В центре – на месте Пономарева – и при Маслове, и при Морозове играл Евгений Малов. Типичный для этого амплуа (в элементарном понимании) игрок – крепыш, не очень высокого роста (но и «Пономарь» не был рослым), Малов отличился в обещавшем команде третье место матче – забил единственный гол московскому «Динамо» за две минуты до конца. Обиженный приглашением в команду из Куйбышева Гулевского – или испугавшийся конкуренции с известным форвардом – Малов накануне сезона перешел из «Торпедо» в «Локомотив».
А может быть, и не Гулевского, а замаячившего на горизонте Стрельцова опасался преемник Пономарева? Но уверен – про Эдика и Гулевский, наверное, ничего не слышал… А то бы зачем принял приглашение в Москву?
Торпедовские юноши в пятьдесят третьем году приехали на стадион «Фрезер» – сыграть с первой юношеской командой завода. «Торпедо» привез тренер Василий Севастьянович Проворнов, работавший с клубными командами, а до того игравший в нескольких командах мастеров (в «Торпедо» при Маслове и при Квашнине). Проворнов дружил с тренером «Фрезера» Марком Семеновичем Левиным. Левин и просил его посмотреть на трех своих ребят – Женьку Гришкова, Леву Кондратьева и Эдика Стрельцова.
Но стадион «Фрезер» – в Плюшево, а Стрельцов в тот день играл у себя в Перове за первую мужскую команду – и пока он из Перова ехал на велосипеде, первый тайм уже отыграли. Стрельцов успел ко второму. И Проворнову впечатления от его игры во втором тайме хватило для принятия решения – взять всех троих в «Торпедо».
В шестьдесят четвертом году я сидел рядом со вторым тренером Юрием Золотовым в торпедовском автобусе – ехали из Мячкова в Москву – и уж не помню в связи с чем сказал, что то ли Гришков, то ли Кондратьев показался им поинтереснее Эдика…
Мне очень понравилось это «им». Им – надо понимать, торпедовским ветеранам, подпавшим под масловскую «дедовщину наоборот», где молодые Иванов со Стрельцовым как любимцы Деда всем верховодили.
Вместе с тем не могу не напомнить, что Маслова в команде довольно долго – до пятьдесят седьмого года – не было. И взаимоотношения с торпедовскими стариками молодые люди налаживали сами, на свой страх и риск.
И спайка между ними поистине моряцкая – не отсюда ли?
Футболисты в команде живут тесно – Стрельцову с Ивановым и в быту надо было отстаивать собственную самостоятельность – с точки зрения Золотова, Марьенко и компании, преждевременную.
Спросил у Стрельцова: помнит ли он Гришкова и Кондратьева?
Про Гришкова (или Кондратьева, не помню) он только и сказал: да он же и не захотел играть, пошел в институт учиться.
За дублирующий состав «Торпедо» Эдик сыграл в Батуми на сборах всего четыре раза – зимой на турнире в Горьком он бегал по снегу уже как игрок основного состава. Чтобы не мерз, налили ему стакан портвейна в перерыве – с непривычки «я о…уел», – вспоминал потом со смехом ветеран.
В первых матчах сезона пятьдесят четвертого года он все-таки посидел немножечко на скамейке запасных. Выпускал его Морозов минут на двадцать.
В Харькове – Харьков считался югом и сезон начинался там – торпедовцы провели две игры: с местным «Локомотивом» и ленинградскими «Трудовыми резервами».
И в матче против ленинградцев Эдик принес-таки пользу. Он вышел на поле при счете 2:0 в пользу Ленинграда. И второй гол отквитали при непосредственном участии новичка – Стрельцов пошел прямо на защитника, и тот в испуге пробил мимо своего вратаря.
Впервые с начала игры Эдуарда поставили с тбилисским «Динамо». И состав у грузин – будь здоров. Автандил Гогоберидзе – левый инсайд – в сборной мог не хуже сыграть и на месте правого. И призывался в основной ее состав.
Во втором тайме тренер «Торпедо» показал жестом замену – Стрельцов подумал было, что меняют его. А когда понял, что остается на поле – и только с правого края переходит на левый – обрадовался.
И сразу же разыгрался, стал брать игру на себя – с легкой душой шел в обводку двух защитников. Воспользовавшись моментом, пропихнул мяч у защитника между ног, развернулся и пробил с левой ноги в верхний угол – известный вратарь Владимир Маргания и не пошелохнулся… Торпедовцы острили, что мяч после такого удара из ворот надо вытаскивать трактором.
Стрельцов рассказывал, что запомнил не мяч в сетке, а крик с трибун. «Ко мне публика в Тбилиси как-то по-особенному после того гола отнеслась и потом всегда хорошо встречала».
В Тбилиси и начался роман Эдуарда Стрельцова с футбольной публикой… В той игре ясным стало и то, что роль центра нападения переходит от Гулевского к Стрельцову.
Центральный защитник «Локомотива» рыжий Геннадий Забелин оставался при особом мнении – Эдуард показался ему всего-навсего раскапризничавшимся пижоном.
И когда турнирный календарь свел их в единоборстве, он решил приструнить стилягу.
Защитники не цацкаются с не нравящимися им форвардами – Геннадий высоко выставил ногу навстречу мчащемуся Эдику, чтобы тот на нее наткнулся грудью. И вдруг, как рассказывал Забелин футболистам уже второй лиги, куда он после случившегося спустился из «Локомотива», стоппер почувствовал, как собственная нога вдавливается в него обратно, входит внутрь yего, словно в футляр…
Забелина и прочих игроков соперничавших с «Торпедо» команд убедить оказалось легче, чем торпедовского старшего тренера.
Когда по завершении сезона Николай Петрович Морозов давал игрокам письменные характеристики, перспективы Эдика он оценил ниже возможностей, скажем, Вацкевича, чье имя ничего не скажет моему читателю. Будем думать, что пером все-таки водила рука педагога, а не футбольного специалиста.
Настоящий тренер должен уметь подхватить, уловить, по крайней мере, идею, исходящую из самих же игроков – в идеале надо и свое сокровенное преподносить игрокам как заимствованное в их практике. И при Гулевском в центре атаки левый край Стрельцов взаимодействовал с Ивановым. Освобожденные от черновой работы полностью – в оборону оттягивался Алексей Анисимов – они выдвигались далеко вперед, сориентированные исключительно на атаку.
Все команды играли тогда в три защитника – и Стрельцов с Ивановым чаще всего выходили вдвоем на одного обороняющегося.
И от Иванова, и от Стрельцова я слышал, что они с первого совместного матча понимали друг друга так, как будто родились, чтобы сыграть в футбол сообща.
Менее дипломатичный Стрельцов труднее – он сам это признавал – находил контакты на поле с торпедовскими старожилами. Он шутил, что пасы ему стали отдавать, когда он уже за сборную выступал. А так, кроме Кузьмы, никто мячом не хотел поделиться. Правда, тут же добавлял Эдик, «он, Иванов, один многих стоил»…
Стрельцов сердился на упорство ветеранов – и простодушно спрашивал: что же вы? Мне никто не мешает, нет рядом защитника, самый момент пас отдать, а вы не отдаете? Ветераны отмалчивались. Позднее, через годы и годы, Эдуард говорил, что понять их, конечно, можно. Кто он такой – в команде без году неделя – чтобы создавать ему особое положение? Наверное, думали: еще один гол забьет – совсем занесется… И юный Стрельцов старался не обижаться на тех, кто ревновал к нему футбол. Надеялся вдвоем с Ивановым разобраться, без их помощи.
В год дебюта Стрельцова «Торпедо» выступило в чемпионате заметно хуже, чем в предыдущем сезоне.
Девятое место. Победили всего в восьми матчах.
Забили они из тридцати четырех командных голов одиннадцать: семь Иванов и четыре Стрельцов.
Но и в Москве, и во всех городах, куда «Торпедо» приезжало, народ стал приходить на стадион – посмотреть на новых форвардов…
Стрельцову очень нравилось жить на сборах в Мячкове – в команде собралось много острословов, шутников. Юмористы не щадили Эдика, не выделяли его из числа высмеиваемых. Но он говорил, что никогда потом не бывало ему так весело, как в первое футбольное лето.
Свободные дни он по-прежнему проводил в Перове – в кино или на танцах. Все, конечно, знали об изменениях в его жизни – и уважали больше. Но ничего существенного в отношениях с окружающими не менялось. Мать стирала форму, кормила. Софья Фроловна очень быстро превратилась в болельщицу и строго критиковала сына – тоже спрашивала: «Чего же ты все время стоишь?»
Он уже чувствовал себя постоянно на людях. Но не мог еще точно ответить себе: нравится ли ему это или стесняет?
В Москву переезжать он и не хотел. Можно сказать, что переехал не по своей воле. Жил бы себе в пригородном Перове и дальше – в Мячково на торпедовскую дачу ездили по Старо-Рязанскому шоссе – как раз мимо… «Семиэтажка» – самый большой перовский дом – был ориентиром: Стрельцов подходил к нему (как позднее к метро «Автозаводская») – и автобус с командой его подбирал.
Но однажды, не зная, что сроки международной встречи передвинутся, игроков отпустили по домам, а они немедленно потребовались. За Эдиком послали в Перово автобус – и два часа не могли найти его дом. А когда нашли – не застали. Ведущий игрок «Торпедо» на танцверанду ушел.
Вот после этого случая зиловское руководство решило переселить его на Автозаводскую – поближе к остальным.
Позднее деятели парткома и завкома сознались, что они еще очень надеялись оградить Эдика от дурного влияния его перовских приятелей.
Они стали жить с Ивановым в одном доме – тот на втором этаже, а Стрельцов на шестом. Софья Фроловна в Москве из-за набора болезней своих больше не работала, сын мог ее теперь полностью содержать, а мать Валентина была поздоровее, устроилась лифтершей.
В пятьдесят четвертом году возродилась футбольная сборная СССР.
Подошли к созданию новой команды, на мой взгляд, с умом – в том смысле, что действовали спокойно, не впадали в крайности: настолько, насколько такое у нас возможно. Этому способствовало и время некоторых послаблений – не устану повторять, что послабления в советском режиме сильнее всего ощущались в своей наименее декларируемой стадии.
Когда никто официально от Сталина не отрекался, на самом верху продолжалась борьба за единоличное руководство – и до какой степени откручивать затянутые до срыва резьбы гайки, решалось в подковерной борьбе. Либерализм мог и принести очки в такой борьбе, а мог и – нет. Но сами намерения, намек даже на них позволяли вообразить несколько большее, чем потом произошло.
Самое страшное из того, что могло случиться в пятьдесят втором году для спортсменов, случилось на олимпийском турнире по футболу. Виновные понесли наказание по советским меркам относительно мягкое.
И от начальников спорта требовалось не так-то и много – с пользой распорядиться временем, отведенным для подготовки к Олимпиаде в Мельбурне: не наступать на грабли.
Из прошлого взяли псевдоним для пробных игр – сборная Москвы. Эта сборная провела по две товарищеские встречи на родине с хорошо знакомыми спарринг-партнерами: сборными Болгарии и Польши.
Имя Василия Соколова в истории тренерского цеха отмечено меньшим пиететом, чем имена Аркадьева, Якушина, Качалина, Маслова и тех, кто пришел им на смену. Но Соколов – очень известный левый защитник, многолетний капитан московского «Спартака», игрок с довоенным стажем – выступал почти до сорока лет и очень органично перешел на тренерскую работу.
И привел команду к победам в двух чемпионатах подряд.
Если придираться к соколовским достижениям, можно заметить, что дали ему фору.
ЦДСА расформировали.
Бориса Андреевича Аркадьева отправили в «Локомотив», который надо было поднимать из руин.
Михаил Иосифович Якушин трудился в Тбилиси, в московском «Динамо» заправляли Виктор Дубинин и якушин-ский подшефный Михаил Семичастный, не задержавшийся на тренерском поприще.
В «Спартаке» сложилась наилучшая рабочая обстановка – старший товарищ продолжил сотрудничество с младшими, с теми, с кем вчера играл.
Иногда такой расклад становится непреодолимым препятствием в новых отношениях. Но Соколов-игрок был на четырнадцать лет старше Симоняна, на восемнадцать – Нетто, на девятнадцать – Ильина, остальные в дети ему годились: он для них и на поле был играющим тренером.
В помощь Соколову, назначенному руководить возрожденной сборной СССР, отрядили Якушина, возвращенного в Москву.
Это было спорным решением.
Якушин, конечно же, – и разве без оснований? – ставил свою квалификацию, опыт и вообще тренерский талант выше возможностей поставленного над ним Василия Николаевича.
Но на тот момент состав «Спартака» был посильнее.
У «Динамо», кроме вратаря Льва Яшина и форварда Сергея Сальникова, не перестававшего чувствовать себя спартаковцем, несомненных кандидатов в сборную страны, пожалуй, и не было – даже Константин Крижевский в том сезоне был не в самой лучшей своей форме. Протежируемые Якушиным Шабров и другие в сборной Москвы поначалу показались слабее иных кандидатов. Сборная один матч выиграла, один свела вничью и два проиграла – паники, как я говорил, неудачи не вызвали, но коррективы в состав внесли.
Под флаг сборной СССР к матчу со шведами в устоявшийся состав ввели Анатолия Башашкина – он, как и Бобров, в пятьдесят третьем году поиграл сезон за «Спартак» и вернулся в реабилитированный по приказу маршала Жукова, ставшего после ареста Берии министром обороны, ЦДСА к тренеру Пинаичеву, а также Автандила Гогоберидзе, составившего правое крыло с быстрым спартаковским краем Борисом Татушиным.
Сборная создавалась как некий постоянный институт с большим доверием к ее ключевым, проверенным в деле игрокам, под которых подбиралась тактика и пристрастиями которых в футболе определялся стиль – тогдашняя национальная команда ни минуты не была безликой и в дни побед, и в дни неудач.
Сказав о доверии к проверенным мастерам, не удивлюсь ничуть коварному вопросу: а разве в сборной, опозорившейся на Олимпиаде, не доверяли в первую очередь знаменитостям? Но я-то никогда не соглашусь хаять нашу первую олимпийскую сборную. Ее погубила возрастная несбалансированность. Сколько раз говорено: не сломайся перед игрой с югославами молодой Ильин, еще неизвестно, как пошли бы дела в атаке, которой не хватило свежести и скорости…
В сборной же образца пятьдесят четвертого ведущие игроки переживали лучшую пору – ни Сальникову, ни Симоняну не было тридцати. Нетто – двадцать четыре, Ильину – двадцать три, Татушину – двадцать один, в обнадеживающем для вратаря возрасте пришел в национальную команду Лев Яшин…
Привлечение к тренерскому штабу Гавриила Качалина вместо Якушина – и с перспективой на большее, при том, что никаких претензий к Василию Соколову не высказывалось, – тоже говорило в пользу постоянного института.
Гавриил Дмитриевич ничего ни с какими клубными командами не выигрывал. Работал с московским «Локомотивом» перед назначением туда Аркадьева без заметных достижений.
Но репутация специалиста тем не менее за ним утвердилась.
Можно было посмеиваться над обликом и манерами клерка, каким казался Качалин в сопоставлении с интеллектуальной респектабельностью Аркадьева, за версту выдающими гения чудачествами Якушина, мудрой простоватостью Маслова, чье время главенствовать в цехе еще не пришло…
Вместе с тем внутри большого футбола бывший полузащитник московского «Динамо» – Качалин выступал в чемпионском составе тридцать седьмого года – не вызывал у знающих людей отчуждения, что-то важное они успели о нем узнать и поверили в него…
Однако Качалин Качалиным, а к важнейшей для начала своей истории игре сборная подошла в сезоне пятьдесят четвертого с прежним руководством – спартаковским тренером Соколовым.
Победа венгров на Олимпиаде в Хельсинки вызвала в кругу советских футболистов завистливое недоумение: мы же без урона своему достоинству встречались с будущими олимпийскими чемпионами совсем незадолго до начала Игр. Но венгерская сборная выигрышем у англичан в Лондоне и разгромом тех же англичан в Будапеште заявила о себе как о претенденте на звание чемпионов мира.
С мировым первенством у них вышла неувязка. Выигрыш со счетом 8:3 в подгруппе у команды ФРГ, вокруг которой накануне турнира никакой шумихи не возникало, помешал венграм полностью мобилизоваться на финал – и финал остался за немцами, так, впрочем, и не разубедившими футбольных снобов, что венгры все равно сильнейшие по гамбургскому счету. Вместе с тем упущенный исторический шанс для футбольной страны обычно приводит к депрессии то поколение игроков, которому не суждено было стать поколением победителей.
Приглашая в Москву венгров вслед за поляками и болгарами, советские спортивные руководители демонстрировали верность методам подготовки, опробованным перед неудавшейся нашим футболистам Олимпиадой…
Кто-то умный подсказал, что у олимпийских чемпионов и без пяти минут чемпионов мира вряд ли может быть моральное преимущество перед сборной СССР накануне московского матча.
Пик формы венгры прошли.
А воспоминания о приезде двухлетней давности в столицу социалистического лагеря вряд ли доставляли им удовольствие. (Будущие чемпионы Хельсинки проиграли тогда второй матч – первый закончился вничью, – и многие издания обошла фотография, где изображен перед пустыми воротами соперников Бобров, обведший и защитников, и вратаря Грошича.)
Матч с венграми наметили на конец сентября, а в начале месяца играли со шведской сборной – и в присутствии пятидесяти четырех тысяч зрителей на стадионе «Динамо» забили семь безответных мячей, причем четыре в первом тайме. Симонян и Сальников отметились в дебюте возрожденной сборной двумя мячами каждый, лишний раз напомнив о досадном их отсутствии в олимпийском составе пятьдесят второго года.
О проекте
О подписке