Рисовал каприз руки —
«Люди или призраки?»
Научно-экспедиционное судно «Михаил Сомов», которое практически было закреплено таскать грузы на архипелаг Франца-Иосифа для военных, по явно какой-то великой надобности, а может, и просто с бодуна кинули в рейс раньше мая, когда в Ледовитом океане ещё лежат тяжёлые льды.
Дизель-электроход «Сомов» был всего лишь судном ледового класса, ему для этого дела требовался поводырь – полноценный ледокол[9]. Вот и припахали «Ямал».
А поскольку аренда «Сомова» в сутки – три миллиона рубликов, а у полновесного атомного ледокола и того больше, вояки решили суда порожняком не гонять и настояли на основательной загрузке и атомохода.
На тот момент никаких заказов (даже туристических) для «Ямала» не было, и Росатомфлот особо не артачился, отклонив уж совсем крупногабариты… и то на усмотрение капитана судна. Хотя погрузка, конечно, затянулась.
На борт приняли бочки с ГСМ, строительные наименования, контейнеры с военной маркировкой (тут ведали только вояки и суперкарго), два вездехода «Макар», взвод личного состава морпехов под командованием старшего лейтенанта. От военного ведомства была ещё пара в гражданском, которые носились с тремя среднего габарита ящиками, требуя аккуратности при кантовании и размещении на борту. Командир морпехов предупредил старпома о наличии некоторого вооружения в одном из контейнеров – решили не привлекать к этому особого внимания, заставив нужный контейнер другими с невозможностью быстрого доступа.
Пока загрузились и буксиры стали править отход ледокола от причала, «Сомов» уже сутки как был в море. Правда, дальше широты́ северной оконечности Новой Земли, где лёд толщиной до метра, дизель-электрохода уже не прошёл бы.
А «Ямал» нагонял упущенное время, давя 19,5 узла.
Где-то между 73-й и 74-й параллелями (согласно автоматическому мониторингу) всё и случилось….
«И вот же чертовщина какая, мы только на третьи сутки примерно сообразили, после того как облазили Землю Александры и ближайшие острова – куда, а верней “в когда” нас занесло!» – Капитан ледокола «Ямал» Черто́в Андрей Анатольевич, покряхтывая, массировал всё ещё колющий болью локоть, снова вспоминая, как всё было с того момента, как экипаж вернулся к дееспособности.
Сам он очнулся у себя в каюте на полу, непрезентабельно распластавшись плашмя. По этому «плашмя» и получал от пола серией неравномерных вибраций, пинков и ударов.
Всё знакомо и почти привычно – ледокол шустро пёр с постоянной скоростью, перемалывая льды.
«Примерно от метра до полутора, – на глазок, но вполне профессионально и однозначно верно оценил Черто́в, – а при особо чувствительном толчке можно смело говорить обо всех двух с половиной – торос разрубили. Опыт не пропьёшь! Но что за хрень? Чего это я разлёгся?»
Вот тут, наконец, пришло понимание: «Что-то произошло!» – выплеснув и раскидав адреналин по клеточкам.
Вскочил, даже сразу не ощутив боли в ушибленном локте. Побежал по трапу наверх на мостик, услышав, как за спиной зазвонил внутрисудовой телефон. Однако возвращаться не стал – тут рядом.
Первый, кто ему попался – начальник радиотехнической службы:
– А я к вам, звоним – не отвечаете…
Пока суть да дело – осматривались во всех помещениях, отсеках и каютах, показалось скупое полярное солнце, штурман быстро его поймал своими штурманскими прибамбасами и озадаченно выдал координаты. Вот тогда сразу поверили независимым хронометрам, отсчитывающим не только часы и минуты. И стало понятно – почему вокруг сплошное белое снежное поле с исчезающей за кормой бороздой проломленного льда. Прикинув навскидку – сколько миль отмотали за 16 часов.
Понятно, что поднялись выше к северу, к 78-й параллели, но штурман сразу отметил кое-какие нестыковки со средней скоростью и расчётом времени между точками координат от места до места.
– И температура, несмотря на то что мы находимся ближе к полюсу, всё равно не соответствует карте погоды – ниже на 9–12 градусов.
– Потом покумекаем, – отмахнулся Черто́в, бросив вдовесок раздражённый взгляд на начальника радиотехнической службы, который снова порывался доложить о том, что не успел по пути на мостик. – Да погоди ты со своей связью!
От само́й мысли, что судно столько времени шло неуправляемым, без контроля со стороны экипажа, у капитана волосы вставали дыбом.
Беглый взгляд на приборы, дублирующие устройства управления, индикаторы винтов и энергетической установки, шкалы радиационной безопасности… на вахтенных, которые уже считали показания и не выказывали каких-либо тревог, немного успокоил.
Но всё равно, представлял, что могло произойти с судном за время полного отсутствия контроля, и становилось не по себе.
«Чёрт! А могли ведь запросто влететь в айсберг, в другой корабль, на рифы. Потерять лопасти, в конце концов…»
Не удовлетворившись видом с рубки, Черто́в накинул чего потеплей, поднялся на открытую площадку надстройки, огляделся вокруг по горизонту – почти белая равнина, с редкими шагреневыми торосами. Ещё реже вмёрзшие возвышающиеся айсберги. На востоке тусклое, унылое рассветное солнце в стылой дымке – первые утренние потуги пробиться и заискрить на кристалликах замёрзшей воды.
– Эк морозцем резануло, – выдохнул па́ром, – ничего – привычны.
Быстро протрусил к правому крылу, облокотившись на леера, глянул вниз.
Ледокол мощно из-под штевня от борта проминал, выдавливал крупные колотые куски, лопающиеся с каким-то жутковатым харкающим звуком, встающие на ребро, краем уходя в воду.
В месте излома (в разрезе) льдины практически однородно зеленовато-изумрудного цвета с верхней снежной шапкой.
«Остаточный однолетний[10], – резюмировал со знанием опытного полярника, – холодно-то чего так, не пойму?»
И поспешил вниз.
– Судя по тому, как навалено и разбросано всё то, что не было закреплено, в лёд мы вошли на полном ходу. Об этом говорит и просмотр записей с видеокамер системы физической защиты, – старпом уже принял большинство докладов от руководителей служб судна о состоянии на борту, – система предупреждения столкновения стояла…
В общем, только на «предупреждении».
Предположу, что по краю ледяного поля был окрепший нилас[11]. Да и по кромке – однолетний лёд. Так что удар был, но небольшой. Ничего серьёзного с мест не сорвало. Сдвинуло один контейнер с креплений на палубе, но они там плотно… сильно не разогнался.
– А люди?
– А все уже лежали! Более того, кто был на полу – даже меньше пострадал, чем те, кто в койках. Сыпануло что-то малость со столов, да незакреплённое с полок…
На удивление обошлось без фатальных травм – ушибы, синяки. Дохтур выборочно провёл диагностику, взял анализы у потерпевших и не очень – говорит, что никаких необычностей и отклонений.
– Потерпевших?
– Самое авральное случилось на камбузе – маленький пожар. Но автоматика вырубила предохранители электроплит. Автоматика же потушила и возникший пожар. Сейчас там разгребают бардак, да поварята немного траванулись дымом. Военные пассажиры – там тоже почти в норме. Их старлей говорит – он сам и сержант шлёпнуться всё же умудрились. А рядовые как раз «жим лёжа» выполняли. Так бравой шеренгой и «прикорнули» в коридоре на третьем ярусе.
– Ну, надо же!.. – Сразу подумав: «Пассажиры – это всегда проблемы. Эти хоть военные – без лишних вопросов и паники».
– Так вот, – продолжил помощник, – а потом повезло – торосистость мелкая, редкая, вгрызались в лёд считай что постепенно. Ход плавно ушёл к минусам. Так и гребли, ломая, раскалывая поле. Пневмообмыв на автоматике стоял – пошёл отлив от борто́в. Да чего там… мы «пак»[12] в штатном порядке и до трех метров сломим, а тут, судя по толщине – ещё молодой, однолетний. Уже погоняли в разных режимах – вибрации на винтах нету, значит, лопастей не потеряли…
– Н-да-а, при таком дифференте…[13] – скорей задумчиво, чем удивлённо констатировал капитан. – Теперь по связи?..
– НАВТЕКС[14], ГЛОНАСС – полный ноль! – Наконец начсвязи получил возможность отчитаться. – Пропала связь со штабом Росатомфлота и с военными. Не отзывался «Сомов», который и на радарах не обнаружен. Молчит радиомаяк «Нагурский». Сервер вообще ни одного спутника не обрабатывает, так что и GPS отсутствует. Аппаратура протестирована – исправна. Из предпринятых мер – пока только подача аварийного сигнала на внутренних частотах. Не принимаем сигнала береговых телецентров.
Последнее было сказано скорей уж так – от набитой привычки к бытовому комфорту и для полноты картины. И дополнил:
– Я сначала думал, что пожгло у нас приёмо-передатчики…
– Погоди, эфир вообще пуст, что ли? – перебил удивлённо капитан, выписав рукою круг на слове «эфир».
– Почти. Не ловим ни одного контрольного сигнала.
– «Почти»? А длинные волны?
– Вот именно на длинных волнах пробиваются какие-то обрывки морзянки, – как будто виновато пожал плечами начсвязи, – еле-еле, ни черта не разобрать.
– Ясненько, – в никуда сказал капитан. – Значится, так. Экипажу передать по трансляции – занять места согласно штатному расписанию. Ожидать.
Дождавшись, пока старпом зачитает сообщение, капитан, развернувшись на крутящемся кресле ко всем присутствующим на мостике, спросил:
– Какие будут предложения?
– Собираться не будем в конференц-зале? – решил уточнить штурман.
– А зачем? Все и так тут, – капитан уставился на старпома, – так и?..
– Я думаю, нам надо возвращаться и попытаться обнаружить «Сомова» или то, что от него осталось.
– Поясни.
– Если с «Сомовым» произошло то же, что и с нами, и он врезался в ледовое поле… Вероятно, он, как и мы, смог какое-то время пройти во льдах. Потом застрял, остановился…
– Но на связь он не выходит…
– Совершенно верно, – хмуро согласился помощник капитана, – его могло зажать льдами. Утонул. Экипаж, вероятно, высадился на лёд.
– Но почему они не выходят на связь? – попытался оспорить начсвязи. – У них есть радиомаяки, которые в такой ситуации эвакуируют одними из первых.
– Откуда мы знаем, как там у них всё произошло? – почти огрызнулся старом. – Может, они тоже в отключке были.
– Так, на полтона ниже, – приструнил капитан и обратился к штурману: – Уточни-ка ещё раз наши координаты, курс…
Тот, скосив глаза на свою карту, помимо координат указал примерное расстояние до границы ледового поля на юге (откуда они пришли) и до архипелага Франца-Иосифа. Штурман сразу понял, что капитан хочет продолжить движение к пункту назначения, видя в этом основную причину – расстояние. До Земли Александры было всего двести миль, против более чем вдвое больше обратно. И триста к вероятному местонахождению «Сомова».
– В общем, выбор у нас небольшой, – неожиданно подытожил Черто́в, – либо возвращаться, либо дойти до «Нагурского» и уже там прояснить обстановку. Я решил идти дальше. На поиск «Сомова» отправим вертолёт. Естественно, пилотам следует взять всё необходимое для спасательной операции. Если судно или спасшийся экипаж не обнаружат – по возращении, прежде чем сесть на борт, пусть забегут по нашему курсу и разведают ледовую обстановку. Всё же мне что-то не нравится эта подозрительно опустившаяся температура. Всё, товарищи. Выполнять.
Вот так – по-капитански спокойно, почти обыденным тоном, как будто каждый день экипаж поголовно теряет сознание и судно остаётся без управления.
И ни тебе удивления, ни выразительного вздёргивания брови у команды – тех, кто знал Черто́ва давно (по быту и по работе)… и тех, кто из новеньких, успевших уже проникнуться флегматичным характером и манерой его поведения – донельзя неторопливой. Нередко за глаза именуя кэпа Чёртом. Исходя от фамилии.
Вертолётное обслуживание Росатомфлота обеспечивал 2-й Архангельский объединённый авиаотряд.
В основном на ледоколах перешли на эксплуатацию судовых соосных Ка-32С, но в этот рейс на «Ямале» базировался увалень – «ми́левский» Ми-8Т в транспортной версии.
Экипаж слегка усечённый – пилот, он же командир Вова Шабанов. По складу ума – математик, да и по жизни не романтик. Бортинженер Славик Осечкин – почти творческая личность, со склонностью к браваде с лёгким налётом личной нереализованности.
Должен быть ещё второй пилот (типа «из пополнения») – но, так сказать, немного не перенёс местных реалий… или кухни… или ещё чего. В общем, отстранился (или отстранили) от работы – остался на судне.
Пролетев вдоль скованной ниточки-трещины прохода «Ямала», пилот довёл почти до края ледяного поля, ещё издалека увидев хмурые во́ды Баренца, местами поигрывающие на солнце изумрудно-бутылочным цветом.
Связь с судном «вертушка» поддерживала постоянную, ещё раз подтверждая, что с аппаратурой всё в порядке. И никаких иных сигналов в эфире так и не зафиксировали.
Оранжево-синяя машина прошлась-покружила вдоль границы между белым и густо-зелёным. Пару раз на снегу замечали в бинокль что-то тёмное – подлетали, зависали… Ошибочка.
На всё про всё (поиск, маневрирование) убили не меньше часа.
При очередной встряске, получив окулярами по надбровным дугам, Осечкин чертыхнуся:
– Да нет тут их. Айда обратно – два часа пыхтеть как минимум.
– Забыл? Нам ещё по курсу «Ямала» разведку провести…
– Тем более! Из дополнительных почти уже всю выжгли[15].
– Лады́. Вызывай «Ямал».
– Да у меня с базой практически онлайн, – легкомысленно заявил бортмеханик и переключился на аппаратную ледокола: – Миша!
В ответ хрюкнуло, потом разборчиво:
– Слухаю.
– Мы возвращаемся.
– Никого?
– Вах, дарагой! Всё видел: лёд видел, морэ видел, белий медведь видел! Параход – не видел!
– Погоди. С мостиком переговорю.
И минуты не прошло на разрешительную отмашку.
С виду неуклюжий «ми-восьмой» крутанул хвостом и целеустремлённо направился на норд.
– Жиманём? – предложил Славик, сползая с кресла второго пилота, собираясь пройтись в хвост по человеческим надобностям.
Шабанов молча добавил оборотов, наклоняя машину под встречный поток.
Внизу белая слепящая равнина с пятнами-надгробиями вмёрзших айсбергов. Оглянешься чуть назад по левому борту – по снегу ползет серая тень вертолёта, не отставая, гибко стелясь по буграм торосов.
Большую часть пути, к удивлению Шабанова, летели молча – Осечкин ещё тот любитель поболтать. А тут бортовая связь доносила лишь невразумительные мычания-напевы, бормотанья – коллега-вертолётчик сидел сзади, перематывая видеозапись, которую вели параллельно помимо визуального наблюдения. Видеосъёмка – мера вполне адекватная. При аварийно-поисковых работах человеческий взгляд бывает порой замылен и не заметит то, что зафиксирует камера.
Видимо, даже такой пассив надоел, и пилот, слыша в наушниках нетерпеливое покряхтывание, сам спросил:
– Чего там тебе неймётся?
– Нравится мне полярка, – после небольшой паузы нейтрально начал Осечкин, – красота своя, неописуемая, платят хорошо. И люди. Я ведь многих с «Сомова» знал.
О проекте
О подписке