В результате замешательства – Платона опять подвела обратная связь – пересмешник, обращаясь к женщине, нечаянно выпалил:

– «С праздником!».

– «Та-а-ак!» – недружелюбно протянул почти сорокалетний батюшка Александр, в миру Алексей Демьянович Круглик.

Попадья же, Наталья Викторовна Самойлова, чуть смущённо заулыбалась от удовольствия, но на поздравление никак не прореагировала, будто не слыша, сразу, шельма, переведя разговор на другую тему.

И поповское семейство в две тренированные глотки атаковало опростоволосившегося:

– «О! Лыжи!? А биодобавки, что? Уже не помогают?!» – по привычке первым начал издеваться над чужими прихожанами поп, видимо вспомнив давнее, почти десятилетней давности, увлечение Платона «Гербалайфом».

Пока Платон удивлённо молчал, не зная, что и ответить мракобесу, слово без спросу взяла попадья:

– «А как там Кеша? Ему сейчас восемнадцать?».

– «Нормально! Учится, работает…».

– «А со своей девушкой встречается?» – бесцеремонно перебил ответ Платона скрытый эротоман-завистник.

– «Да, так, как-то, непонятно. Они ведь оба учатся и работают!».

– «А-а! Поматросил и бросил!» – обрадовался поп, что не только у него есть семейно-жизненные проблемы.

– «Да, нет! Дружат! Только спокойнее! Да и времени у них свободного почти нет! Ведь повзрослели дети, стали серьёзней, и теперь ответственней относятся к жизни, зная, что не будет им манны небесной, да и подаяний на иномарку тоже!» – разъяснил дурачку Платон, переходя в убийственную контратаку.

Пока поп открывал рот, пытаясь быстро придумать и выпустить в свет очередную ересь, Платон продолжил ответ попадье:

– «А ему сейчас девятнадцать с половиной!».

– «Значит, в армию пойдёт!» – обрадовался спасительной находке поп.

– «Пойдёт! И с удовольствием! Но только после окончания института!» – снова ошарашил и расстроил того Платон.

Поп, как вещь в себе, как истина в последней инстанции, видимо привык поучать всех подряд. Но годящийся ему по возрасту в отцы Платон не мог с этим мириться, и окончательно перехватил инициативу, продолжив:

И вообще! Вы же учились в школе? Так там, если Вы ещё не совсем забыли, прежде чем открыть рот, ученики руку поднимают, спрашивают разрешение у учителя!».

И после этого аргумента у попа неожиданно кончились его, красноречие пропало, и он на глазах завял. Побитые, они с попадьёй первыми вышли из лифта и направились на выход.

– «Как пахнет мимозами!» – разочарованно и завистливо молвила попонка, обращаясь к мужу, демонстративно не поздравив вахтёршу с женским праздником, и не давая той возможность повторить Платоновскую ошибку.

– «С праздником Вас! Здоровья и ещё раз здоровья!» – за всех отметился Платон.

Дураки всё же эти верующие! Особенно наш попик со своей попонкой! Одно время она не разговаривала со мной, даже не здоровалась! А сегодня – решила меня как-то уесть за поздравления! А сам попик? Ну, не дурачок ли он? Одно время он за глаза корил Кешу за сожительство с Кирой, называя их страстную и чистую юношескую любовь простым прелюбодеянием! Это его уже умершая вдова-тёща одно время строила мне, женатому, глазки, явно пытаясь кадриться, и затащить меня в свою постель! А сам засранец ещё учит старших, как им жить?! Вот их Бог всех и наказал! Как говориться, «бодливой корове Бог рогов не дал»! И похотливую их мать он прибрал к себе на небеса.

И беременность Натальи чудесным образом не завершил, не дав бесноватым обзавестись наследником-попёнком! Теперь вот и завидуют молодым и здоровым, не отягощенным лицемерием и ханжеством. А следующий раз надо будет спросить попа: а почём нынче опиум для народа, если на деньги прихожан Вы на дорогой иномарке ездите?! Хоть и зло я о них думаю, но справедливо! Достали они уже меня! А ведь яйца курицу не учат…, особенно перепелиные! – сам с собою рассуждал возмущённый по пути на автобусную остановку.

После солнечной, но всё ещё скоростной лыжни Платон оповестил домашних о встрече с поповым семейством, чем вызвал крайнее возмущение жены, и особенно сына:

– «Да я этого попа сожгу когда-нибудь! Это из-за него у нас с Кирой разладилось! Он, гад, сглазил…, вернее наколдовал!».

Платон успокоил Кешу, довольно переглянувшись с женой:

– «Да, он сам теперь напросился на перо!» – заключил писатель.

– «Вот именно, что на перо!» – подразумевая другое значение слова, злорадно завершил Иннокентий.

После ухода сына Платон проинформировал жену о том, что Кеша готовил подарок не только ей, но и Кире.

– «Да-а?! Хорошо! Дай-то Бог!» – обрадовалась мать.

Позже Платон поздравил с праздником лишь ограниченный круг неверующих женщин, только тех, кто ещё не забыл, что он мужчина, атеист и защитник Отечества.

Но с особым удовольствием он поздравил в этот раз Кирюшку, пожелав ей всего и многого. Поблагодарив, та попросила позвать к телефону «тётю Ксюшу». Обменявшись взаимными поздравлениями и пожеланиями, Ксения сообщила Кире о реакции Кеши на информацию «дяди Платона» о попе, намекая на то, что в их отношениях ещё не вечер.

На следующий день Платону предстоял очередной квази аврал в его работе. Но этого, как всегда, не случилось. Необходимость подготовить некоторое значительное количество коробок к определённому сроку и для важного заказчика опять чудным образом испарилась, причём, как минимум, до конца текущей недели.

Постоянное враньё Надежды, – основанное на недоверии к мужчинам вообще, и в кои ряды невольно попал всегда честный, порядочный и добросовестный, работящий Платон, – с целью создания задела, – опять вынудило Платона не обращать никакого внимания на её просьбы-заказы.

Это теперь касалось и количества коробок и срока их подготовки. Он опять решил продолжать работать, как и раньше: согласно своей технологической мощности, без пыхтений и потений, то есть, без аврала!

В подтверждение этого в четверг Надежда послала Платона на выгодную ему перегрузку большого количества коробок на минскую машину.

При парковке больших грузовиков друг к другу Платон дал Лёшке совет по поводу нужных действий водителей, на что тот по-хамски огрызнулся:

– «Они что? Дураки, что ли?!».

– «Так все люди без исключения считают себя умными, однако глупостей сколько совершается?!» – пришлось старшему опять объяснять раннему.

Работа в этот раз как-то очень спорилась. За наличную оплату помогали оба водителя, и не было Гаврилыча, которому в этот же день поручили разгружать другую машину – маленькую «Газель».

Освободились рано и физическое самочувствие Платона, подкреплённое солидной денежной премией, было отменным.

Утром в пятницу он задержался в аптеке. В ожидании очереди Платон услышал от молодой женщины, обращённое в кассу:

– «А сколько они стоят?».

– «Смотря, в каком виде!» – поучала неопытную больную провизор.

– «В разжёванном – дешевле!» – помог покупательнице Платон.

В этот день заболела Надежда, и мужики оказались одни.

Платон опять клеил этикетки на банки.

Лёшка, поработав для себя на компьютере, после обеда взял опять же себе биодобавок и уехал домой.

А Гудин погонял шарики, отоварил нескольких посетителей, положив выручку в свой карман – авось до понедельника всё забудется, – и, щедро одарив себя, тоже пораньше тихой сапой и с полным портфелем чужих дорогих биодобавок двинулся к дому.

Платон вспомнил, что ещё ровно год назад начал писать стихотворение про Гудина под музыку известной песни из кинофильма «Весна». Он нашёл наброски и стал дописывать их, озаглавив: «Весенние потуги».

 
Наконец, глубокий снег растая,
Оголил поляны и кусты.
Тем ландшафт во всей красе представя,
Воплотил реальность из мечты.
 
 
То, что за зиму ещё не сгнило,
Превратившись по весне в дерьмо, –
Под напором вешних вод поплыло,
Очищая землю всё равно!
 
 
По бульвару снова шёл прохожий.
А от птиц летели трели про апрель.
Шёл прохожий с… загорелой кожей
Из Египта…, и неся портфель.
 
 
Шёл Иван солидно, даже чинно,
Хоть на пенсии уже давно.
По походке старца было видно –
На весну ему плевать всё равно!
 
 
Каждый день ведь он в заботе,
Как бы «зёрнышко опять склевать».
Как петух он держит путь к работе.
На «грачей» и на «скворцов» начихать.
 
 
Пусть кричат себе, поют задорно.
Пусть все слышат птичий перезвон.
«Ведь весёлой птицей быть зазорно!» –
Искренне считает он.
 
 
И на склад крадётся жадный дюже
Тихой сапой «Ванька-озорник».
Запихнул в портфель он банки туже,
В маскировке поднял воротник.
 

Платон задумался, и отложил текст, так как пора было идти домой.

На следующий день он, в ожидании заряжания автомобильного аккумулятора продолжил стихотворение в гараже, чуть было, не потеряв нить, его идею, но вовремя спохватившись:

 
И я опять забил весеннюю тревогу.
И птиц опять послал бы я во все концы.
Но кто из них сейчас придёт мне на подмогу,
Чтоб Гудин Ванька не обрезал все концы?
 
 
Ведь нам такая прыть не нужна!
Для нас лишь только честность важна!
И нам такой петух ни к чему!
Об этом мы и скажем ему:
 
 
Да! Да…, да!
Иногда!
Но! Но…, но:
Всё равно:
 
 
Слепят лучи,
Журчат ручьи.
И бывший лёд на Солнце тает.
И даже пень
В апрельский день
С берёзкой… переспать мечтает!
 
 
Журчат ручьи,
Кричат грачи,
И Ванька Гудин расцветает.
Пока апрель –
Мечтать не лень,
И он с надеждой засыпает…
 
 
Ведь он решил: ему всё можно,
Раз стоит сейчас на девок… хрен!
И на старости, но осторожно,
Совершить готов он адюльтер.
 
 
И в ответ так дерзко отвечает,
Что смолкает птичий перезвон.
Ванька искренне всегда считает,
Что всегда везде прав лишь он.
 
 
«И честность не нужна никому!
И говорить о том ему ни к чему!
Скворцы, да и весна – ерунда!
Да, да, да! Ерунда!
 
 
И потуги мои – ерунда!
Да, да, да! Как всегда!».
Но! Летят… гонцы во все концы:
Иван… плывёт – ему дорогу!
 

Почти всю прошедшую неделю Нона готовила свои трофейные вещи к вывозу на дачу, попутно изливая душу Платону. Вскоре появился её младший сынок Олег – скрытый экстрасенс, студент. Мать стала хлопотать над чаем.

Проходя в узком месте своего кабинета мимо нагнувшейся к чайнику Ноны, Платон невольно слегка задел своим бедром её обширные ягодицы.

– «Э-эх!» – вздохнула женщина.

– «Ещё раз?!» – спросил мужчина.

– «Щаз…!» – пообещала она.

– «Разденусь!» – помог он.

И действительно, в их помещении в последние дни стало явно теплее.

Коммунальщики несколько не успевали за перепадами ночных и дневных температур. Через теперь постоянно открытую форточку в полуподвальное помещение ООО «Дека» врывался пьянящий, свежий, весенний воздух. А за окном природа осторожничала, ночным морозцем придерживая рьяную весну, очередная встреча с которой предстояла Платону опять на лыжне.

Бесснежная неделя во многих местах замусорила лыжню сухими листьями, мелкими палками и прочими дарами деревьев и кустов, сделав её невозможной для постоянного скоростного бега, а местами даже опасной. В хвойном лесу было ощущение, что идёшь не по лыжне, а по тропинке, во многих местах щедро присыпанной песком. Это многочисленные не истлевшие прошлогодние еловые и сосновые иголки нещадно тормозили лыжи, делая скольжение совершенно невозможным. Поэтому лыжник в этот раз не упирался, показав и соответствующее весьма посредственное время.

Воскресный поход сулил продолжение им уже пройденного. Но ночные заморозки покрыли тонкой корочкой льда весь лежащий на земле мусор, из-за чего неожиданно для Платона скольжение стало отменным.

Поначалу, опасаясь резкого торможения и возможного падения, он шёл осторожно. Но по мере отсутствия сопротивления и излишнего трения, Платон осмелел и прибавил ходу, да так, что в итоге без лишнего напряжения показал лучшее время в сезоне, на минуту туда, и на две минуты обратно улучшив рекорды. Домой возвращался довольный и не уставший.

В понедельник неожиданно подморозило, и днём подул холодный, злой, пронизывающий ветер, напомнивший Платону поговорку «марток – оденешь семь порток».

Во вторник, 16 марта, Вячеславу Платоновичу Гаврилову-Кочету исполнилось сорок пять лет. Вечером после работы отец по Skype поздравил старшего сына с юбилеем, а тот рассказал о последних новостях жизни его семьи.

А в среду ещё больше подморозило. И тут ещё рабочие вдобавок стали менять в здании батареи центрального отопления. Первой замёрзла, как и должно быть по должности, комендант здания – Нона Петровна Барсукова:

– «Я уже замерзаю!».

– «Так двигаться надо… в сторону дома!» – искренне подсказал Платон.

Повинуясь совету коллеги, Нона Петровна не сразу двинулась в сторону дома. Поначалу она погрелась рассказом о своих любовно-сексуальных проблемах. Платону уже давно показалось, что эта женщина планомерно обхаживает его, готовя в свои сексуальные партнёры. Она теперь не намекала, а в открытую говорила, что голодна в сексуальном плане, что может возбудить любого мужчину и уверенно поднять его естество из положения ниц, и даже удовлетворить мужчину с помощью минета.

Словно окончательно проснувшаяся после зимней спячки любвеобильная сучка, она темпераментно и энергично теперь готовилась вкусить все прелести ненасытной любовной жизни, коей она была просто беременна.

Более того, она намекнула Платону, что хоть сейчас может легко найти в их здании вполне уютное и подходящее помещение для сексуальных утех.

От таких откровений Платону стало даже неудобно перед самим собой.

Ведь ещё совсем немного и Нона просто внаглую предложит ему заняться с нею сексом. Однако верный, но голодный, в отличие от других, он пока держался. Но это событие произвело на Платона сильное впечатление, и он разразился в ответ Ноне стихотворением на музыку песни А. Макаревича «Синяя птица», которое вскоре и подарил виновнице, так и назвав его:

Женщине, рождённой для любви!

 
Пред тобой я снимаю шляпу,
А не только снимаю штаны.
Я такую мечтал встретить бабу:
Воплощенье моей мечты!
 
 
Ты не птица, и не… «блошка»,
А нормальная в жизни… «мать».
Извращенка быть может немножко?!
У тебя ни взять, ни отнять.
 
 
И в постели ты словно кошка.
По-простому тебя не взять.
И в любви ты Эйнштейн немножко.
В общем, форменная даже… «мать»!
 
 
Я всегда о тебе мечтаю!
Ну, и как же с тобою мы?
Я в мечтах своих словно таю,
С воплощеньем моей мечты.
 
 
Я ищу с тобой снова встречи.
Я хочу заглянуть в глаза,
И услышать сладкие речи,
Растрепать твои волоса;
 
 
Ощутить твои нежные руки,
Задохнуться в устах твоих,
И почувствовать крепкие груди
На коленях и бёдрах моих.
 
 
Да! Ведь в том твоё назначенье!
По-другому устроена ты.
Ты божественное творенье!
Воплощенье земной красоты!
 
 
А пусть злые… лишь лясы точат.
А завистники по пустякам
Тебя на людях всё порочат.
Ведь плевать на плебеев нам.
 
 
От плебеев всегда много шума.
Много дикости и суеты.
Их активность доходит до бума,
А последствия – до маеты.
 
 
Но нельзя «опустить» королеву.
Её можно только поднять!
И тем боле королеву-деву!
И тем паче королеву-мать!
 
 
Что божественно, то не стыдно!
Не стесняешься ты наготы.
И любить тебя не постыдно.
Ты не любишь лишь простоты.
 
 
Ты чаруешь нас всех собою.
И с тобой всяк готов пойти.
Но, как с богинею дорогою.
Берегиня ведь ты любви!
 
 
Не у каждого хватит духу
Красоту такую объять.
И боится он дать маху.
Он боится даже обнять.
 
 
Он боится с устами слиться,
Заглянуть богине в глаза.
И под речи красы-девицы
Отпустить свои тормоза.
 
 
Получить наслажденье земное.
Насладиться любовью всласть.
И почувствовать то, родное:
Ощутить над богиней власть!
 
 
Ну, а всё остальное на свете
Это сущая ерунда!
От любви лишь рождаются дети!
От неё лишь большие дела!
 
 
И не каждому в жизни даётся
Жить, любить, и детей рожать!
Ну, а что же другим остаётся?
Только лишь себя ублажать.
 
 
В заключенье, я к Вам, мужчины,
Обращаюсь здесь с песней моей:
Будьте Вы повнимательней, чинны
К птице счастья любви своей.
 
 
Вот такая о женщине песня!
Вот такая о прошлом грусть.
В этой песне пред Вами весь я.
Если можно, то я вернусь!
 
 
Ну, а как же, жена, быть с тобою?
Как же нам друг друга понять?
Как же нам быть с любовью такою?
Это ЖЕНЩИНА, а не…«мать»!
 
 
Может быть, надеюсь, что скоро,
С воплощеньем моей мечты,
Ты отложишь дела все споро,
На минуты такой станешь ты?!
 
 
Ну, и кто сейчас в моём сердце?
Ну, конечно, опять же ты!
Воплощеньем любовников в дельце
Может, станем когда-то и мы?!
 
 
Будешь ты для меня желанной!
Будешь ты для меня дорогой!
Может счастье небесной манной
Окропит образ женский твой?!
 

Из-за пыли и вони при отрезании старых батарей пожилая вахтёрша Татьяна Васильевна тоже попросилась во временное убежище к Платону. И тот предложил ей пока разделить комнату с племянницей её же мужа – Ноной.

Вскоре на склад мимо беженок продефилировал Гудин. Не разговаривающий с его разоблачившей Ноной, Иван Гаврилович обратился к Татьяне Васильевне:

– «Тань! Ты теперь у нас дежуришь?!».

– «Да! Вот слежу!».

– «Чтоб не… «стырил» чего!» – не удержался Платон.

Но Гудин не был бы Гудиным, если бы на обратном пути не попытался перевести стрелки подозрительности, в том числе Ноны, на Платона:

– «Так тут уже брать нечего! Всё вынесли!».

– «Домой и на дачу!» – помог ему с откровением Платон.

Вскоре вместо Гудина к Платону вошла Надежда, вручая ему деньги:

– «Платон, когда пойдёшь обедать, на обратном пути купи пакеты и мне яблок и вафли!».

– «Хорошо!».

– «А ты когда пойдёшь?».

– «В два!».

– «О! Это поздно!».

– «Так, если хочешь раньше, пошли… Челсика!».

Услышав это, Нона захохотала. Со ставшим, после смерти Тоси – старшей собаки Надежды, теперь вожаком стаи Челсиком, Ивана Гавриловича Гудина Платон ещё не сравнивал.

Держатели животных Платон и Надежда давно утвердились в единодушном мнении, что метод её знаменитого однофамильца И. П. Павлова вкорне неверен. Ибо их опыт сожительства с кошками и собаками утвердил обоих в единодушном мнении, что те, безусловно, имеют даже возможно интеллект, не имеющий ничего общего с, какими бы ни было, рефлексами.

Пёс Надежды Челсик вместе со своей дочкой-сестрой Дуняшей под руководством и при главном участии кошки Мани (Марийки), давно сами научились лакомиться конфетами, спрятанными даже на самом верху платяного шкафа в одной из жилых комнат подмосковного особнячка.

Роли шайки охотников за сладким распределялись следующим образом.

Марийка легко, в два-три приёма, запрыгивала на высоченный шкаф, лапой подцепляла крышку коробки, лишь частично сдвигая её в сторону, когтями подцепляла всего одну конфету и бросала её с высоты на пол, внимательно наблюдая за продолжением интересного процесса.

Дуняша наступала одной лапой на край обвёртки и аккуратно клыком подцепляла её, тут же невольно и надрезая фантик. Аккуратно тяня, собака окончательно снимала со сладкого приза серпантин обвёртки, затем делилась добычей с отцом-братом Челсиком.