В рубку поднялся старший лейтенант (сам просил предупредить его, если случится что-нибудь неординарное). Негромко поздоровался, стоял, зевал с помятым лицом в сторонке, на удивление не задавая вопросов.

В рубке слышались лишь редкие комментарии вахтенного на рулях да мерный зуд работы агрегатов.

Черто́в сам решил пояснить обстановку:

– Мы его зафиксировали с двадцати миль эрэлэской. На радиозапросы не отвечает. Думаю, через часок сможем поглядеть на него в бинокль.

– Час? Тогда я отлучусь. А то примчался, даже не умывшись.

Спустя тридцать минут морпех вернулся с собственным биноклем и нетерпеливо пританцовывал у остекления рубки, иногда замирая, настраиваясь на какую-то примеченную им подозрительную точку.

Таких «точек» там вдалеке было предостаточно – белое поле тянулось ещё несколько миль, затем дробилось фрагментами, отдельными айсбергами, между ними темнели полыньи, открытая вода, снова льдины. Сплошное не разбери чего…

– Рано ещё, – снисходительно притормозил его кэп, – судя по отражённому сигналу, там нечто небольшое. С этого расстояния ещё не разглядишь.

Видя, что лейтенант не оставил своих попыток, Черто́в посоветовал ему «искать мачты».

– Может, вообще паруса?

– Вряд ли… при таком-то курсе и ветре. Кстати, хотел вас спросить! Вы вчера всё мировую войну поминали, а ведь мы можем аккурат в годы Русско-японской оказаться.

– Думал я об этом, – немного угрюмо ответил Волков, – если говорить о прогрессорстве, то время от предложения до воплощения в производстве и массовой эксплуатации любого новшества… в общем, нам бы до Первой мировой успеть что-нибудь привнести. Куда уж там Русско-японская.

Черто́в бросил короткий ответный взгляд, хотел возразить и привести какой-нибудь пример.

Довелось ему как-то осилить пару книженций по альтернативной истории именно про Русско-японскую войну. Чисто случайно – в долгой железнодорожной поездке на юга́, подсунули непьющие соседи по купе.

У авторов там «попаданцы»… и так уж у них всё гладко да ладно – сущие приключения. Почему-то Черто́ву было стыдно показать, что он вообще читал такую несерьёзную ерунду. Поэтому промолчал. Ко всему, посчитал, что рано «огород городить», покуда всё ещё так неопределённо.

Минут через двадцать настырность лейтенанта была вознаграждена, и он уверенно воскликнул:

– Вижу мачты!

Теперь ухватились за бинокли дружно, включая старпома, штурмана.

– Пока трудно что-либо сказать. Подойдём ближе. Нас-то они точно уже заприметили, уж мы для них во всю свою красную красоту.

Вскоре намётанные глаза моряков примерно определили класс судна.

– Да это парусно-винтовая шхуна, не иначе.

– Так что?.. – решил уточнить лейтенант, со значением взглянув на капитана.

– Старичок, судя по трубе. Так что скорее «да», чем «нет», – ответил таким же взглядом Черто́в, – но такие паровички, кстати, долго ходили. Подойдём ближе, прочитаем название, принадлежность.

– А мы уже под американским идём?

– Да.

– Интересно, что они подумают о надписи, которая у нас по всему борту крупными буквами?

– Ха, а я об этом и не подумал. Надо будет среди экипажа провести викторину, кто лучше придумает расшифровку. А то вдруг слово «атом» наведёт предков на разные умозаключения. Рано им ещё…

– И ещё, – гнул лейтенант, – они от «улыбки акулы», нарисованной в носу^[27], не офигеют?

– Можно дувануть холодным пневмообмывом, – предложил штурман, – при такой забортной температуре корпус покроется коркой изморози и инея. Маскировка.

Капитан дважды кивнул, давая «добро». Сам – всё внимание на шхуну:

– По-моему, у него коммерческий флаг России. Я бы сказал – удача!

– Поднять «лиму»?^[28] – голос подслушивающего старпома.

– Помягче, помягче с предками, – уже в полной уверенности попридержал капитан, – они и сами не прочь пообщаться.

* * *

Кабельтовы между судами отсчитывались последней десяткой. До этого идущий серьёзным ходом ледокол отработал реверс, резко сбавив, и теперь медленно накатывался, в этой неторопливости внушая ещё больше уважения своими размерами.

Снег, забившийся в отверстие клюзов, довершал рисунок зубатой па́сти чуть прищуренными глазницами.

– Да хорош тебе креститься!

«Скуратов» давно уже едва вращал винтами, практически дрейфовал, чуть подрабатывая машинами для спрямления на контркурсе. На штурвале никаких усилий, рулевой таращился на приближавшегося громилу с оскалом, не в силах сдержаться, и капитан, почувствовав небольшое рысканье, услышав полушёпот «Святая Богородица», счёл нужным приструнить матроса.

– Несомненно «Ямал», – прекратил ранние домыслы Престин, – название судна вполне на своём месте. Почему именно «Ямал», а не какой-нибудь «Лонг-Айленд», не знаю. Как и о тех больших буквах по борту не берусь судить. Бог его знает, что там у американцев в головах.

– А вдруг он российский, коль буквы нашенские?

– Был бы он российским, был бы «Ямалъ», не так ли?

– Посмотреть бы его внутри, – мечтательно протянул мичман.

– У нас нет повода его досматривать.

* * *

Два судна плавно сходились, прогудев друг другу в приветствии.

На одном пожирали глазами, с замершим и одновременно нетерпеливым любопытством.

На друго́м уже всё понимали, и закономерный интерес – повстречать и взглянуть на сто лет назад, портила навязчивая тревога: «А что дальше? Что их ждёт? С чем им придётся столкнуться, о чём, возможно, они не подозревают, при всей якобы осведомлённости о прошедшей эпохе?»

Жизнь и работа в Заполярье имеет далеко не тепличные условия и определённые сложности, что уже характеризует людей, выбравших профессии, подписавших контракты и просто погнавшихся за «длинным рублём».

Теперь же всё то, что осталось там, в «двухтысячных», казалось незначительной рутиной и лёгкой поступью.

То, что с ними произошло… этому нет аналогов, нет примеров, нельзя опереться на чей-то опыт.

Не считать же компетенцией бравые похождения попаданцев из беллетристики альтернативок.

Ни один из авторов этих приключенческих опусов ни передать, ни даже представить не мог, какие ощущения и переживания испытываешь, оказавшись в такой ситуации… вдали от своего дома, семей, удобств жизни, привычек… самого времени, в конце концов.

А главное, понимаешь, что ты никто здесь и за тобой никого. Рубануло где-то там под основание – на чём ты стоял, на что опирался… и ты вроде целостный, умный, сильный, почти всезнающий…. Но гложет, гложет такое неприятное ощущение шаткости…

Кто мы для сильных мира сего? Для царя, министра, генерала и даже обычного имперского чиновника, на худой конец?

Да, знания – сила. Да, ледокол – моща́́. Но не будешь же скитаться во льдах вечно. Придётся идти на контакт, сотрудничество и, эх… как бы не в подданство.

Перешли на левое крыло мостика, потеснив старшего вахты.

– Надо ж, какие хитрованы! Шлюпку спускают. Хотят к нам – поглазеть.

– А и пусть, – с нервным смешком ответил Черто́в, – на своей территории сподручней. У них на шхуне и условия для долгой беседы, поди, не те. Спускайте трап и приготовьте к встрече кают-компанию. Только присмотри, чтобы не светить ничем таким, что может вогнать нынешних современников в недоумение. Уберите или прикройте чем… Озадачь подвахтенных, но без праздношатающихся. И чтоб не болтали лишнего.

– Так это… – почесал затылок боцман, – может, тогда их в обеденный зал? В кают-компании столько всего накручено, не успеем.

– Хорошо.

Боцман шумно удалился выполнять распоряжения.

За спиной заворочался лейтенант, откашлялся, обращая на себя внимание. А сказал всего одно слово:

– Караул?

– Ну, что ж вы, товарищ старший лейтенант, – не удержался от снисходительности капитан, – бросьте вы с караульной-то службой своей. Название на борту прочитали? Это парусно-винтовая шхуна «Лейтенант Скуратов». Бывший «Белкан»… э-э-э, пардон – «Бакан». В начале девятисотых с неё сняли пушки.

– Сведения достоверны?

– Я очень дотошно изучал всё про исследования Арктики. Суда и корабли меня интересовали особенно.

– Всё же в целях безопасности…

– У вас есть личное оружие?

– Пистолет.

– Вот и возьмите. Только не выпячивайте. И наденьте что-нибудь без шевронов «Россия». Мы ж американцы, не забыли?

* * *

Шлюпка небольшая, всего в четыре весла – как и положено, слаженно взмахивали над водой, плеском шлёпаясь в воду, толкая судёнышко к цели.

– Поочумели господа офицеры, – удивился Черто́в и уже громче, не отнимая бинокля: – На улице минус грызёт, а они чуть ли не парадку напялили на встречу. В фуражечках. Помёрзнут же.

Вынесенное практически вровень обводам крыло мостика давало возможность смотреть под борт. Шлюпка мягко прибилась к железному трапу. С ледокола скинули концы. Один из офицеров махнул рукой, видимо, в команде «вёсла на валек», и матросы послушно задрали их кверху.

Черто́в поспешил к себе в каюту: «Представителей императорского флота надо встретить достойно, не в жилетке-безрукавке. Следует переодеться».

Форменный китель висел не надёванный с месяц, с последней экспедиции при толпе пассажиров. Снял с тремпеля, встряхнул, отстегнул дурацкий бейджик, который цеплялся в основном для журналистских делегаций и иностранных туристов.

Коротко окинул себя в зеркале и вышел.

* * *

Нависающий над шлюпкой чёрный борт ледокола терял свою радикальную идеальность, обнаружив местами потёки ржавчины. Но что примечательно – ни одной заклёпки!

– Сварной! Швы! – Подходили на вёслах ближе, и мичман обращал внимание уже на открывающиеся детали и мелочи. Но едва причалили и фалрепные^[29] кинули им «концы», Престин шикнул, пресекая недостойные эмоциональные возгласы.

С борта их окрикнули на вполне русском, впрочем, не особо многословно.

Вбежали по трапу, следуя предложению быстрей оказаться в теплом помещении – ушей на морозе уже не чувствовали, и без стеснения стали их растирать ладонями, двигая за вестовым. Уже второй очередью подмечая добротную одёжку местных матросов, трапы, коридоры – отделка без изысков, но и без всяких трубопроводов и проводов по потолку, больше смахивает на гостиничное убранство. Много света, чистота.

Привели их в весьма немаленький зал, что не удивляло, учитывая размеры самого судна. Помещение походило скорей на офицерскую кают-компанию, уставленную столиками и замысловатыми креслами. И пусть царской роскоши не наблюдалось, но всё так добротно, практично, необычно, если не сказать чуждо.

* * *

– Премного благодарен…

Первое, что услышал Черто́в, едва вступил в обеденный зал.

Витал запах кофе, гости расположились за столом. Напротив старпом, изображающий «хлеб-соль». Ему-то и предназначались слова признательности за угощение.

Увидев вошедшего капитана, офицеры встали, слегка выдвинувшись навстречу.

– Садитесь, садитесь, пейте кофе, отогревайтесь. А то вы прям не по погоде оделись, господа. – Черто́ву почему-то хотелось оттянуть всю официальную часть, побеседовав и разведав обстановку в мире за чашкой-другой.

Он понимал, что начав с «капитан ледокола “Ямал” и бла-бла-бла», придётся двигать дальше версию американского происхождения, а без уточнения деталей современности можно было погореть на нестыковках.

Однако гости чеканно представились, вынуждая переходить к делу.

Протянул для рукопожатия руку и почувствовал, как дрогнула встречная кисть, когда он озвучил свою фамилию.

Стало немного смешно смотреть, как бравый морской офицер пытается сохранить невозмутимость.

«Во как их перекосило! Демоническая пасть на носу судна и капитан – практически “чёрт”. А ведь у них царь-батюшка и вера православная почитай на первом месте, – мелькнуло в голове, – сколько ему? Лет сорок пять? Эти усы да бородки их изрядно старят. Сорок? Взрослый серьёзный мужчина, а туда же… Как он там назвал себя помимо командира шхуны? Штабс-капитан Корпуса флотских штурманов? Значит, должен понять».

Вслух же, изобразив полную благостность, произнёс:

– Уж поверьте, она у меня не от Антихриста! Чертёжная у меня фамилия! Предок мой начал службу во флоте «пилотом». Если помните, так раньше штурманов называли. А ещё «цифирниками»^[30]. А моему пра-пра-пра отдельное прозвище дали, поскольку, понятное дело, курсовые прокладки на штурманских картах чертил.

Сразу потеплело, в ответ кивнули, чуть дрогнув в улыбке, но терпеливо молчали в ожидании. Два флотских мундира царской России чернели на фоне скорей хайтековского дизайна совершенно не маскарадно – гости вели себя абсолютно естественно и чинно, с оглядкой, конечно, на здоровое любопытство.

«Они живут с этим… это их типичное поведение, их настоящее, – умозрительно заметил Черто́в. А затем почему-то совсем невесело поскребло мыслью: – Если бы в голове крутились пресловутые шарики-ролики, сейчас бы наверняка щёлкнули, отмечая ещё одну зарубку, ещё один шажок на шкале приятия действительности – мы оказались там, где оказались. Н-нда! И ведь не в высоких званиях, не князья какие, а как де́ржатся… по сторонам откровенно не глазеют, хотя попялиться есть на что, несмотря на предпринятые меры. Один только ЖК в 63 дюйма, пусть и с мёртвым экраном должен рождать вопросы. А с другой стороны, мало ли. Не помню, “Чёрный квадрат” Малевич уже наваял?»

Пауза затягивалась, а Черто́в словно споткнулся в мыслях. «Ну, вот бывает так! Бывает! Вроде подготовишься, пусть и не отрепетируешь до идеала, но без наводящих вопросов не получается даже начать. Не стелется его “американская лапша на уши”. Не хватает некой логической плавности и последовательности. Насколько нелепо будет рубить с плеча, дескать, “здравствуйте, господа, мы из Америки, великие изобретатели и “капитаны Немо” на небывалом корабле, дети российских эмигрантов – по-русски говорим и пишем, но сами видите, не всегда понятно и немного безграмотно. И не то что не поверят (как ни крути, путешествие во времени принять ещё сложней) – начинать такое дело с таких сомнительных пассажей мелко и несерьёзно».

Просто ему представилось, как это будет звучать в интерьере обеденного зала, в общем взгляде на многотонный суперледокол, спокойными и простыми глазами предков – капитана и мичмана с парохода императорского флота. Которые вот они – тут и сейчас, лицезрят воочию и удивлённо.

«А в каком качестве это добредёт до столицы, до канцелярий, министерств, до адмиралтейства? Ну, приплыли какие-то из Америки. Предложили нечто инновационное. Ну, так пожалуйте в Петербург, господа хорошие. Подавайте прошение “на Высочайшее имя”. Показывайте свои технические чудеса. Оформляйте привилегии, патентацию. А мы рассмотрим их эдак через годик. Ах, не желаете показываться перед иностранными атташе-шпионами? Экие вы параноики. Ну, так и сидите там, зимуйте, ждите, когда создадим и отправим комиссию, годика через два-три. Вот и получается, что если не удивить, не ошарашить, не заставить шевелиться, то возможно, эта неповоротливая махина под названием Российская империя и не сдвинется. Вот же гадство! Вроде бы такой корректный и приемлемый план летит к чёртовой матери при первом же соприкосновении с действительностью. И то ли ещё будет… Что же делать?»

А подпнул его лейтенант, который тихо кашлянул, чем привлёк внимание.

Волков пришёл на встречу в цифре-камуфляже, как условились, без каких-либо знаков отличия. Однако военным от него несло за версту. Сидел за дальним столиком, вроде как ни при чём, но встретившись взглядом с Черто́вым, вот как будто читал мысли и видел замешательство капитана. И причину… понимающе прищурив глаз: «Что, Андрей Анатольевич, тяжела ноша?»

«Или это только показалось? И прав ведь был, что полумерами не отделаться. И штаб таки, мать-перемать, придётся организовывать. И парень наш, морпех-лейтенант, при любом раскладе в него должен будет войти».

Наконец решив для себя, обратился к старшему из гостей:

– А знаете, Константин Иванович… вы позволите так к вам обращаться? – И получив молчаливое согласие, продолжил: – В таком случае и я для вас Андрей Анатольевич. А то вижу, что «господин Черто́в» всё же режет ваш слух и язык. Не правда ли?

И хозяева, и гости сдержанно покряхтели в натянутых смешках, быстро взяли себя в руки, вернувшись к серьёзному виду.

– Разговор у нас скорей всего будет долгим. Поэтому не лучше ли приказать вашим матросам взойти на борт, в тёплое?

* * *

– Константин Иванович, – дождавшись, когда мичман в сопровождении начальника безопасности покинет помещение, медленно и тяжело начал Черто́в, – то, что я сейчас вам скажу (и расскажу), является самым большим секретом. На данный момент. И не только в России, но и в мире. Чем меньше людей будет знать об этом, тем больше шансов, что удастся использовать все преимущества от этой информации. Скажу более – лишняя болтовня, случайно оброненное слово – жене, друзьям, челяди – может привести к самым плачевным последствиям. Поэтому, если есть возможность оставить вашего помощника в неведении, лучше оставить.

Капитан атомохода сделал маленькую паузу, давая время гостю осмыслить услышанное.

К удивлению, тот не выказал никакого волнения и даже кинул вполне понимающий взгляд, мол, «продолжайте, я и сам вижу, что с вами что-то не так».

– Кстати, – продолжил Черто́в, – однозначно следует взять у всех членов экипажа вашей шхуны подписку о неразглашении. Не знаю, существуют ли сейчас подобные формы…

– Поручительство о сохранении тайны, – помог офицер императорского флота.

– Как-то так… – кивнул капитан, – чтобы ни словом не обмолвились о существовании ледокола под названием «Ямал». А вы… Коль вы теперь по случаю и необходимости оказались замешаны в этом деле, то через вас в первую очередь… вашей помощью и советом будем решать, как нам донести важные вести, наши технические новшества до самого верха, минуя ненужных посредников, лишних «ушей» и не дай бог иностранных агентов.

– Извините, – кашлянул Престин, – вы, как я понял, такой долгой прелюдией готовите меня к чему-то… кхм, страшному. Но что вы имеете в виду под «посредниками»? У меня есть прямое начальство по Морскому ведомству, которому я обязан доложиться. Единственное… ныне я имею позволение непосредственно известить главу Архангельской губернии. Это на сегодня мой самый большой «верх». Не берусь судить, на какой верфи построен сей мощный ледоход, но явно не в России. В таком случае непонятны ваши опасения по поводу иностранных разведок. Возможно ли сохранить в тайне подобный проект? Что касается моего старшего помощника, то это достойный человек, на которого я могу положиться во всём. А слухи о вашем появлении уже гуляют по Архангельску и всему побережью Мурмана. Правда, всего лишь слухи. Признаюсь, у меня к вам накопилось масса вопросов. Почему у ледохода под американским флагом самоедское^[31] название «Ямал»^[32]. Откуда вы такие – русскоговорящие? И ещё, но… но я, право, теряюсь…

– Ну что ж. Пришло время удивлять. Мы не просто русскоговорящие, мы русские. В большом смысле этого слова, несмотря на наличие в экипаже и бурята и татарина. И ледокол построен на русской земле. И несёт в себе столько технических совершенствий, что знай о них разведки других стран, их правители предпочли бы уничтожить судно, вместе с командой, нежели оно досталось кому-то иному. Поэтому нельзя допустить, чтобы о нас пронюхали на «западе». Да и на «востоке» тоже. Война с Японией закончилась? Какой сейчас год, месяц?

Последние вопросы Черто́в задал совершенно неожиданно, без перехода, что Престин, не задумываясь, машинально ответил:

– Одна тысяча девятьсот четвёртый, второе мая. Чтоо-о?! Изволите шутить-с?