать – а чего б нет-то?

Походив вдоль берега, Онисим Морда поднялся чуть выше от плеса, присел, прислонился спиной к широкой березе… или к какому иному дереву, не особо-то сейчас было и видно. Кругом стояла полная тишь, если не считать плеска волн да негромкого скворчания сверчков… А вот – забила крылами крупная ночная птица. Филин? Неясыть?

Онисим испуганно перекрестился.

Переночевали, впрочем, справно – никто не напал, да и кто на оружных нападет-то? Видно же сразу – не купцы.

Чугреев все ж предупредил:

– Посматривайте, паситесь! По ордынским землям идем… хучь и по воде – так молвить лучше.

Еще плыли полдня, потом – вот так же, как в прошлый раз – без всяких приключений заночевали, а на следующее утро разделились.

– Мы с Борисовичами в Булгар поплывем, вниз по Итиль-реке, как и плыли, а ты, Егорша, с ушкуем своим скоро повернешь на левую руку – к Жукотину, там река большая…

– Знаю, – кивнул неплохо представлявший себе карту Вожников. – Кама. Знаю. Это нам вверх по течению плыть?

Антип махнул рукой:

– Да недолго, и течение там невеликое – река-то широченная, ух! В Жукотин придете под видом купцов-выкупщиков, Иван вон Карбасов с Линем, – вожак кивнул на ватажников, – там все знают, и по-татарски говорить могут. Сведут, с кем надо – вызнаете поточней про того сотника, а потом… Потом недалече, у мыска приметного, встретимся.

Дальше Чугреев не уточнял – и так было ясно, что веселый налет ушкуйников не сулил ничего хорошего бедолаге-сотнику и всем его людям, не считая, конечно, пленников. А вот нечего за счет невольников жировать, рабовладелец чертов! Таких козлов не жаль нисколечко!

Оделись для визита соответствующе, сменив доспехи на армяки, зипуны да кафтаны – будучи за старшего, Егор как раз в кафтане и красовался – темно-голубого немецкого сукна, украшенном витыми серебряными проволочками. Подарок новгородского гостя Михайлы Острожца, щедрости которого, однако, хватило лишь на вожаков, «гражданское платье» остальных ватажников выглядело куда проще: армячки, зипунчики. Хотя армяк – тот же кафтан, только покороче да из более грубой ткани, да и зипун – то же, только без ворота. Если о статусе вещей рассуждать, так кафтан – дорогой пиджак, а армяк с зипуном – джинсовые куртки.

– Оружие на виду не держите, – инструктировал атаман. – Татары такого не любят. Пушку спрячьте с глаз, зря на рожон не лезьте. Ну, удачного пути!

– И вам того же!

Попрощался Егор и с Борисовичами – те тоже соизволили пожелать доброго пути и удачи, даже похлопали по плечу этак снисходительно, как генерал какого-нибудь там лейтенанта. Вот жлобы-то! Можно подумать, не с ними позавчера в шатре квасил да байки травил!

Река Кама, куда вскоре свернул стремительный ушкуй Вожникова, оказалась весьма широкой, даже можно сказать – широченной, даже шире Итиля-Волги. В месте впадения шарово-серые волны играли пеной, крутили воронками – опасное было место, впрочем, его быстро прошли, по совету Окунева, прижавшись ближе к левому берегу. Тут многое зависело не только от кормчего, но и от слаженной работы гребцов, коих Егор поначалу поддерживал криками «Давай, выгребай, парни!» – а потом и сам уселся на банку, сменив утомившегося вконец Федьку.

Ударили в лицо брызги, тяжелая волна гулко ткнулась в борт, ухнула этакой плюхой, едва не перевернув суденышко.

– Левой – таба-а-ань! – навалясь на рулевое весло всем телом, истошно закричал Кольша. – Та-ба-а-ань!

Ввуххх!!! Снова волна в борт – подхватила, понесла к берегу – прямо на острые черные камни.

– Правой!!! – резко переложив руль, скомандовал кормчий. – Живо, мать вашу так! И-и-и… р-раз! И-и-и… р-раз!

– И-и-и – р-раз! – в голос поддержал Вожников. – Р-раз, р-раз…

Тяжелое весло ухнуло в воду, сперло, перехватило дыхание… Еще гребок… еще… Опять ударила волна, на этот раз – в корму, едва не смыв рулевого. Завыл ветер, слава богу, хоть парус убрали заранее, сложили мачту.

– Раз! Раз! Раз!!! – отплевываясь от воды, продолжал командовать Кольша. – Левый борт… загре-бай! Теперь – табань! Правый!

Ватажники подчинялись парню беспрекословно, знали – все сейчас зависит от умения кормчего… И кормчий не подкачал, вывел, провел ладью меж камнями, увел на чистую воду, в густо-синюю ширь, навстречу выглянувшему из-за облака солнцу.

Лучи светила золотым дождем упали вниз, резко утих ветер. Ушкуй медленно шел вдоль берега, можно сказать, в полной тиши, лишь ласково, словно подлизываясь, плескали в борта волны, не имевшие никакого сравнения с теми, что были до этого.

– Хухх!!! – выдохнув, оглянулся с передней банки Окунев Линь. – А ведь прошли, кажется. Эй, Кольша-а… Эй…

Он внезапно запнулся, а Вожников, привстав, хотел что-то сказать… но тоже не стал: Кольша Дрема, юный ладожский кормчий, привалился к тяжелому рулевому веслу и, не стесняясь, плакал.

Видно, сильно переживал парень!

Жаловался:

– Нынче Господь упас! Я ж здешние мели не ведаю-у-у-у!

Да, вот вам и кормчий… Однако другого-то не было. Этот хотя бы, как управляться с ладьей – знал. Не такое уж и простое дело.

– К берегу, – оставив весло Федьке, Егор перебрался на корму. – Передохнем малость.

– Зачем? – утерев слезы рукавом, неожиданно возразил юноша. – Зачем зря время терять? Река здесь спокойная, течения уже почти что и нет, да и ширь! Загляденье. А ну, парни – ставь мачту, вздымайте парус! Под ветром пойдем – отдохнете.

– Как скажете, господин капитан! – громко расхохотался Вожников, глядя, как ватажники сноровисто ставят мачту.

Вздернулся серый косой парус, затрепетал, поймал ветер. Судно дернулось, пошло, не быстро, но и не так уж и медленно.

– Вот и славно! – Егор достал из кормового ларя объемистую плетеную фляжку, выпил, да, крякнув, передал кормчему.

Назвал уважительно:

– Пей, Николай! Да потом все за твое здоровье выпьют!

Кольша разулыбался, весь такой довольный, сияющий… даже чуток заскромничал:

– Ничо! У нас на Ладоге такие волнищи бывают, куда там этим.

– Слава кормчему! – сделав еще один глоток, Егор перебросил баклагу Федьке.

Отрок и все остальные ватажники поддержали нестройным хором:

– Слава!

Все ж видно было – большинство ватажников (тот же Федька) отходили от пережитого медленно, на лицах некоторых так и застыл ужас… Кто-то даже крестился:

– Ох, сгинули бы! Упасла Богородица, свят, свят, свят!

Вожников, как старшой, тут же принял все меры к повышению настроения ватаги, принялся громко рассказывать анекдоты, шутить, даже предложил дать название «нашему грозному крейсеру».

– Предлагаю на выбор: «Титаник», «Беда», «Черная каракатица»! Нет, первые два все же не стоит. О! Вот хорошее имя – «Антилопа-Гну». Кто за антилопу, прошу поднять руки. Кто воздержался? Кто против… советской власти? Принято единогласно, так и постановили – нынче кораблику именоваться «Антилопой».

– Что там у нас впереди? – Егор поднялся на ноги, щурясь от бьющего в глаза солнца. – Плес! Чебоксары, как сказал Киса Воробьянинов, когда мимо их с Остапом челна проплывал уж не помню какой по счету стул. Не Чебоксары, нет? Наверное, еще и нету такого города, а, что скажешь, Линь? Какие тут поблизости города, кроме Жукотина?

– По левую руку, за утесами – Керменчук. Рынок там работорговый, да и так ране был великий город, пока Хромой Тимур не пожег. Он и Булгар спалил, и – во-он там, по правую руку, Биляр, и многие города ордынские, – ватажник зло сплюнул. – Туда и дорога, стервятникам, кровью русской живущим! А вот и пятнадцати лет не прошло, а уж отстроились все пуще прежнего. А что ж им не отстроиться-то – рабов-полоняников много! Да и пути торговые – на север, в Хлынов – в Полночные земли до самого моря студеного, вверх по Итилю – на Русь, вниз – к Сараю, да чрез море Хвалынское – в Персию. Персы рабов скупают охотно, хорошую цену дают.

– Дядько Линь, а Жукотин Хромец тоже палил? – живо поинтересовался Федька.

Ватажник в ответ расхохотался:

– Жукотин, паря, кто только ни грабил, ни жег! И князь Звенигородский Юрий, и хлыновские ушкуйники… Скоро, видать, захиреть сему городку – дорожа-то знаемая!

– Жу-ко-тин… – мечтательно прикрыв глаза, почти по слогам произнес Федька. – Улыбнулся: – Интересно поглядеть будет.

– Поглядишь еще, – хмыкнул Линь. – Увидишь.

Вольготно расположенный на правом берегу широкой Камы Жукотин (или, как называли его татары – Джукетау), как и почти все ордынские города, лишенный крепостных стен, растекся вдоль реки саманными домишками, ощетинился минаретами и дворцами знати, ловя солнце синими куполами мечетей, шумя базарами, караван-сараями, сияя окладами слюдяных – и даже стеклянных! – окон в домах богатых купцов – торговцев живым товаром.

С полсотни кораблей, в их числе и тяжелые крутобокие персидские суда – швартовались в порту, над лесом мачт орали белые чайки, кругом пахло свежепойманной рыбой и какими-то водорослями, а с другого берега ветер приносил явственный запах гари. Кого только ни встретишь в порту, на Большом рынке, на площадях и пыльных улицах – кого только ни было здесь, каких только людей, занесенных либо злой неволей, либо авантюрным ветром надежды. Темноокие и светлоглазые татары, частью даже блондины – не отличишь от русских! – кто-то из них называл себя прежним именем – булгары, а кто-то с гордостью откликался на имя кыпчак, смуглолицые охотники мари, лесовики эрьзяне, что били стрелой белку в глаз, рыжебородые персы-купцы, привезшие пряности и драгоценную посуду в обмен на белотелых русских рабынь – о, их было во множестве! И рабыни, и рабы – в Орде – самый ходкий товар, державшийся в самом черном теле. Впрочем, многих, кто познатней, голодом да тяжким трудом не морили – ждали выкупа, целый промысел на этом выстроен был – хорошо налаженный бизнес.

Лишь Окунев с дружком своим Карбасовым Иваном не новички в Орде были – когда-то им из рабства удалось счастливо бежать, редко, но все же случалось и такое. Тем более сейчас, когда вольные люди ушкуйники наводили на татар ужас не меньший, а, может, и больший, чем когда-то – не так уж давно – Тимур.

Услышав наивный вопрос Егора о сотнике Берды-бее – как, мол, его тут, в таком многолюдстве, искать? – друзья лишь хмыкнули.

– Ничо, Егор! Чай, не иголка – сыщется, надо только места рыбные знать.

«Рыбные» места эти крученые мужички знали – сунув коренастому востроглазому молодцу в синем просторном халате – портовому чиновнику – несколько серебрях – тамгу, у него же что-то спросили по-татарски… или, лучше сказать – по-тюркски – язык кыпчаков-половцев был в Орде государственным.

– Туда, туда, – проворно убрав денежки, молодец замахал рукой. – До базара, а там спросите – всякий покажет. Якши!

Приятели переглянулись:

– На базар так на базар. Пошли, Егорий.

– А как же мы найдем его, этот базар? – на ходу выспрашивал Федька, взятый Вожниковым с собой по его же, Федькиным, настоятельным и слезным просьбам.

Вот хотелось парню город посмотреть, пуще неволи хотелось!

– Да найдем, – отмахнулся Окунев. – Чего его искать-то? Вон, куда все люди идут – туда и мы. А там спросим.

– Эй, ты только пасись, Федя, – на полном серьезе предостерег Егор. – Отстанешь от нас, потеряешься, тут тебе и пропасть! Накинут из-за угла на шею аркан, схватят, в неволю уведут – и глазом моргнуть не успеешь!

– Что, правда, что ли? – оглядываясь вокруг, опасливо молвил отрок. – Не-е, я от вас никуда… Да и кинжалец при мне, и кистенек… ежели что – уж от души огрею.

– Ишь, молодец – кистенек прихватил.

– А как же!

На просторной базарной площади шумел, колыхался рынок. Сотни людей, гул, запах давно не мытых тел и верблюжьего помета перебивался дымом жаровен, на которых жарили мясо, тут же и продавали, завернув в тоненькие, выпеченные рядом, в глинобитной печи, лепешки.

Бросив торговцу пару медях, ватажники наскоро подкрепились в тени высокого карагача, затем Линь подозвал босоногого мальчишку-водоноса, купил на всех четыре стакана воды. Напились. Окунев что-то спросил… кивнул, обернулся к старшому:

– Тут недалеко, Егорий. Водонос сказал – сразу за мечетью.

За приземистую, с высокой иглой-минаретом – мечеть вела узенькая кривая улочка, залитая нечистотами, впрочем, успевшими уже подсохнуть. Вожников все же брезгливо сморщился, даже заткнул пальцами нос. И все же тут было как-то уютно – тихо, шум рынка остался там, за углом, за мечетью.

– Эвон, кажись, эта корчма, – замедлив шаг, задумчиво молвил Карбасов. – Линь, что татарчонок сказал-то?

– Сказал – там и увидите харчевню рыжего Хаттадина. Ну да – она и есть. Вон, на дворе – рыжий.

Вожников распахнул глаза. Почти весь небольшой, с широкими, гостеприимно распахнутыми, воротами, дворик занимал невысокий глинобитный помост, застланная коврами площадка под матерчатым навесом от солнца, на которой, прямо на ковре, поджав под себя ноги, степенно сидели седобородые старцы в белых чалмах, неспешно беседовали и что-то пили из больших, белых, с голубыми узорами чашек. Кроме сих аксакалов, в дальнем углу, под платаном, тусовалась компания с полдюжины человек – эти были помоложе, кто-то в чалме, а кто-то и в круглых, расшитых мелким бисером шапочках, несколько похожих на тюбетейки. Рыжий – рыжебородый – мужик в сером тюрбане и таком же сером халате деловито крутился у летней кухни, время от времени по-хозяйски покрикивая на полуголых невольников явно славянского вида.

– Вах! Дабро пажалвать, руси! Захатди, гости! – заметив потенциальных клиентов, рыжебородый сразу же побросал все свои дела, подскочил, изогнулся в поклоне. – Что хатите, уважаемые? Рыжий Хаттадин – это я – исполнит для вас все! Хатите – вкусный еда, питье… тсс! – рыжебородый опасливо оглянулся на аксакалов, – вино даже! Есть, есть у меня и вино, очень вкусное вино из страны руми… умм! Нектар! А, может, вы хотите гурий?

– Нам бы найти кое-ко… – забывшись, начал было Федька, но Окунев Линь осадил его сильным тычком в бок.

– Конечно, мы испробуем твоего вина, уважаемый Хаттадин, – сложив руки на груди, вежливо поклонился ватажник. – Укажи нам место, где бы мы смогли вкусить твоих яств и насладиться неспешной беседой.

Владелец харчевни просиял лицом:

– А вот! Суда прахатдите.

Усадив гостей, Хаттадин убежал к кухне, и Окунев недобро глянул на Федьку:

– Зря его взяли, Егорий! Мельтешит только без толку. А в Орде торопиться не надо – тут только тати торопятся, степенные же люди степенно и разговаривают.

– Понятно, – усмехнулся Егор. – Восток – дело тонкое. А ты, Федя, не сопи и не обижайся – Линь дело говорит, слушай знающего человека, внимай благоговейно.

– Да язм слушаю. Не буду больше перебивать, вот вам крест…

– И не крестись! Забыл, где мы?

Тем временем рыжебородый самолично принес гостям сочных и горячих пирогов с кусочками жареного мяса и риса – этакие вкуснейшие, проглотить язык, беляши, – кроме того, подал мясо и просто так, на большом блюде, сваренное кусками. Подмигнув, притащил и пиалы – с вином, не обманул магометанин! – и вкусные медовые шарики-заедки – чак-чак.

Улыбнулся, поклонился, предупредил:

– Вино только пейте тихо. Песен не пойте.

– Хорошо, – кивнул Егор. – И голыми при луне танцевать не будем, нет у нас такого желания. Так что, – молодой человек взглянул на Линя, – мы точно туда, куда надо, пришли?

– Туда, – Окунев смачно облизал жирные после беляша пальцы. – Обождать только немного надо, ага.

– Обождем, – Вожников отпил вина – и в самом деле, очень даже неплохого, похожего на то, что он покупал как-то в Париже за два евро – и скосил глаза на Федьку: – Ты что там увидел-то? Гурию?

– Не, – помотал головой парнишка. – Отрок там, у печи, с дровами. Вон, потный весь… на Олексашку, брата моего покойного младшого, похож. Знаешь, Егорий… а я ведь его как-то на рынке, на Белеозере, видал, да! Два лета назад, может, три… Да! Я как раз уклад для нашего кузнеца покупал, с хозяином, своеземцем Игнатом, и ездили. Так этот парень все у кузнецких рядков крутился, я еще думал – как бы «кошку» с серебрищем не спер, но то хозяйские заботы – кошка-то у хозяина, не у меня.

Выслушав краем уха, Егор тоже взглянул на юного невольника – лет двенадцати, тощего, в драных штанах, с исполосованной многочисленными шрамами смуглой спиной.

– Да-а, видать, несладко тут парню.

– У каждого своя судьба, – философски заметил Линь. – Мыслю – вот теперь пора и к делу. Как раз и хозяин идет.

Получив расчет, рыжий Хаттадин, однако, не уходил, все стоял над душой и что-то пытался рассказывать, да ведь и рассказывал – пришлось слушать, перебивать казалось невежливым. Наконец, Линь таки улучил момент.

– С выкупом приехали? – ничуть не удивился хозяин харчевни. – Я так и паддумал. Сейчас вас с кем надо сведу.

Чуть поклонившись, он быстро отошел в дальний угол, к той самой подозрительной компашке, наклонился, что-то сказал. Один из пирующих, молодой парень лет где-то под тридцать, тотчас встал и, подойдя к ватажникам, без лишних церемоний присел рядом:

– Я – Алим Карзай. Вам, так мыслю, – ко мне.

По виду – типичный русак, правда, в длинном татарском халате с синим шелковым поясом, в шальварах и небольшой бархатной шапочке – среднего роста, с округлыми плечами и круглым, довольно-таки нахальным лицом, он сильно напоминал Вожникову тех вертких молодцов, что крутились когда-то в девяностые на всех людных углах с картонной рукописной табличкой «Куплю всё!»

Такой вот был тип, судя по глазам да речи – скользкий. Ишь ты, Алим. Магометанство принял, ага… теперь подвизается тут с выкупами, выжига!

– Сотник Берды-бей? – переспросив, выжига кивнул. – Конечно же, знаю такого. За скольких невольников вы, уважаемые, привезли выкуп? За кого именно, могу уточнить?

– Да можешь, – Егор достал из-за пазухи свиток, развернул. – Игнатов Парфен, ярославец, золотых дел мастер…

– Сразу скажу – этот дорого станет, – деловито перебил Алим. – Все мастера дороги. Хватит ли средств? Да вы не обижайтесь, я ж для вашего блага спросил. Кто еще?

Вожников быстро перечислил всех, без указания, кто за кого просил… потом вдруг вспомнил еще:

– Да, чуть не забыл. Кузнец белеозерский за своих просил – за жену да за дочек, да за сына малолетнего, Митрю.

– А что за кузнец?

– Аким. Да, Аким. С Белеозера. Родичи его тоже, похоже, у этого сотника. А, может, и нет.

– Знаю я Берды-бея-сотника, как не знать? – ухмыльнулся выжига. – Завтра вас с ним сведу. Давайте сюда список, не то всех не запомнил. Серебро-то сейчас не при вас, поди?

Окунев Линь дернул головой:

– Нет. Мы ж не дурни. Сначала уговор, а уж потом – выкуп.

Алим Карзай покивал:

– То так, так. Не токмо в Орде все пасутся. А я к чему спросил, просто, если б вы сейчас серебришко принесли – можно было б и сегодня с сотником все уладить. Я б полоняников по списку вам и привел, сотник, слыхал, поиздержался, серебришко ему нужно – всех бы за выкуп и продал.

– Что ж, – Егор переглянулся с ватажниками. – Уговоримся – принесем. Где встретимся?

– Можно здесь же, – посредник ненадолго задумался. – Но лучше у реки, у складов, слева, где камыши да ракитник, – Алим посмотрел на Федьку. – Я парнишке вашему покажу, чтоб всем зазря не таскаться. Вас-то самих четверо? Как всегда, с торговыми гостями явилися?

– Так.

– А с кем?

– Да, ммм… – не зная, что и ответить, задумчиво протянул Егор.

– Они все в Булгар ушли, – пришел на выручку Линь. – С товаром. А за нами на обратном пути зайдут – так уж уговорились.

– Ага, ага, понятненько все, – закивал посредник. – Там, на бережку-то, и сотника рядом дом, я полоняников сразу приведу… как, годится?

– Годится.

– Ну, тогда по рукам!

Ударили по рукам… что-то пронзило вдруг Егора, будто молния промеж глаз блеснула, ударила! Вспышка… Гром… Вот оно! Вот то же самое… Предвидение… И – словно повисла, закачалась в зияющем мареве чья-то ухмыляющаяся рожа. Алима? А черт его… Рода и рожа, не поймешь, чья. А еще – какие-то тени, на конях, с саблями. Ввухх!!! Слетела чья-то голова, покатилась, подпрыгивая.

Кровь!

Зловещий хохот.

И тьма.