После трёх дней скитаний по улицам без пищи и крова, мягкая тёплая постель казалась Ромке верхом блаженства. Вот только никак не получалось быстро заснуть. Это оттого, что не давало покоя всё пережитое за день. Даже не за день, а за все три дня после побега из госпиталя. Заснуть удалось только под утро.
Сон был беспокойным. Снился базар. Снилась визгливая тётка, орущая «держите вора». Снилось, как все торговцы, показывая на Ромку, хором кричали «ворюга». Потом появились два милиционера – оба одинаковые, с лицами милиционера Виктора. Потом приснился директор Вячеслав Дементьевич. Приснилось, как милиционеры наперебой рассказывали директору, что Ромка вор, что украл пирожки у торговки, а потом обокрал весь базар…
Неожиданное резкое пробуждение. Это с Ромки рывком сдёрнули одеяло. Потом крик:
– Ты что, из благородных бояр?! Или, может, воров общий порядок не касается?! Подъём – он для всех подъём! И для воров тоже!
Это орал дежурный – один из старших воспитанников. Тот самый, который в обеденном зале ухмылялся, глядя на Ромку.
Ромка сел на краю кровати, спустив ноги на пол. Огляделся. Увидел прямо перед собой дежурного. Коля и Васька уже не спали. Они стояли рядом.
А спать Ромке хотелось жуть как. Веки слипались сами по себе.
– Вставай, ворюга! Чего расселся?! – заорал дежурный.
Ну до того стало Ромке обидно, что он не удержался и закричал в ответ:
– Ты сам ворюга!
Коля и Васька после Ромкиных слов испуганно замерли на месте. Они-то знали, что за этим последует.
Сильный удар в грудь свалил Ромку с кровати на пол. Тут уж Ромка разревелся. Ещё бы. Ведь ещё в госпитале, сколько прошло времени, пока утихла боль в груди и в руке, а от удара заболело так, как никогда ещё не болело.
– Марьин! Что происходит?! – Это в спальню вошла воспитательница Марина Ивановна.
Марьин оправдывается:
– Марина Ивановна, этот ворюга обозвал меня вором, вот я ему в воспитательных целях и отвесил.
– Ты сам ворюга! – снова слёзы крикнул Ромка, пытаясь подняться с пола.
– Гусев, – сказала воспитательница, – что это за манеры?! Ты почему хамишь старшим товарищам?!
– А он почему?! – крикнул Ромка.
– Так, хватит! – сказала Марина Ивановна. – Заканчивай истерику и быстро одеваться, раз уж проснулся! И на зарядку!
Потом, уже Марьину:
– А ты, Марьин, иди и буди остальных! А руки больше не распускай!
Марьин вышел, а Марина Ивановна говорит Ромке:
– Гусев, чтобы я больше не слышала, как ты обзываешь своих товарищей!
– Товарищей?! – закричал Ромка. – Он мне не товарищ! Он фашист! Он первый начал обзывать! И так больно после вчерашнего, а тут он ещё! Стукнул, где сильнее всего болело!
– Так, хватит кричать, Гусев! Потом, обращаясь к Коле и Ваське:
– А ты, Птицын, и ты, Васькин, тоже давайте не задерживайтесь. Проводите Гусева на спортивную площадку. Он, наверное, ещё не знает, где это. Вообще всё ему покажите.
Марина Ивановна вышла, а Васька говорит:
– Ром, ты зря обозвал Марьина.
– Ага, – подтвердил Коля, – Зря ты его обозвал.
– Да?! А что делать, если он первым обзывается?!
– Ему лучше не отвечать, – сказал Коля. – Ты только себе сделаешь хуже. Он теперь будет мстить.
– Не испугался! Пусть только заденет ещё раз! Зубами в него вцеплюсь! Умру, но не сдамся!
– Ага, так ты с ним и справишься. Он знаешь, какой сильный. Даже старшие с ним не связываются. И вообще, он любимчик директора. Вячеслав Дементьевич не знает, какой гад этот Марьин.
– Всё равно не боюсь! Отбоялся уже! Давно отбоялся!
– Да ладно тебе, – сказал Васька, – всё равно его когда-нибудь побьют. Уже побили один раз, так он после этого долго никого не задевал. Пошли на зарядку, а то опоздаем.
– Я не смогу на зарядку, – сказал Ромка. – Болит жуть как.
– А что болит-то? – спросил Коля.
– Вот тут, – показал Ромка. – Это из-за вашего Марьина. И так болело, а тут он ещё, гад.
– Пройдёт, – сказал Коля.
– Ага. Через год, и то может быть. А может, уже и никогда не пройдёт.
– Да ладно тебе. Всё когда-нибудь проходит. Только старайся с Марьиным больше не спорить.
***
Спортивная площадка находилась во дворе детского дома. Она была расположена недалеко от бани и со всех сторон была окружена деревьями: липами, клёнами, тополями. На площадке толпились мальчишки и девчонки – воспитанники детского дома.
– Давайте скорее! – крикнула им тётка в синем спортивном костюме. Это была физрук. Ромка потом называл её физручкой. Ему объясняли, что так говорить неправильно, что правильно будет физрук, а он говорил, что физрук – это если он, если она – то физручка. Ну же и смеялись над этим.
– Все построились! – скомандовала физрук. – Разминка! На пра… во!
Пока просто шагали вокруг спортивной площадки, все было хорошо, но вот потом…
– Переходим на бег! – скомандовала физрук, и все побежали. Все, кроме Ромки. То есть Ромка тоже попробовал бежать, но у него не получилось. Кто-то из ребят налетел на него сзади. Ромка упал и, с трудом поднявшись, отошёл в сторону. А физрук ему:
– Новичок, что происходит?! Почему не бежишь?! Ну-ка давай присоединяйся!
– Я не могу! – крикнул Ромка. – Не получается, почему-то!
– Эх ты! Ну ладно! Придётся с тобой отдельно позаниматься!
Разминку закончили. Построились. Физрук Ромке:
– Новичок! Давай тоже становись в строй!
Ромка встал в строй. Физрук продолжает:
– Первое упражнение – потягивание! Руки поднимаем вверх, поднялись на носочки, вдох – раз, два! Опустили руки, расслабились, выдох – три, четыре! Раз, два! Три, четыре!..
На следующие «раз, два» боль усилилась, на «три, четыре» – притупилась. Раз, два – заболело ещё сильнее, появилась боль в правой руке. Три, четыре – боль осталась. Раз, два… Боль пронзила всё тело, весь мир померк. Здание, деревья, земля – всё зашаталось. Потом… Ромка успел ощутить удар спиной о землю. «Вот и всё, это конец…» – успел он подумать.
***
Ромка очнулся в медкабинете. Он лежал на кушетке, а под голову была подложена небольшая подушечка. Около стеклянного шкафа, в котором были разложены на полочках разные склянки и коробочки, суетился доктор Иван Евгеньевич. Заметив, что Ромка отрыл глаза, доктор подошёл к нему и говорит:
– Что же это ты так, голубчик? Всех нас напугал. Даже собирались скорую помощь вызывать. Скажи: часто у тебя бывали обмороки?
– Не было никогда, – ответил Ромка.
– Как это? Не было, не было, и вдруг раз – и обморок?
– Не обморок.
– Да что ты говоришь. Что же, если не обморок?
– Это от боли. Не пошёл бы на зарядку – ничего бы и не случилось.
– Хм… от боли, говоришь?
– Ну да. Вот тут болит, а ещё рука, – показал Ромка.
– Странно… Ну-ка подними рубашку, я ещё раз послушаю.
Доктор взял трубку, выслушал сердце. Заставил глубоко дышать. Дышать глубоко тоже было больно. Ромка сказал об этом. Доктор пожал плечами, и говорит:
– Ничего не понимаю. Всё в норме. Вот только эти шрамы… Всё-таки было у тебя что-то серьёзное. Откуда эти шрамы?
– Я же уже говорил, что упал. Давно.
– Упал… От «упал» таких шрамов не бывает. И операцию не делают, а у тебя следы от операционных швов. Зачем обманываешь? Ну ладно, сердце в порядке, лёгкие… Не придумываешь про боль?
– Не придумываю.
– Странно. Ну ладно, я скажу, чтобы от физкультуры тебя пока освободили, а дальше посмотрим. Можешь идти.
Ромка встал, заправил рубашку и вышел из кабинета. Коля и Васька, оказывается, ждали его за дверью.
– Ну, ты как? – спросил Коля, как только Ромка вышел в коридор.
– Нормально, – соврал Ромка.
Нет, не совсем было нормально. Боль, хоть уже и несильная, ещё оставалась.
– А что было-то? – спросил Коля. – Ты почему упал?
– Да так, болит, потому что. Я же говорил, что не смогу. Если бы ещё не этот Марьин, может, ничего и не случилось бы. Из-за того, что стукнул, страх как заболело.
– Не может так заболеть от того, что стукнули, – засомневался Васька.
– Ага, если раньше ничего такого не было.
– А что раньше-то было? – поинтересовался Коля.
– Да так. Не хочу рассказывать.
– Почему не хочешь?
– Не хочу, чтобы знали. И вообще… вспоминать… Я вообще тогда думал, что убьёт, что насмерть.
– Кто убьёт?! – испуганно спросил Коля.
– Не кто, а что. И вообще… Не хочу, чтоб знали.
– Ладно, Коль, – сказал Васька, – не надо выпытывать. Мало ли у кого что было.
– Конечно, – согласился Коля. – У каждого может быть, о чём он не хочет рассказывать.
– Ладно, айда в обеденный зал, а то опоздаем на завтрак, – сказал Васька.
«Мало ли у кого что было». Васька был прав, сказав это. И Коля это понимал. Ведь и Коля, и Васька тоже хлебнули горя. Но вот то, что довелось пережить Ромке, пережить было невозможно. Точнее не пережить, а остаться в живых. Ромка вообще не мог понять, каким чудом он остался жив.
Это было в начале октября, когда город уже освободила Красная Армия. Фронт двинулся дальше на запад, а из военных в городе остался только небольшой взвод. Он охранял только что переведённый в город, поближе к фронту, военный госпиталь. Оставался ещё бывший партизанский отряд, под командованием Семёна Игнатьевича Ивлева. Почему бывший? А потому, что это был уже не партизанский отряд, а отряд Красной Армии. Он тоже должен был присоединиться к наступающим частям. Должен был, но не успел.
Того, что произошло через два дня после освобождения города, не ожидал никто. Фашисты смогли прорвать линию фронта на юге, за рекой. Танковый полк и армада эсэсовцев двинулись к мосту. Это была катастрофа. Если бы фашистам удалось войти в город, наступление Красной Армии на этом участке остановилось бы надолго. Даже, может быть, несколько полков попали бы в окружение. Сколько людей тогда погибло бы, страшно было даже представить.
Итак, кроме отряда Ивлева, остановить фашистов было некому. Спешившие на подмогу отряды с фронта не успевали, а у отряда Семёна Игнатьевича, дяди Сёмы, не хватило бы сил остановить такую армаду в открытом бою. Оставался только один шанс – взорвать мост через реку. Тогда фашисты не смогут переправить по мосту танки и другую технику. Это их задержит до подхода отрядов Красной Армии.
Семейный лагерь решили на всякий случай отправить подальше в тыл, потому что неизвестно было, смогут ли партизаны остановить фашистов. Подготовили к эвакуации и военный госпиталь, только что обосновавшийся в здании бывшей городской больницы в конце улицы Малиновой. Там уже стояли машины с фургонами, в которые грузили раненых.
Ромка видел, как отряд уходил к мосту. Когда партизаны скрылись за прибрежным холмом, в путь отправился и семейный лагерь.
Тревожно было у Ромки на душе. Он чувствовал, что должно случиться что-то страшное. Когда семейный лагерь двигался по улице Малиновой, со стороны реки донеслись звуки взрывов. Нет, это был не взрыв моста, это рвались снаряды. Послышались автоматные очереди. Было ясно, что у партизан что-то пошло не так. А не так пошло всё.
Только спустя время узнали, что бойцы отряда успели заложить заряд, но взорвать мост им не удалось. Между партизанами и подошедшими к мосту эсэсовцами завязался неравный бой. Осколком снаряда перебило провод, идущий к заложенному заряду, поэтому мост так и оставался не взорванным.
Стрельба быстро стихла. Ромка почувствовал, что случилось непоправимое. Вообще, все это почувствовали. Остановились. Стали строить догадки о том, что могло случиться, о том, что делать дальше. Дядя Артём, которому Семён Игнатьевич поручил увести семейный лагерь в тыл, сказал, что нужно идти дальше.
– Но там же что-то случилось! – закричал Ромка.
– Мы всё равно ничем уже не поможем, – ответил ему дядя Артём. – У нас же только старики и вот такие как ты ребятишки. Что мы можем сделать?
Да, Ромка понимал, что сделать они ничего не смогут, но спокойно продолжать путь он тоже не мог. То, что творилось у него на душе, не описать словами. Выбрав подходящий момент, Ромка сбежал.
***
Когда Ромка прибежал на берег, все партизаны лежали там без движения на взрытой снарядами земле. Все до одного, и дядя Сёма тоже. Мост так и не был взорван, а танки на другом берегу уже подъезжали к мосту.
Ромка стоял подавленный непоправимым горем. Слёз не было. То есть были, конечно, но только поначалу. Потом остались только отчаяние и ненависть к врагам, к убийцам, рвущимся в город, к тем гадам, из-за которых Ромка остался совсем один.
Будто сжатая пружина сработала внутри и погнала Ромку к тому месту, откуда свисал обрывок перебитого провода. Ромка даже не помнит, откуда взялся у него тот револьвер.
Когда он бежал по мосту навстречу немецким танкам, ему показалось, что кто-то кричит ему, зовёт, умоляет: «Рома, не надо, вернись…». Голос был похож на голос дяди Сёмы. Ну, мало ли что может почудиться в те считаные секунды, когда прощаешься с жизнью.
Вот уже и то место, под которым заложен заряд. Узкая щель между железными плитами моста. Ромка присел, поднёс дуло револьвера к щели между железными плитами настила и нажал на курок. Револьвер выстрелил, но пуля не попала по взрывателю. Второй выстрел – тоже мимо. А танки уже близко. Из люка ближнего танка высунулась фашистская морда. Весёлая. Смеётся и орёт:
– Киндер, не убегайт! Мы тебя сейчас будет немножко задавлять!
Ромка с трудом просунул ствол револьвера в щель между плитами. Ствол еле пролез туда, но почти коснулся взрывателя. Ясно, что теперь Ромка не промахнётся. Снова голос: «Рома! Скорее уходи!»
Ромка посмотрел вокруг. Вот он этот мир, который он пока ещё видит, ощущает. Сейчас всё исчезнет. Исчезнет вместе с Ромкой. Он даже не будет знать, что этот мир был, есть. Просто всё пропадёт. Абсолютно всё и навсегда.
«Получайте, гады!» – Ромка закрыл глаза и нажал на курок. Огненная стена перед глазами. Будто тысячи иголок вонзились в правую руку. Что-то ударило в грудь и в живот. Летящая прямо на Ромку огромная железная плита от моста. Мост под ногами пошёл вниз, а Ромку ударило плитой и кинуло в реку.
Падение. Удар спиной обо что-то не очень твёрдое, но и не очень мягкое. Всплеск воды. Долгое полузабытьё. Нереальные образы в угасающем сознании…
***
Перед тем как Ромка очнулся, ему пригрезилось странное летучее «транспортное средство». Это непонятное сооружение медленно летело на небольшой высоте над покорёженными конструкциями рухнувшего моста. Оно было сделано из железных швеллеров, из таких же, что и высотные подъёмные краны. Эта непонятная штуковина была длиной не меньше десяти метров, сзади широкая – метра два в ширину, спереди – не больше метра.
Итак, эта громадина медленно плыла по воздуху. Спереди и сзади были площадки, огороженные заборчиками из металлических прутьев. На передней площадке сидела девочка. На вид ей было лет восемь или девять. На задней площадке находился олень. Олень стоял задними ногами на площадке, а передними вращал педали, приводя это сооружение в движение.
Было непонятно, как такая махина могла держаться в воздухе. Ведь у неё не было крыльев как, например, у самолёта. А если и были бы, то при такой медленной скорости они не смогли бы удержать эту громадину в полёте.
«Летучая повозка» медленно проплыла над Ромкой и опустилась на воду прямо перед ним. Олень перестал крутить педели, а повозка стояла на воде, как на твёрдой поверхности.
Девочка оказалась прямо напротив Ромки. У неё были густые прямые чёрные волосы, собранные и перевязанные сзади светлой лентой. Зрачки глаз у странной наездницы были совершенно чёрные. Были у неё длинные чёрные ресницы и чёрные брови. Девочка сказала:
– Рома, ничего не бойся. Ты жив. Правда, твой организм повреждён очень сильно… Но ничего, я зарядила тебя энергией, так что всё будет хорошо. Не бойся, ты в любом случае останешься жив. Даже если у докторов ничего не получится, то поможет мой друг. А сейчас ребята тебе помогут.
Послышались другие голоса:
– Смотрите, пацаны! Вон ещё один не похороненный!
– Ага… пацан какой-то…
– Надо сбегать в посёлок, сказать, чтобы похоронили.
– Ага…
Ромка открыл глаза. Никакой летучей повозки он перед собой не увидел. Зато он увидел ватагу мальчишек разного возраста. Мальчишки уже стояли вокруг Ромки на песчаной отмели, на которой он лежал. Нет, это уже был не бред, мальчишки были настоящими.
– Ой! Смотрите! – вскрикнул один из них. – Он живой!
– Не может быть!
– Глянь сам! Он смотрит!
Мальчишки наклонились над Ромкой. Один из них, – похоже, что самый старший – кричит:
– Валерка, давай быстрее гони в посёлок за лекарем! Мы пока сделаем носилки!
– Ага! Я побежал! Я ща! Я быстро!
Снова темнота, а потом видение – летучая повозка. Девочка улыбнулась и помахала Ромке рукой. Олень начал крутить педали, повозка поднялась ввысь и растаяла в синеве.
Потом снова были голоса, что-то плавно качало Ромку. Потом тишина, потом снова голоса. Ромка разбирал только обрывки фраз: «…наверно, всё бесполезно… может, есть ещё шанс… какой шанс? Ранения смертельные, какой тут… …спорить! На счету каждая секунда! В операционную! Скорее!
Тишина. Потом яркий свет. Потом что-то накрыло глаза, снова стало темно. Последняя услышанная фраза: «Наркоз…» – и… полное забытьё.
***
Когда Ромка очнулся, было утро. Может, конечно, это было не утро, но всё равно за окнами палаты было светло. Утро, вечер ли, но за окном была зима. Ветви деревьев были без листьев и были покрыты белым пушистым снегом. Но самое главное было в том, что у Ромки ничего не болело. Была только такая слабость, что невозможно было даже пошевелиться.
О проекте
О подписке