Странник

Невидимый занавес приоткрылся на миг и снова закрыл от меня панораму вечности. Сейчас это где-то живет и кажется возможным, но таким неприступно далеким. Литургия закончилась. Выхожу из храма. Сознание, как с высокой горы, сходит в низины земли.

– Это страшно – стоять у Престола Божиего!

– А Престол в алтаре храма – это не то же самое? Перед земным Престолом тебе не страшно? Бог восседает и на Небесах, и в каждом земном православном храме.

– Зачем нам открывают это?

– Для укрепления веры.

– Из чего все это? Откуда оно?

– Это живет в центре сердца. Господь человеку от рождения вместе с душой вкладывает семя Царства Небесного. И каждый может при желании пройти этот путь.

– А почему всё так знакомо? Будто происходило раньше.

– Ты читал об этом в Евангелии и у Святых отцов. Бог Слово познается через слово откровения, данное Святым. Вот почему Церковь обязывает непрестанно читать Евангелие и Предания. Тогда свет Истины просвещает всего человека: дух, душу и тело. То, что ты прочел и принял сердцем, остается с тобой навечно.

– Благодарю тебя. Что же мне делать дальше?

– Странствовать. Ты же для этого вышел из дома.

– Мне бы сначала к настоящему страннику примкнуть.

– Да вот он – только оглянись.

Оглядываюсь и действительно вижу присевшего на траве худощавого мужчину лет пятидесяти с выгоревшим рюкзачком за спиной, с иконой на груди. Да и сам он напоминает мне кого-то иконного. Только кого, сейчас не вспомнить. Радость от пережитого и от этой нежданной встречи наполняет меня.

– Экий ты колоритный, брат, – открываю рот от восторга. – Дай-ка я тебя рассмотрю… Силён, силён!

– А теперь поругай, – просит собеседник, робко поглядывая на меня прозрачными глазами мудреца.

– Зачем?

– А чтобы не потщеславиться.

– Это пожалуйста, – с готовностью соглашаюсь. – Ходят тут, понимаешь! Привыкли там у себя! А здесь вам, между прочим, не там. Совсем уже всякую наглость потеряли. Ну как, хватит или еще добавить?

– Хорошо, хорошо, – слегка улыбается странник, – спасибо.

– Всегда готов. А ты кто?

– Не видишь? Странник. Вот сума, вот посох, а вот икона. Странник… Хожу из монастыря в монастырь. По благословению.

– И сколько в день проходишь?

– Обычно семь Богородичных правил.

– Это сколько ж, если в километрах?

– По-разному, брат. Иногда птичкой летишь, а иногда ползешь черепахой. Как нагрешишь…

– А сейчас откуда и куда?

– От преподобного Сергия к благоверному Даниилу.

– Можно мне с тобою рядом? Если уж не странником, то хотя бы странствующим?

– Странствующим, говоришь?.. Можно, если тихо и с молитвой.

– Тебя как величать, странник? – спрашиваю по-родственному.

– Валерий. А тебя?

– Тихон. Послушай, а ты голоса слышишь?

– Святые отцы учат нас, что в сердце и в уме человека постоянно звучат голоса. Их несколько: свой собственный, голос ближнего, молва или голос толпы, ангельские вразумления, которые называются голосом совести; ну, и… этого самого, двойника-мучителя. Чтобы знать, какому голосу верить, а какой отвергать, нужно иметь различение духов. Голос, в котором слышишь любовь и уважение к твоей свободе воли – совесть. Если голос предлагает прощать ближнего, любить Бога, смиряться, молиться и каяться – это тоже совесть. Ну, а если голос предлагает что-то страстное, тревожное, гордое или, скажем, отложить спасение назавтра – это голос того самого двойника. Отвергай его.

– Значит, бояться голосов не надо?

– А православным бояться вообще ничего не следует. Кроме греха. Помнишь в Псалтири, «тамо устрашишася страха, идеже не бе страх»? Так это относится к тем, кто «рече безумен в сердце своем: несть Бог, растлеша и омерзишася, несть творяй благое».

Говорит складно, думаю, видно, подкован странник.

И мы пошли. Вот так просто и обыденно: поднимаемся, отрясаем прах с одежд, осеняем себя крестом и трогаемся в путь. Идем, молитовки пошептываем. Прохожие на нас оглядываются. Поначалу хочется каждому сказать что-нибудь, но потом привыкаю и перестаю обращать внимание.

…Вспоминаю, как приятель позвал меня в гости – «обмыть» новую машину, на этот раз спортивный двухдверный «Мерседес». После восхищенного ощупывания автомобильного чуда сидим за обильным столом загородной виллы. На поставках французского вина Леша заработал солидные комиссионные. Его аж распирает от новостей, а поделиться кроме как со мной не с кем. Бизнес, как известно, врагов-завистников умножает, зато друзей-приятелей сильно отсеивает. Наши отношения сохранились благодаря тому, что мне от него абсолютно ничегошеньки не нужно.

Так, после бокала «Шато-д-икем» он покровительственно обнимает меня за плечи и, снисходительно заглядывая в лицо, предлагает мне чем-нибудь помочь. Зная этого парня, ничего путного от него не жду. Несколько раз пробовал с ним сотрудничать, но это оказалось невыносимым: чуть что – истерики, угрозы на ровном месте. А уж если бы случилось что неровное… Вы думаете, многотысячные состояния можно заработать без насилия? Я давно уже так не думаю.

После моего вялого отказа Леша вскакивает и развивает любимую тему: деньги как средство обретения свободы. Слушаю, слушаю, и так мне все это опротивело!.. И я задаю ему вопрос:

– Ты можешь обойтись без вкусной еды, чистого питья, сладкого вина, доступной женщины, современного комфорта, удобной одежды, унитаза, душа, автомобиля, гаража, дома, денег? И страха, конечно?

Он смотрит на меня исподлобья, набычился, подозревая провокацию. И отвечает «нет».

– Да ты повязан с ног до головы, парень! Как буйный псих цепями! О какой свободе ты говоришь!.. Что ты способен дать, чем поделиться – кроме рабских цепей?

Кажется, поколебал тогда вавилонскую башню его жизненной философии. Но эта встреча на три года отсекла его от меня. Впрочем, потом он «нашелся» и звонит теперь раз-два в год «по вопросу обретения свободы»…

…Топаю, топаю, однообразно и нудно. Молитва то затухает, то вновь загорается. Это рассеяние. Оказывается лучше, если под ноги смотреть. После сто пятидесятой молитвы ищу, где бы присесть. Ступни ног горят, хочется пить. Только мой странный спутник шагает рядом и мне расслабляться не дает.

Свобода

Жажда нарастает. Солнце печёт, прожигая плотное сукно одежды. Под ногами скрипит влажный желтый песок. Иногда наступаю на сухую палку, она с треском ломается. Молитву шепчу с трудом. От жажды дерет глотку, шершавый язык едва шевелится. Поднимаю взгляд на спутника – ему хоть бы что. Идет бодрым шагом, хлопая развевающейся юбкой выцветшего подрясника. Посох, отлакированный ветром и выбеленный солнцем, так и летает в его руке. Сколько же может он ни пить, ни есть? И чего ради увязался я за ним? Что мне дома не сиделось? Тоже, любитель странствий нашелся! Мучайся теперь, мечтатель. Поделом тебе.

Ему-то что. Он странствует всю жизнь, привык уже. Что голод, что жажда, что солнцепек – его будто и не касается. Он оглядывается, кротко улыбается сухими губами, подбадривает внимательным взглядом.

Справа за песчаной полосой высятся серые базальтовые скалы. Ни единой травинки, ни махонького деревца… Слева перекатываются голубоватые пенистые волны. Иногда ветер срывает с них пушистую пену, рассыпает в мелкие брызги и швыряет в лицо. Только вместо желанной прохлады до губ долетает мелкая соль и оседает на лице, волосах, одежде. Кристаллики соли скрипят на зубах, жгут носоглотку, слепят глаза. От непрестанной ходьбы горят ступни, наливаются свинцом ноги, от жажды пылает все нутро. Больше не могу…

– Отче, жажду, – сиплю иссохшей глоткой.

– Что же мешает тебе напиться, чадо? – улыбается он краешком рта. – Вода рядом. Только руку протяни.

– Она же соленая, отче.

– Разве Господь не знает этого? Разве не напоит Отец жаждущего сына?

– Она соленая!..

– Ладно, остановимся.

Он вонзает посох в песок и воздевает жилистые руки к горячему небу. Его губы тихо шепчут. Борода подрагивает от едва заметных движений подбородка и набегов ветерка. Вот правая рука осеняет крестным знамением воду и опускается.

– Пей сколько хочешь.

Вхожу по колени в пенистую волну и набираю пригоршню прозрачной воды. Пробую языком. Пресная!.. Пью взахлеб, брызжу на лицо, взметаю ввысь водяные фонтаны и смеюсь от радости. Вода прохладная, сладкая, живая – впитывается в каждую клеточку моей высохшей утробы, смывает въевшуюся в кожу соль, плещется и рассыпается налету радужными звонкими каплями. Кто не жаждал до огня в груди, тот не знает, какая это драгоценность – вода!

Выбегаю на берег и развязываю котомку. Достаю пустую фляжку…

– Зачем тебе это? – спрашивает мой спутник. Он так и стоит на берегу, опираясь на посох. Хоть бы пригубил воды…

– Как же… Хочу набрать воды впрок. Она такая вкусная!

– Скажи, чадо, а разве там, куда мы идем, Бога нет? Разве не напоит Он тебя в любом месте?

– Истинно так, отче Виссарионе.

Он кивает и продолжает путь. Я иду вслед. Усталость прошла, ноги шагают легко, будто встал после отдыха. Голова ясная. Тотчас вспомнился мой вопрос авве: «что есть свобода?» Старец только кивнул головой: «Даст Бог, узнаешь». Кажется, кое-что узнал. Одна у него забота – молитва. Это его жизнь, его дыхание, его пища и питие. Остальное дает ему Господь. В любое время, в любом месте. Он кроткий раб Божий. Он совершенно свободен.

Пустынник

– Урок весьма поучительный. Благодарю, Ангел. Только я вот все думаю… Никак из головы не выходит. Преподобный Виссарион из монастыря в монастырь ходил. Там, в монастырях, есть и кров, и еда. А как выживали пустынники? Там же, помнится, голые скалы, песок, зной. Ни кустика, ни лужицы – никакой жизни. Я понимаю: вера, призвание, подвиги… Но и подвижнику иногда пить-есть нужно.

…Мы с попутчиком выходим из города рано утром. Сначала идти легко. Держим путь в сторону огромной серой горы на горизонте. Авва сказал, что за ней мы найдем еще одну гору – нам туда. Полдень застает нас в зеленом тростниковом оазисе на берегу небольшого озерца. Здесь прохладно, птички порхают, тучи москитов, множество звериных следов на раскисшей серой глине.

Окунаем в мутноватую воду горящие ноги, смывая свинцовую усталость. О, какое блаженство! Набираем во фляжки солоноватой воды и с новыми силами отправляемся дальше. По широкому каньону среди высоких пепельных скал ступаем по белому плотному песку. Зной давит и наливает все существо тяжестью. Сознание иногда плывет знойным маревом, становится мутным, неверным.

Иногда кажется, что идем по облакам, которые пронзают скалистые вершины гор. Молитва вяло, через понуждение поскрипывает на зубах и языке. Иногда кажется, что вот сейчас, в этот миг рухнешь в полном изнеможении. Но в последний момент издаешь отчаянный предсмертный молитвенный вопль – и силы вливаются в изможденное тело и очищают голову от вязкой горячности зноя. Так и бредем: от смерти к жизни, сквозь тернии саможаления.

Ночь застает нас среди голых камней. Ложимся, преломляем хлеб, жуем финики, запивая капельными глотками драгоценной воды. После благодарственной молитвы приникаем к теплым камням и засыпаем. Только в пустыне ночь не слишком спокойное время. Кажется, едва голова коснулась предплечья, как резкий всплеск звуков вонзается в мозг – и ты вмиг превращаешься в замершее от страха существо, похожее более на испуганного зверя, чем на человека Божиего.

Ночная пустыня полна суровой охотничьей жизни. Где-то рядом шипят и ползают змеи, шуршат ящерицы, кругами ходят голодные леопарды и львы. Звенят над ухом и жалят москиты, оставляя на коже жгучие нарывы. Вокруг то что-то ухает и воет, плачет и скрипит. Сердце замирает от каждого звука, разливая по телу холодный липкий животный страх. Луна еще рассыпает мертвенный давящий свет. И все это будет продолжаться до самого рассвета. Но авва предупреждал нас об этих искушениях. Он обещал молиться за нас. И все, что нам остается, – это слиться воедино с его молитвой, горячей и светоносной. Как его любовь к Господу. Как его любовь к нам, чадам своим.

С потугой выдираем себя из этого мира страха и «уходим под кожу». Целиком полагаемся на Божий промысел о нас, на Его несокрушимую защиту и всем сознанием уползаем, как улитки, в уютный домик ночной молитвы. Восемь священных слов, среди которых сладчайшее Имя, – утешают, отгоняют всё внешнее и вводят в дивный мир внутреннего покоя.

Следующим днем идти легко. Ночь укрепила нас, освежила и убедила в огромной силе Божиего заступничества, покрывающего наше послушание. Полдневный зной переносится легче вчерашнего. Воду мы уже не пьем, а только изредка смачиваем ею сухие губы. Да и сама вода изменила вкус на сладкий. Это все авва: он незримо следует и сопровождает.

За серыми сыпучими песками, за скалами, громоздящимися там и здесь, за миражами и слоистыми потоками горячего воздуха – встает перед нами прекрасным дворцом рыжая Плоская гора. Неожиданно легко по крутому склону взбираемся мы на ровную каменную террасу и идем дальше. Под ногами каменная плита. Каждый звук наших шагов многократно отражается и эхом разносится вдаль. Звук нашего дыхания становится громче.

Перед нами вырастает еще один уступ. Еще один подъем. Оглядываемся. До самого горизонта тянутся каменные террасы разной высоты. А нам нужна самая высокая и темная – туда и направляем стопы. Здесь небо прозрачней, чем внизу. Его синева углубилась и выгнулась ввысь. Воздух очистился от пыли, хотя по-прежнему горяч. С трепетом подходим к фиолетовой горе, похожей на пень огромного дерева. Огибаем с восточной стороны почти отвесную стену – и видим чудо:

Будто море в каменной горе за многие века проточило глубокую бухту, и она покрылась …изумрудным ковром. Среди виноградников и ровных гряд с овощами высятся банановые пальмы, богатые смоквы, персиковые и гранатовые деревья. Они обильно осыпаны плодами, шелестят сочными листьями. Огромные цветы стелются по земле, пышные кусты разливают сладкое благоухание. Конечно, предупреждал нас авва, что увидим необычное, но такого райского изобилия мы никак не ожидали.

От огромной пещеры отделяется и мелкими шажками приближается к нам Старец. Его сопровождают огромный ленивый лев, вальяжный гепард и трепетная глазастая серна, они льнут к его ласковым рукам. Над белым хитоном развеваются волосы до колен. Серебристая борода ниспадает на грудь и достигает середины голени. От глаз и едва заметной улыбки исходит сияние. Когда мы падаем к его ногам, легкий сладчайший аромат окутывает нас прохладным облаком. И мы понимаем, что попали в земной рай.

Все, что происходит с нами дальше, разум вместить не может. Опустившись на цветочный ковер, вкушаем плоды райских садов. «Бысть сердце мое яко воск, таяй посреде чрева моего». Мы пьем напитки, от которых усохшая утроба расцветает весной. Мы слушаем пречудные глаголы, от которых трепещут Ангелы, незримо служащие нам за пиршественным столом. Нам хочется только одного: чтобы это не растаяло, не унеслось порывом ветра, никогда не кончилось!

По нашей просьбе дивный Старец поведал, как поселился он в этом месте. Как пришел в пустыню, горя желанием умереть для мира, умереть за грехи свои, умереть за Христа Спасителя. Четыре дня и ночи шел он сюда. А как взобрался на гору – так изнемог. Остаток сил решил положить на покаянную молитву. И молитва его была, как огонь. И вот Ангел Господень явился ему и коснулся чела рукой. И силы влились в изнемогшую плоть.