Однажды ночью я проснулся от странного звука. Я увидел свет в щели между полом и дверью в нашу общую комнату. Любопытство взяло верх, и я решил подняться и выяснить в чём дело. Когда откинув одеяло и ступая босыми ногами по холодному скрипучему полу, я двинулся к двери, странный звук раздался вновь. На этот раз звук был отчётливым и без труда узнаваемым. Это билась посуда внизу на кухне. После третьей разбитой тарелки проснулись все обитатели нашей комнаты. Они тоже повскакивали с постелей и подошли к двери.
Среди них были близнецы Рим и Тим, светловолосые мальчуганы лет семи. Они были похожи как две капли воды. Я всегда путал их. А порой мне казалось, что внешнее сходство у них не единственное. Они одинаково двигались, одинаково говорили и порой, даже одинаково думали. Их поступки были очень сильно схожи, а ещё они всегда одинаково одевались, поэтому, их путал не один я.
Я приоткрыл дверь нашей комнаты так, чтобы была видна маленькая щёлочка, и стал прислушиваться. Рим и Тим опустились ниже. Едва слышная речь донеслась до нашего слуха.
– Что там происходит? – спросил шёпотом Рим.
Я приставил указательный палец к губам и шикнул.
Столовая находилась в дальнем крыле первом этажа трёхэтажного здания приюта. Наша же комната располагалась на втором этаже, и слышимость была неважной. Я напряг слух. Ну конечно! Звук голосов донёсся вновь, и эти голоса невозможно было спутать ни с какими другими.
Раздавался мерзкий, писклявый, противный, постоянно раздражённый, ноющий и всегда недовольный:
– Я сказал, купи! – провизжал голос, и почти тут же послышался звук очередной разбитой вдребезги тарелки.
Миссис Бэкстридж охнула, и в тот же миг начала умолять своего избалованного отпрыска успокоиться.
– Милый, ну я же не отказываю тебе, – причитала она, – просто прошу тебя немного подождать. Мне как раз сейчас поступил крупный заказ от одного военного гарнизона. Они расквартированы у нас неподалёку. В старой части ракетчиков. Поверь мне сынок, как только мои голодранцы очистят шмотки этих грязных вояк, я обязательно куплю тебе этот твой новый гаджет.
Но слова матери, не возымели действия на нерадивого отпрыска и на пол полетела очередная тарелка.
– Я не желаю ждать так долго! – выкрикнул писклявый, надрывный голос. – Я хочу сейчас!!! Немедленно!!! А-а-а!!!
Он визжал словно девчонка, которую только что противный хулиган мальчишка дёрнул за косу и толкнул в лужу.
К слову сказать, я излишне увлёкся этим рассказом и совсем запамятовал пояснить. Посему, приношу вам свои извинения!
Голос капризного ребёнка принадлежал единственному сыну миссис Бэкстридж. Звали этого мальчика Миша.
Сказать по правде, его никто не любил. Все в приюте его сторонились, а в школе его постоянно шпыняли и обижали одноклассники. Поэтому, он вырос очень злым и избалованным ребёнком. Не признавал никаких компромиссов и уговоров. Абсолютно не любил ждать и всегда требовал подать желаемое в ту же секунду.
Порой мне казалось, что его не любит даже сама миссис Бэкстридж. Уж настолько он был противным этот Миша.
Слегка опишу его, чтобы вы имели о нем представление.
Это был полный мальчик с волосами смоляного цвета, всегда засаленными и прилизанными. Его кожа была белой, словно у альбиноса. Злобные, маленькие поросячьего вида глазки всегда смотрели с дикой завистью на то, что их обладатель желал получить. В них всегда горел огонь страха и ненависти, и никогда в них не отражалась даже искра интеллекта. Он был вонючим и противным, никогда за собой не ухаживал, а его лицо было постоянно покрыто угрями и прыщами, отчего казалось ещё ужаснее.
Он рос избалованным и наглым. Ничего не воспринимая всерьёз, кроме своих собственных потребностей, Миша мог наорать даже на свою собственную мать, обливая её оскорблениями и унижениями. Его глупость была известна всем, но как это обычно бывает, подобное компенсировалось злобным авторитетом и деньгами миссис Бэкстридж.
В приюте его боялись, а в остальном работал кошелёк.
Миша был одиноким и злобным ребёнком, отчего его нервная система была разорвана в клочья, а от непонимания этого он бесился ещё больше.
Вот и сейчас он капризничал без всякого повода, просто из вредности.
– Я хочу! Купи, купи, купи!!!
Он кричал, визжал и топал ногами по старому деревянному полу.
– Мама, у Бэри из моего класса она уже есть, и все они только с ним и водятся.
Словом «они» Миша всегда называл своих школьных друзей. Слово «друзья» тоже, наверное, нужно взять в кавычки, поскольку они дружили с Мишей, только тогда, когда у него появлялась какая-нибудь новая игрушка.
– А на меня они совсем не обращают внимания, – продолжал ныть Миша. – Поэтому купи мне эту штуку немедленно!!!
Последнее слово он выкрикнул так, словно его укусила собака.
Миссис Бэкстридж была прижата этим доводом в угол. Она не могла сказать своему сыну – НЕТ. А также то, что если она купит ему то, что он просит совсем не изменит ни его самого, ни его жизнь. А одноклассники будут с ним дружить лишь до той поры, пока у кого-нибудь другого не появится игрушка поинтереснее. Ведь дело тут не в новомодных гаджетах, и не в стремлении быть на уровне развития технологий, а в том, что ты за человек.
Её сын рос совершенно не таким как все нормальные дети, и миссис Бэкстридж это знала.
Она была сильной и суровой женщиной, но открыть сыну глаза на его ненормальность она боялась больше всего на свете. Женщина боялась разрушить мир, который сама же и создала для себя и своего отпрыска.
Ещё после нескольких минут пререканий миссис Бэкстридж всё-таки сдалась на волю сына.
– Хорошо, хорошо, – сказала она уставшим голосом. – Я куплю тебе то, что ты просишь Миша. Только прекрати кричать и бить посуду. Весь приют слышит нашу ссору. Это не их дело, но всё-таки я прошу тебя впредь не устраивать таких истерик.
Радостный отпрыск засмеялся страшным пугающим смехом. Он кинулся на шею матери, и ещё какое-то время громко ржал. Затем отпустил мать, и громко топая своими ботинками по старым деревянным лестницам, побежал в свою комнату. Он всегда так делал. Нарочно, специально. Это меня жутко раздражало и долго мешало заснуть.
– Ну что там, Дони? – спросил меня Тим.
Они с братом вернулись в свои постели и сидели на них, закутавшись в одеяла.
Я обернулся к близнецам и, махнув рукой, сказал:
– Да, ничего необычного. Наш «любимчик» Миша выколотил из своей матери очередную прихоть.
Я медленно направился к своей кровати.
Рим и Тим с грустью посмотрели на меня. Они ничего не сказали, но я и без этого знал, о чём они оба подумали. К слову сказать, я подумал о том же. Работать нам теперь предстояло вдвое больше.
Просыпались в «Приюте Надежды» всегда рано, независимо от дня недели, всегда в семь часов утра. Во всех комнатах, где жили воспитанники, были установлены специальные таймеры, которые каждое утро в одно и то же время срабатывали с отвратительно жутким грохотом больше напоминающим звон ложки в пустой кастрюле, только гораздо громче.
Этот звонок гремел до тех пор, пока не опустеет последняя кровать во всём приюте. Затем он просто выключался, и так до следующего утра. Так начинался каждый день.
Проснувшись, мы направлялись в комнаты для умывания. Поскольку в приюте мальчики и девочки жили раздельно, то и умывальных комнат было тоже две. В «ракушке», так мы называли эти комнаты, было по два душа и по две раковины для умывания.
Миссис Бэкстридж экономила на всём, чём только могла. Я имею в виду воспитанников. Наша одежда была однотипной, сделанной из хлопка. Мальчики носили широкие брюки и рубашки с длинными рукавами на пару размеров больше положенного. Девочки, блузы и юбки. Куртки жуткого оливкового цвета, больше напоминающие робы заключённых только без номеров и вертикальных чёрно-белых полос. Ну и, конечно же, ужасные ботинки, казавшиеся мне деревянными и невероятно тяжёлыми. Они постоянно давили на большой палец и натирали жуткие мозоли на пятках. Ходить в них было невозможно, поскольку они были мне совсем не по размеру.
Носки нам выдавали раз в месяц, да и то только когда на улице становилось холодно. Штопали мы их сами. В остальное время обувь надевали на босу ногу.
На головах мы таскали бейсболки, тоже невероятно страшные, сшитые из неимоверно мягкого искусственного материала в незапамятные годы прошлого или даже позапрошлого столетия с орлом, надписью USA и CALIFORNIA. На тыльной их части была обычная сеточка, которая не спасла ни от дождя, ни от солнца.
Пожалуй, сделаю некое лирическое отступление и расскажу вам, почему же у нас всё так плохо.
Наш приют располагался в городе Санкт-Петербурге, в старой его части, которая так и называлась – Старый город. В то время это был мрачный, сырой, загазованный и жуткий уголок мегаполиса.
За несколько лет до моего рождения разразилась страшная война между Америкой и Европой. Она привела к тому, что вся западная часть Европейского континента и Северо-американский континент лежали в руинах и стали полностью непригодны для жизни. Радиация уничтожила последние остатки жизни в этих краях.
Огромное количество беженцев наводнили Восточную Европу и страны Азии. Миллионы людей хлынули в сторону России. Власти сначала пытались ограничивать и контролировать пропускной режим. Но когда ветры и течения с Запада стали разносить заразу войны по воздуху и течениями, заслоны рухнули. Тысячи и тысячи погибли от последствий того кошмара и продолжали погибать. Война навсегда изменила жизни всех жителей планеты Земля. Теперь не было французов или поляков, русских или англичан. Везде кругом насколько хватало взора, были люди. С огромным трудом и неимоверными усилиями человечество объединилось для борьбы с последствиями ядерного ужаса.
Казалось, что теперь всё встанет на свои места и жизнь вскоре наладится. Но потоки беженцев не заканчивались. Радиоактивные ветры косили людей, словно пожар сено. Спустя первые десять лет после войны восемьдесят процентов тех, кто покинул опасные районы, умерли. Их дети оказались либо в их числе, либо неизлечимо больны. Лучевая болезнь убивала тысячами. Экология была нарушена по всей планете. Дышать становилось всё труднее. Был принят закон о воздухе. Теперь все были обязаны носить устройства фильтрации и платить за их использование. То, чем мы жили раньше, не обращая на это внимания, бесцеремонно тратили, не задумываясь об истинной цене, вдруг в одночасье стало бесценным. На улице стало невозможно находиться без специального респиратора. Человек мог погибнуть за один день без этого устройства. Во всех зданиях были установлены системы контроля жизнедеятельности, и за них тоже приходилось платить. Если подобной системы не было, на помощь никто не приходил. Каждый день, чтобы просто дышать стал стоить денег. Жить стало ещё сложнее, чем раньше.
Порой по ночам мы выбирались из приюта и забирались на самую высокую крышу здания в нашем районе. Это была вышка телебашни. Как я уже говорил, пару лет назад с севера подул странный ветер. Он был чудесно свежим и очищал практически весь Северо-запад. Мы дышали. Северный ветер всегда был холодным и сладким, и нам казалось, что там, откуда он дует, нет войны, нет болезней. Мы считали, что там, на севере находится Рай.
Но это были лишь мечты. А тем временем жизнь в огромном городе покрытом вечным смогом и постоянно орошаемым обильными дождями, зачастую не всегда чистыми становилась всё труднее.
Однажды мальчик по имени Зан попал под такой дождь, а на следующее утро он проснулся в ворохе своих собственных волос. Они выпали у него все, за одну ночь и больше так и не выросли. А ведь ему было всего лишь восемь лет. Мир становился всё страшнее и страшнее. Мы понимали это гораздо лучше других, поскольку сталкивались с его реалиями каждый день.
Каждый день приносил что-то новое. Признаться честно, вести не радовали. Правительство закончило строительство барьера, отделяющего наш мир от старого, разорённого войной. Граница эта проходила совсем недалеко от Петербурга. Поговаривали, что там за «Чертой», как стали именовать границу, всё ещё оставались люди. Те, что наотрез отказались покидать свои родные края. Их были тысячи и их называли «Смертниками» из-за той судьбы, что они выбрали для себя. По прогнозам специалистов те, кто остались жить за «Чертой» обрекли себя и своих близких на скорую и мучительную смерть от тех последствий, которые причинила планете последняя война. Спустя годы о тех людях уже, казалось, совсем забыли.
В хрониках всё чаще мелькали новости о том, как очередное сборище преступников было выдворено за пределы «Черты». Новый мир не мог себе позволить содержать особо опасных заключённых в тюрьмах. Их назвали «Изгоями» по одноимённому закону о преступниках, совершивших особо тяжкие преступления. По этому закону раз в месяц со всех окраин нового мира собирали самый жестокий сброд и публично выдворяли за пределы «Черты». Какова была их дальнейшая судьба, никто толком не знал, а большинству на это было просто наплевать.
Спустя год после принятия закона об «Изгоях» мир узнал о новой угрозе.
Произошло это во время очередного выдворения. Всё шло как обычно. Очередная толпа «изгоев» разбредалась по окрестностям мёртвого мира. Охранники за периметром границы уже успели отпустить приличную порцию мерзких шуточек по поводу их дальнейшей судьбы, как вдруг дикий нечеловеческий крик нарушил тишину. Кровь от ужаса застыла в жилах. Охранники бросились на позиции и остолбенели в ужасе, глядя за пределы «Черты». Сначала они увидели, как все выпущенные ими преступники со всех ног бегут обратно к периметру границы, а за ними по мёртвой и заброшенной земле бежали странные уродливые существа. Описать их толком никому так и не удалось, настолько все вокруг были напуганы их появлением. Запомнились лишь жуткие клыкастые пасти, да противные паучьи глаза. Много глаз. Холодных и злых.
Никто из преступников не был впущен обратно. Большинство погибли в когтях монстров, остальных застрелили при попытке пересечь «Черту».
Признаться по правде, пересечь энергетический барьер высотой в четыре этажа не смогли даже жуткие монстры, но охранники застрели только преступников. Ни одного трупа жутких тварей они не смогли предоставить для доказательства или изучения. За это вся смена была уволена. Поговаривали, что их тоже отправили за «Черту», но это были лишь слухи.
После этого инцидента преступников больше за границу нового мира не выпускали. Жуткие твари не появлялись больше. Да и преступлений после этого случая стало значительно меньше, так как оказаться за «Чертой» уже никому не хотелось.
Мутанты стали самой жуткой страшилкой для детей. Ну и для нас в том числе.
Натянув на себя столь ненавистную одежду, я побрёл умываться. Подойдя к умывальной комнате, я встретил близнецов Рима и Тима, которые дружно зевали и ожидали своей очереди.
– Ты как раз во время, – сказал мне Тим, закрывая кулаком рот. – Мы как раз самые последние умываться.
– Да, здорово, – ответил я. – Как спалось вам, шалуны?
Я всегда интересовался их жизнью, поскольку эти двое мальчишек были мне ближе кого бы то ни было. Мы познакомились, когда они отбили меня у одного, очень злющего пса, когда я возвращался после похода на почту. Огромный драный волкодав набросился на меня без какой бы на то видимой причины и сильно разодрал мне левую ногу. У меня там остался огромный шрам с дырочками после шва. Потом мне делали дико больные уколы в живот, от которых всё тело болело, а потом меня тошнило. Близнецы закидали собаку камнями и она, скуля от боли, скрылась в ближайшей подворотне. Меня же они притащили в приют и вручили в заботливые руки тётушке Фиме.
Пожалуй, об этом человеке стоит рассказать поподробнее.
Тётушка Фима была для всех нас лучом света в царстве тьмы и страданий. Она работала в приюте поваром и медицинской сестрой одновременно, и всегда, я повторюсь, всегда была готова придти на помощь любому, кто нуждался.
Это была маленького роста женщина с кучерявыми, убранными под косынку седыми волосами. У неё были очень добрые глаза. Таких, как она, уже не встретишь в наши дни. Её мягкая улыбка, шершавая кожа на её руках и одежда, всегда пахнущая свежим хлебом, полностью располагали к себе. Всех воспитанников она знала по именам, но называла то сыночком, то доченькой.
Несмотря на свой небольшой рост, как в физическом, так и в социальном смысле, тётушка Фима всегда была готова защитить любого из воспитанников приюта и не боялась указать на своё место как миссис Бэкстридж, так и её мерзкому сыночку.
За подобное любую другую уже наверняка выгнали бы на улицу. Но тётушка Фима, ко всему прочему вела дела бухгалтерии приюта, и поэтому, миссис Бэкстридж приходилось, сжимая зубы терпеть её. Найти где бы то ни было человека, подобного тётушке Фиме, готового работать поваром, медсестрой, да и бухгалтером одновременно за небольшое жалование в нашем прогнившем во всем мире было просто невозможно.
Вся семья тётушки погибла от радиации. Выжила лишь она. Часто она говорила нам, что Бог дал ей здоровье и силы, чтобы она могла помогать нашим бедам.
Как и многие беженцы, она долгое время искала работу. Но однажды заметила на крыльце дома маленькую светловолосую девочку с сильным порезом на руке. Тётушка Фима помогла бедняжке. Она перевязала рану и проводила до приюта. Тут она увидела весь ужас детского горя и умоляла на коленях миссис Бэкстридж взять её на работу. Жадная карга Бэкстридж сильно колебалась, но когда узнала, что Фима раньше работала ассистентом хирурга в госпитале в Праге согласилась и позволила работать уборщицей на полставки.
Больше года тётушка Фима убиралась в приюте. Присматривала за детишками, иногда помогала по хозяйству. Как оказалось, кроме знаний врачевания у неё был чудный кулинарный талант. Спустя три года Фима стала поваром на кухне и местным доктором.
Детей, в отличие от миссис Бэкстридж тётушка Фима любила. Только благодаря её хлопотам детишки в приюте не голодали и были здоровы. Относительно, конечно.
О проекте
О подписке