Глава 2. Соблазны

Проснувшись от какого-то шума, Платон заметил, что Александр Александрович уже бодрствует. Проверив целостность кармана с деньгами, и проделав необходимые утренние процедуры, Платон уставился в окно, любуясь мелькающим за ним пейзажем. Восходящее за горизонтом Солнце, вселило в его сердце какой-то непонятный, всё более надвигающийся, восторг. Его душа затрепетала, дыхание участилось. Чтобы несколько сбить его, Платон сделал глубокий вдох. А в голове его понеслось:

 
В понедельник, утром рано,
Солнце встало из-за туч.
Розовеет одеяло
Облаков белесых куч.
 
 
Небо нежно-голубое
Распростёрлось, вдаль маня.
Интересное такое…
Что в Казани ждёт меня?
 
 
Поезд мчится, но не быстро,
Мимо старого поста.
Накатилась Волга шустро
Арматурою моста.
 
 
Там, на плёсах, в гальке серой
Баржи спят в туманной мгле.
Волны гонят пены белой
Гребешки, да рябь в воде.
 
 
Лёгкий ветер нагоняет
Облаков густую ширь.
Он, как будто, расширяет
Небо серое в эфир.
 
 
Дождь идёт вдали за полем.
Словно нитями с землёй
Соткал небо он. Доволен
Я теперь картиной той.
 
 
Будто крейсером на рейде
Здесь лесистый остров встал.
Он в заливе, хоть залейте.
Надо ж, Бог, какой создал!?
 
 
Появился город: краны,
И различные дома.
Осенью всегда мы бравы.
Что за чудная пора!
 
 
Мимо город проплывает.
Это был Зелёный Дол.
Пусть никто не забывает,
Почему «зелёный» он.
 
 
За окном река-болото
Извивается змеёй.
Мне туда и неохота.
Лучше я сойдусь с землёй.
 

Только Платон успел записать бо́льшую часть этих слов в свой блокнот, как поезд начал, притормаживая, сбавлять ход.

И, с этими, звучащими где-то в глубине его сознания, словами, Платон с попутчиком сошли на перрон и направились к зданию вокзала.

На трамвае доехали до гостиницы «Татарстан», где сразу получили места. Побросав вещи, наскоро позавтракав в ресторане на первом этаже и позвонив сестре Платона на работу, в принципе договорившись о вечернем визите к ней, сразу же направились на завод.

Сан Саныч неожиданно посоветовал Платону снять обручальное кольцо, так как, по его мнению, это открывало в женском окружении дополнительные потенциальные возможности по выполнению их задания, а также и возможность получения дополнительных, неизведанных и необыкновенных удовольствий.

При этом старый ловелас утверждал, что Платон об этом никогда не пожалеет в будущем.

Весьма худощавый, небольшого роста, практически полностью седой, с тонкими красивыми, интеллигентными чертами лица, выдержанный и воспитанный холерик, трудоголик, въедливый и дотошный, щепетильный, в чём-то даже утончённый, немного щеголеватый, не рвач, не хапуга, человек старой закалки, но любящий деньги и женщин, – а кто их не любит?! – Александр Александрович производил на Платона весьма приятное и авторитетное впечатление. Платону было интересно с ним общаться.

Адрес был верен, но путь на завод был не близок, в основном на трамвае.

После оформления всех необходимых бумаг командированные посетили руководство завода, техническое бюро и бухгалтерию.

Поскольку их вопрос был заранее согласован между руководителями по взаимным факсовым сообщениям, то больших проблем с оформлением необходимых документов не возникло.

Сан Саныч, как Главный инженер их ООО «Аяксы», прямёхонько направился в тех. бюро завода уточнять выходные технические параметры изделия.

Платон же пошёл в бухгалтерию оформлять финансовые документы.

Генеральный директор их фирмы, Роман Марьянович, специально доверил перевозку больших денег именно почти богатырю и умнице Платону, а техническое и прочее, возможно надзорное, обеспечение возложил на грамотного, хитроватенького, а в критических ситуациях иногда возможно даже по-своему принципиального, Александра Александровича.

В бухгалтерии Платону очень уж приглянулась красивая, совсем юная, высокорослая и весьма стройная девушка, по национальности, скорее всего, удачно красивая смесь татар и русских.

Она имела большие, красивые, по-восточному слегка раскосые светло-карие глаза, излучавшие какую-то, как показалось Платону, необыкновенно-просящую нежность.

Длинные, почти до пояса, густые, крепкие, почти прямые, но слегка волнистые, спело-каштановые роскошные волосы вместе с глазами придавали её облику какую-то колдовскую таинственность.

В меру худощава и необыкновенно стройна, длиннонога в коротковатой юбочке, специально обнажающей её сладко-красивые стройные девичьи ножки, она приводила всех глазеющих на неё мужчин в необыкновенный трепет.

В её колдовские сети попался и Платон.

Она дала глазами «косяка» на симпатичного гостя, исподволь рассматривая его и прислушиваясь к их с начальницей разговору.

Разглядев его и поняв, кто это, она решила повысить интерес московского гостя к своей персоне.

Девушка встала из-за стола и медленно, величаво, как на подиуме, от бедра работая длинными ногами, проследовала к высокому шкафу у противоположной стены, будто бы за каким-то документом.

Она остановилась около него, потягиваясь к верхней полке и высоко поднимая руки. При этом её короткая юбка невольно обнажила и без того, сверх привлекательные ножки, но уже почти до самых ягодиц.

Платон не мог оторвать от них своих ярко горящих, восхищённо-алчных глаз.

Его естество восстало твердью под узкими и тесными джинсами, да так, что толстая пачка денег в набедренном кармане аж впилась в его бедро и стала от того выделяться ещё рельефней. Платон невольно прикрылся папкой с документами, но не в самый подходящий момент.

Главбух – ядрёная женщина средних лет, попросила его показать ей какую-то бумагу. Платон вынужден был открыться.

Но чтоб как-то прикрыть свою срамоту, нарочно уронил папку на пол, приседая при этом, якобы чтобы её поднять. При этом ему удалось несколько убрать восвояси своё, не в меру восставшее, начало.

Девушка, широко и с видимым удовольствием улыбаясь от произведённого эффекта, повернулась к нему, не глядя беря пачку бумаг с верхней полки шкафа, и тут же, скорее всего нарочно, с оханьем выронила её на пол. Ворох бумаг сразу же веером рассыпался по полу, призывая их хозяйку низко наклониться над ними.

Главбух коротко, но глубоко вздохнула, поглядывая с интересом и укоризной попеременно, то на Платона, то на свою хитрую сотрудницу.

Покачивая слегка головой, с ехидной улыбочкой она обратилась к девушке:

– «Ну, молодёжь! Что-то у Вас в руках ничего не держится!».

Поднимая свои спасительные бумаги, Платон невольно взглянул на перешагнувшую через рассыпанную охапку и стоящую уже к нему спиной, согнувшуюся к полу девушку, и в раз обомлел.

Она, стоя лицом к шкафу, не сгибая колен своих длиннющих слегка расставленных ножек, наклонилась низко к полу, собирая упавшие листы, при этом украдкой, скосив глаза, наблюдала через плечо за реакцией Платона. В этот момент уже совершенно оголились её ягодицы, плотно обтянутые белыми полупрозрачными трусиками, через которые явственно проступил цветной рельеф её девичьей чести. Платон от растерянности и изумления не отрывал от её заветного места своих жаждущих глаз, автоматически шаря при этом рукой по пустому полу, ища уже поднятые с него бумаги.

Главбух, удивившись такой сверх смелости и наглости молодой и круто начинающей сотрудницы, каким-то невнятным тембром сразу севшего голоса не то пропищала, не то проскрипела:

– «Розалия! Повернись!».

Та резко повернулась, словно спохватившись, при этом нарочно поддав ногой оставшуюся кипу бумаг в сторону Платона, как бы приглашая его себе в помощь. Тот на время полностью потерял дар речи и контроль над собой.

Не распрямляясь от нестерпимой натянутости в паху своих джинсов, согнувшись в поясе, он почти пополз на карачках, не касаясь руками пола, в направлении своей соблазнительницы, вызвав при этом прилив заливистого смеха у Главбуха.

Партнёры по несчастью, а скорее всего по счастью, начали приближаться друг к другу, то жадно и трепетно глядя глаза в глаза, то стеснительно отводя их на пол, то невольно глядя на интересные части тела нежданного партнёра. Глаза Платона невольно впились в её оголившуюся в декольте грудь с уже неожиданно быстро набухшими, почему-то коричневыми сосками. Она была, как многие теперешние шустрые девушки, которым есть, что показать, без бюстгальтера. Платон, оторопев, чуть ли не теряя сознание, в каком-то тумане, продолжил своё роковое движение, в конце концов, столкнувшись лбами с Розалией.

К тому времени, всё таки едва сдерживающая смех главбух, не выдержала и разродилась наконец-таки гомерическим хохотом, пытаясь прикрыть руками свой, пляшущий в гримасе, рот:

– «Ну…! Ну, Вы…и…даёте же!».

Столкновение и хохот вмиг вернули парочку к реальности.

Розалия резко прижала руку с кипой бумаг к груди и выпрямилась.

Платон также встал, невольно прикрывая свой пах также пачкой поднятых бумаг. Оба, раскрасневшись, опять впились в глаза друг друга.

Девушка оказалась почти такого же роста, что и Платон.

Они несколько мгновений молчали, взаимно наслаждаясь красотой, цветом и разрезом глаз друг друга. Затем смущённо обаятельные улыбки озарили их восторженные лица.

Розалия совершенно нежным и мелодичным голоском выдавила из себя:

– «Спасибо, Платон Петрович!» – при этом слегка присев, сделав что-то вроде книксена.

Она робко, медленно, но настойчиво жаждуще протянула свою длинную и узкую ладонь, с длинными, весьма нежными, изящными пальчиками, к бумагам, прикрывающим пах Платона.

От этого её вызывающего движения плоть Платона восстала так, что он уже не мог скрыть сути, происходящего в его штанах, действа.

Он вынужден был, с трудом сдерживая себя, резко отвернуться от Розалии и, прижав второй рукой уже смятый ворох бумаг к паху и слегка согнувшись, поплестись мелкими шажками на своё прежнее место.

Розалия, не останавливая своё колдовское действо, завораживающе-певучим голоском продолжила:

– «Давайте… я у Вас… поддержу! А то… отпадёт ещё!».

Всё ещё неостывшая от смеха Главбух, вновь закатилась хохотом, успев сквозь него схохмить:

– «Ну, что ты! Что? Теперь уж не отпадёт! Вон как, бедняжка, вцепился то!».

Тут уж засмеялись и виновники происходящего.

Это несколько разрядило обстановку и немного снизило половую напряжённость у Платона.

Садясь на стул, он положил бумаги на стол Главбуха, невольно сделав облегчительный выдох.

Та, завершив смех широкой, непрекращающейся улыбкой, взяла их, встала и передала все до одной Розалии со словами:

– «Во, как он их! Темпераментный мужчина!».

Та уже успела возвратить свою кипу бумаг на верхнюю полку высоченного шкафа и повернулась за второй.

Платон тут же отметил про себя, что и главбух – женщина в теле, с ещё сохранившейся стройностью, хотя уже и скрытой умеренной полнотой.

Но тут же он снова перевёл взгляд на Розалию, всё ещё победно улыбающуюся ему.

Его ею любование снова прервала главбух:

– «Ну, ладно! Мне всё ясно! Сейчас заполним приходный ордер на взнос наличных, и пойдёте в кассу, платить!».

Но кокетливо улыбаясь, добавила:

– «Можете пока здесь подождать!».

Розалия сразу же расплылась в немного застенчивой улыбке, слегка отвернувшись в сторону, скрывая её и невольно потирая при этом ушибленный лоб. Платон машинально тоже провёл рукой по, теперь слегка в испарине от прошедшего напряжения, лбу, потирая ушибленное место.

Главбух и теперь не могла удержаться, наблюдая картину взаимного влюбления молоденькой девушки и зрелого мужчины, и с видимой завистью прокомментировала, кивая головой и показывая рукой на лоб Платона:

– «Ну, теперь Вы породнитесь! Есть примета такая! После такого удара-то! Вы, Платон Петрович, взяли девушку прямо на таран!».

Платон, усмехаясь, сам себе, мысленно, заметил: Если бы! Конечно, я её с удовольствием бы взял, прям на свой таран! И ещё как?!

Но его заветные мысли снова перебила Главбух, продолжая свою неоконченно навязчивую мысль:

– «Чешется, небось?!».

Платон, всё ещё не расставшись с мыслями о таране, искренне, не поняв вопроса, в силу своей задумчивости о Розалии, невольно переспросил:

– «Где чешется?!».

Главбух, удивлённая таким наивным вопросом Платона, чуть приоткрыла рот, невольно сделав в диалоге паузу из-за сбившегося от удивления на такую прямоту дыхания.

Розалия радостно прыснула со смеха, закрывая рукой рот и совсем отворачиваясь к окнам.

Она была безумно рада, что её чары так быстро и надёжно сработали, околдовав московского гостя.

Платон, в начале не поняв причину её смеха, невольно опустил руку, задержав её в районе паха, как бы поправляя джинсы.

Заметив это и всё поняв, теперь уже снова захихикала и Главбух.

Платон, осознав возникшую комичную ситуацию, тоже своим лёгким смехом поддержал хохотушек.

В этот момент в дверь постучали, тут же открывая её.

В бухгалтерию входил улыбающийся Сан Саныч, на ходу здороваясь и задавая почти риторический вопрос:

– «Здрасьте! Ну, как у Вас, Платон Петрович?!».

– «Всё в порядке, уже кончаем!».

Главбух тут же, чуть ли не в истерике, закатилась от хохота, со всего маху откидываясь на спинку стула, чуть было, не опрокинувшись на нём.

При этом подол её платья от резко выброшенных вверх колен, задрался на неприличную высоту, частично обнажая плотные сочные бёдра. Сан Саныч, от удивления выпучив поверх своих очков глаза, с любопытством наблюдал эту картину.

Розалия внезапно густо покраснела, усмехаясь этой шутке чуть ли не сквозь слёзы. Платон поняв, что опять лопухнулся на иносказательности своих выражений, попытался смягчить ситуацию и парировать, возникшую в связи с этим, неловкость, возвращая присутствующих к сути вопроса:

– «Ну, вот… нам… выписывают!» – сказал он, чуть не поперхнувшись на последнем слове, мысленно представив себе весь этот, опять иносказательный, процесс.

Платон решил сразу же уточнить оба непонятых остальными присутствующими момента:

– «Я имею ввиду, что заканчиваем оформление финансово-приходного ордера!» – почти чеканно молвил он.

Эта фраза, сказанная громким, твёрдым Платоновским голосом, сразу же нормализовала обстановку.

Главбух вмиг посерьёзнела, заняв исходную рабочую позицию.

А Розалия, удовлетворённо вздохнув, принялась снова рыться в каких-то своих, теперь уже вытащенных из стола, бумагах.

Найдя нужную, она резко повернулась на стуле на своей круглой и плотной, как орех, девичьей попке, одновременно отставляя одну ногу с целью встать во весь рост.

Платон невольно взглянул на встрепенувшуюся девушку, в мгновение опять сражённый красотой её нежных бёдер и мелькнувшей между ними слегка сморщенной и, как ему показалось, немного сдвинувшейся манящей белой полоской.

Розалия так резко встала, что её задравшаяся юбчонка не сразу опала, демонстрируя во всю длину её соблазнительные ножки, а бугорок её лобка и полнота губок тут же распрямили белую полоску между её аппетитными бёдрами.

В голове Платона пронеслось: я сейчас почти увидел розочку Розалии.