Глава 2. Всё началось с базара

Итак, всё началось с базара. Ну, базар как базар. Чем-то похожий на тот, который Ромка не раз видел в своём родном городе Горьком, когда ходил туда с мамой. А вообще-то, наверное, все базары во всех городах хоть чем-то, да похожи друг на друга.

Народа на базаре было не очень много. Побольше, конечно, чем на городской улице, но не намного. Покупатели, точнее покупательницы, ходили около прилавков, что-то искали, приценивались, покупали, меняли какие-то вещи на продукты.

Вообще-то, бедновато было на прилавках. Это понятно, потому что только год назад город освободила от фашистов Красная Армия. Богато, нет ли, но и того съестного, что там было, хватило, чтобы от вида яств Ромке стало плохо. Особенно, от запаха печёных пирожков и лепёшек. Ими торговала пожилая упитанная тётка. От запаха заурчало в животе, к горлу подступила противная тошнота.

Ромка на миг остановился напротив «пирожковой торговки». Это он её про себя так назвал – «пирожковая торговка». Тётка тоже взглянула на него. Что-то недоброе почувствовал Ромка в этом взгляде. Он отвернулся и пошёл к выходу с базара, чтобы уйти и не видеть больше всех этих вкусностей. Он дошёл до калитки, но выйти через неё уже не смог, потому что ему стало совсем плохо.

Ромка уселся прямо на землю, привалившись спиной к углу между забором и ларьком у выхода. Не помогло, а тут ещё крик какой-то тётки:

– Ворюга! Держите вора! Милиция!

Голос был противный, визгливый и настолько пронзительный, что хоть уши затыкай. В другой раз Ромка посмотрел бы, что это там за ворюга, но ему в тот момент было не до того. Он просто сидел с закрытыми глазами и не догадывался, что «ворюга» – это он.

За милицией дело тоже не стало. Тут же появились двое. Один молодой и высокий, другой поменьше ростом, пожилой.

– А ну вставай! – заорал высокий, и с силой дёрнул Ромку за руку – за больную, за правую. Боль, которая давно уже прошла, снова пронзила руку и правую сторону груди, помутилось сознание.

– Не надо! – закричал Ромка. – Что вы делаете! Больно же!

– Не ори! – прикрикнул высокий. – Не помрёшь, ворюга! Больно ему, понимаете ли…

– Виктор! – сказал высокому милиционеру пожилой. – Поаккуратней!

– Чего поаккуратней?!

– А то и поаккуратней. Что он тебе сделал?

– Вы знаете, Николай Афанасьевич, – ответил высокий, – я терпеть не могу ворьё.

– А ты видел, как он что-то украл? Может, вот эти лохмотья, которые на нём?

– Не украл, так собирался украсть! – не унимался высокий. – Знаю я эту шпану! Такой же, как и те!..

– Угомонись! Те это те! А этот не те!

Высокий продолжал держать Ромку за руку. Было больно.

– Отпустите, – попросил Ромка, – я не убегу.

– Ещё чего! – ответил высокий. – Знаю я вас, шпану!

– Больно! Ну держите тогда за другую руку! Эта жуть как болит!

– Виктор, – сказал пожилой милиционер, – да не держи ты его. Побежит – поймаем. Куда он тут денется?

– Ага. Вы, что ли, будете ловить?

– Ну держите за другую руку, – снова попросил Ромка. – Вам не всё равно, за какую? А эта жуть как теперь болит.

– Виктор, – сказал пожилой, – боишься, что убежит, возьми его за другую руку. Вдруг и правда болит?

– Да чёрт с вами обоими, – ответил высокий.

Когда милиционер отпустил Ромкину руку, боль не прошла, а даже заболело ещё сильнее. Ну вот, тут ещё эта тётка – «пирожковая торговка». Вышла из-за прилавка и идёт к милиционерам. «Ага, сейчас и она что-нибудь наврёт, – подумал Ромка. – Скажет, что я у неё пирожок стащил. Вон тащит кулёк какой-то».

Тётка, подойдя, говорит:

– Да постойте же. Что вы набросились на мальца как волки? Ничего он не крал. Пусть эта дура не выдумывает. Я видела, как он только вот пришёл. Потом уйти хотел, но не смог. Вы что, не видите, что ребёнок голодный и ему плохо?

– Голодный… – недовольно буркнул высокий. Вот такие же голодные на этой неделе… Да… что там говорить…

Высокий отвернулся, а тётка… даёт Ромке кулёк с пирожками:

– На, милый, покушай. И не бойся. Дяденьки отведут тебя в приют. Не век же тебе по улицам болтаться.

Ромка растерялся. Такого поворота дел он не ожидал. Тётка, которая сначала показалась Ромке злой, оказалась совсем и не злой. Даже наоборот.

– Ну чего ты? Бери, не стесняйся, – говорит тётка.

Ромка хотел взять кулёк правой рукой, но рука сильно болела. Пришлось взять кулёк левой рукой.

– Спасибо, тётенька, – сказал Ромка вслед уже уходящей торговке.

– Да ладно уж, чего уж там, – обернувшись, ответила торговка. – Ты кушай, сынок, кушай. А то вон как изголодал.

– Всё равно, спасибо вам, гражданка, – поблагодарил её пожилой милиционер, потом говорит Ромке:

– А ты давай топай с нами в отделение. Там во всём и разберёмся.

***

Идти было трудно, ноги заплетались от слабости. «Сесть тут, и пусть делают, что хотят», – подумал Ромка. Нет, он всё-таки не сел, а шёл дальше, жадно уминая пирожок за пирожком. А пирожки, после двух дней скитаний, казались вкуснющими. Плохо, только, что теперь болела рука. Приходилось доставать пирожки из кулька левой рукой, а кулёк удерживать, прижав его локтем правой руки.

– Давай топай быстрее! – прикрикнул высокий. – Ишь, плетётся как черепаха!

– Не могу быстрее, – ответил Ромка, – сил совсем нет.

– Сил у него нет, видите ли… – Не подавись пирожком, щенок.

– Угомонись, Виктор! – сказал пожилой милиционер.

– Я-то угомонюсь, а вы, Николай Афанасьевич, смотрите, как бы этот воришка дёру не дал.

– Куда мне дёру-то давать? – сказал Ромка. – И никакой я не воришка. Я украл что-нибудь?

– Знаю я вашу воровскую породу, – ответил высокий.

– Виктор, да перестань ты уже! – Строго прикрикнул пожилой милиционер. – Ты что, не слышал, что сказала та гражданка на базаре?! Что он только пришёл и хотел уйти!

– Да чёрт с вами, – проворчал высокий. Всю остальную дорогу он не произнёс больше ни слова.

***

Отделение милиции было недалеко от базара. Оно располагалось на улице Вокзальной в небольшом двухэтажном здании. Это было здание постройки явно прошлого ещё века. Неказистое на вид, с растрескавшейся и местами отвалившейся штукатуркой. Впрочем, таких домов в городе было немало.

Вход в отделение милиции располагался ровно посередине здания. Над входом был деревянный козырёк, а к нему прикреплена фанерная табличка с надписью «Железнодорожное отделение милиции №1».

В кабинете, куда привели Ромку, стоял огромный письменный стол и несколько стульев. Справа от стола стоял книжный шкаф, но вместо книг в нём были какие-то папки, стопка бумаг и несколько толстых тетрадей. За столом сидела молодая «милиционерша». Это Ромка её так про себя назвал – милиционершей.

– Товарищ инспектор, – обратился к ней пожилой милиционер, – вот, привели с базара парнишку. Надо бы разузнать о нём и определить куда-нибудь.

– В колонию его надо определить, – проворчал высокий милиционер.

– Виктор, ну что ты, никак не возьмёшь себя в руки? – сказала ему «товарищ инспектор». – Нельзя же срываться на каждого ребёнка. Николай Афанасьевич, идите и подождите с Виктором у себя. Я позвоню, когда всё будет готово.

– Правда, Вить, пойдём, – сказал пожилой милиционер. И успокойся.

– Ладно, идёмте, – ответил высокий и вышел вместе с пожилым.

В отличие от милиционера Виктора, «товарищ инспектор» разговаривала с Ромкой спокойно, не кричала, не обзывала. Она усадила его на стул около стола. Говорит:

– Ну? И откуда же ты такой взялся?

– С улицы, – ответил Ромка. А что ещё он мог сказать? Не говорить же, что сбежал из госпиталя.

– Это понятно, что с улицы, – сказала «товарищ инспектор. – Живёшь-то где?

– На улице и живу.

– Так, ясно. Скажи тогда: родители или ещё кто-нибудь из родственников у тебя есть?

– Нет у меня никого.

– А как тебя звать?

– Ромка.

– Не Ромка, а Роман, – поправила «товарищ инспектор». – Надо называть полное имя. Ну а фамилия?

– Гусев.

«Товарищ инспектор» что-то записала в большущую толстую тетрадь.

– Как звали отца, помнишь? Или маму?

– Так бы и спросили – про отчество. Васильевич я. А маму звали Лидой.

Как только Ромка подумал о папе с мамой, его глаза сразу намокли от слёз. «Товарищ инспектор» это заметила, и говорит:

– Ну ладно, Рома, прости, что спросила. Просто нам нужна как можно более полная информация. Надо же всё оформить. Посиди немного здесь, а я пойду и попробую что-нибудь о тебе разузнать. Надеюсь, не убежишь?

– Куда мне бежать-то? И зачем?

– Вот и хорошо. Договорились, значит. Скажи, только: ты в городе жил до войны?

– В городе. Только не в этом. Мы с мамой и папой приехали из Горького к знакомым в Минск, а тут как раз война началась. Мы хотели уехать в Горький, а добраться сумели только сюда, а тут уже немцы. Потом мама и папа… В общем, нет у меня больше никого.

«Товарищ инспектор» выслушала всё что рассказал Ромка, потом говорит:

– Вон оно как… Это усложняет дело. Вот если бы ты помнил, хотя бы, в каком районе жил. Хотя… откуда тебе это помнить.

– Что это, я помню. В Автозаводском.

– Помнишь?! – удивилась «товарищ инспектор». – Это уже лучше. Ладно, я постараюсь быстро всё разузнать. Ну, если получится, конечно.

Но вернулась она не очень быстро. Два раза в кабинет заходили какие-то дядьки. Спрашивали у Ромки, где товарищ инспектор. Ромка говорил, что «ушла что-то проверять». Потом зашла тётка… ну, лучше сказать не «тётка», а «дама». Ну, впрочем, без разницы. Так вот, зашла она в кабинет, тоже спросила про «товарища инспектора». Узнав, что её нет, спросила, скоро ли будет. Ромка сказал, что не знает, что сам давно уже ждёт. Как раз в этот момент и вернулась «товарищ инспектор».

– Здравствуйте, – поздоровалась дама.

– Здравствуйте, – ответила товарищ инспектор». – Присядьте, подождите немного. Я вот с мальчиком сейчас закончу, тут срочное дело.

– Ладно-ладно, я подожду, – ответила «дама».

«Товарищ инспектор» уселась за стол, и говорит:

– Рома, я еле дозвонилась до Горького. Связь очень плохая. И звонить пришлось два раза. Ждала, когда нам перезвонят – не дождалась. Пришлось снова звонить. Они очень долго искали твои данные. Нашли, что-то, но удалось прочитать только имя, отчество, фамилию и дату рождения. Возможно даже, что это не твои данные. Дело в том, что документы в архиве сильно пострадали во время бомбёжки. Скажи: тебе сейчас десять лет?

– Наверно.

– Что значит наверно?

– Я не знаю. Не помню.

– Да… Плохо, что не помнишь. Будем считать, что десять. Вот если бы ты помнил, хотя бы, какого числа твой день рождения… но…

– Я помню, – сказал Ромка. – Четырнадцатого июля.

– Вон оно как! Так это же прекрасно! Значит, всё правильно. В архиве нашли именно твои данные. Ну что ж, так и запишем.

«Товарищ инспектор» что-то написала на листке бумаги, затем что-то в тетрадь. Потом говорит:

– Рома, сейчас тебя отвезут в детский дом. Ты не бойся, там тебе будет хорошо.

– Я и не боюсь, давно уже отбоялся, – сказал Ромка.

– Вот и хорошо.

– Сколько же горя принесла война, – произнесла «дама».

– Да уж, – ответила «товарищ инспектор». – Сейчас-то уже мало к нам поступает таких вот, деток с изломанной судьбой, а год назад от них отбоя не было. В день бывало по десятку приводили.

«Товарищ инспектор» подняла трубку телефона, нажала на нём кнопку и сказала в трубку:

– Виктор, давайте готовьте машину и с Николаем ко мне.

Виктор что-то отвечал, но Ромка не слышал. А «товарищ инспектор» спрашивает:

– Как нету? А где он?

Ей что-то ответили, а она:

– На вызове… Ладно, давай тогда ты один подходи. Отвезёшь мальчика в детский дом на улице Артельной. Там уже ждут. Только, Виктор, держи себя в руках.

«Товарищ инспектор» положила трубку телефона. Говорит Ромке:

– Роман, давай я налью тебе чай. Хочешь?

– Ага, – сказал Ромка. – Страх как пить хочется.

Да, жажда мучила его ещё сильнее, чем до этого голод. Особенно сильно хотелось пить после съеденных пирожков.

«Товарищ инспектор» разговаривала с «дамой», а Ромка пил чай. Виктор зашёл в кабинет, когда Ромка допивал уже второй стакан. «Товарищ инспектор» отдала милиционеру записку, которую только что написала. Виктор присел на стул, дождался, когда Ромка допьёт чай, и сказал ему, вставая со стула:

– Вставай, поехали.