Малышев заварил в кружке крепчайшего чая и, присев на подоконник и мрачно поглядывая на раскинувшийся за окном неухоженный двор, помаленьку прихлебывал почти черный напиток.

«…Ни кола ни двора… Ни семьи, ни близких. Это про меня. Почти тридцать лет, а все по съемным халупам. Ладно, еще пару заказов Иваныч даст – можно будет и о маленьком домике в Подмосковье где-нибудь подумать. – Малышев чуть заметно усмехнулся. – Как старуха-то меня все про жизнь мою выпытывала! А что я ей могу рассказать? Про детство, где были только пьяная мамаша и ее хахали? Про то, как у соседей хлеб взаймы брал? Или как меня во дворе били все, кому не лень? Про армию? Как в спецназ попал – кстати, вовремя в армию загребли, иначе сел бы точно! – и какого дерьма пополам с кровью в Чечне хлебнул полной ложкой? М-да, если бы не Сергей Иванович, я бы и за Чечню сесть умудрился бы… Он меня тогда отмазал, а то вломили бы мне срок за того ментовского капитана-суку… Да хрен с ними со всеми – теперь я вольный стрелок. Наемник. Слово-то какое поганое… Солдат удачи, блин! А что мне еще остается, если, кроме как стрелять и глотки резать, я больше ничего не умею? А это уж я умею – научили, спасибо добрым дядям… Да, противно, да, грязь, да, кровь! Но… расклад во все времена был и остается простым: или ты овца, или волк – третьего не дано, что бы там по телевизору про любовь к ближнему не трендели. Это кого мне любить – тех уродов во дворе? Или ворюг, что всю страну себе по карманам распихали? Давить их надо, как крыс жирных. Работа, конечно, противная, но… Не противнее, чем халдеем в ресторане спину перед каждой тварью спесивой гнуть. Работа как работа – каждый ест свой хлеб…»

В кармане куртки запиликал мобильник. Малыш поставил кружку на подоконник, достал трубку и посмотрел на высветившийся на дисплее номер. Нажав зеленую кнопку, коротко ответил: «Да!» Невидимый собеседник так же коротко предложил спуститься вниз, к машине, ожидающей Малышева во дворе.

В полумраке салона самой обычной «Нивы», слегка подсвеченном лампочками на приборной доске, Малышева ожидал тот самый Иванович, о котором наемник вспоминал минут десять назад. Сергей Иванович без долгих прелюдий протянул Малышеву конверт.

– Здесь паспорт, деньги и билет на самолет. Вот фотография и данные на клиента. При мне прочти и лицо запомни. Когда сделаешь дело – позвонишь вот по этому номеру. Получишь новые инструкции. Да, вот еще что… На этот раз оплата будет увеличена в два раза.

– Лететь-то далеко, полковник?

– Далеко, – хмыкнул Сергей Иванович, – через океан. И с собой возьми что-нибудь потеплее – там сейчас морозы под тридцать. Все, удачи тебе, сынок…

3

Декабрь 2009 г. Остров Муреа, близ Таити

Бабочка, привлеченная ярким светом, ткнулась в стекло и с каким-то тупым упрямством билась и билась о преграду, трепеща хрупкими крылышками, окрашенными в яркие цвета.

– Какая же ты дура! Не понимаешь, что это стена? Не понимает… – светловолосый полноватый мужчина лет сорока удрученно кивнул и потянулся к стоявшей на журнальном столике бутылке с яркой наклейкой, на которой куда-то спешил по своим делам Джонни Уокер. Мужчина налил в стакан чуть больше половины, нетвердой рукой поднял его на уровень глаз и, с пьяной сосредоточенностью рассматривая на свет золотистый напиток, нараспев продекламировал всплывший в памяти стишок из далекого детства: – «По Бобкин-стрит, по Бобкин-стрит шагает тощий мистер Смит. В почтовой синей кепке, а сам он вроде щепки…» Ну, давай, Джонни, за твое здоровье! Или ты все-таки мистер Смит?

Мужчина выпил, болезненно поморщился, стукнул донышком пустого стакана о стеклянную прозрачную столешницу и зашуршал бело-желтой пачкой с нарисованным на фоне пирамид симпатичным верблюдом, выуживая сигарету. Щелкнул дорогой зажигалкой, выпустил первое голубоватое облачко душистого дыма и, вспомнив про глупую бабочку, повернул голову в сторону снизу доверху застекленной стены, за которой пряталась в темноте скупо освещенная просторная веранда. Бабочка, жестоко обманутая инстинктом, все еще продолжала биться в прозрачное стекло с монотонностью заведенного неведомой рукой механизма.

– Вот, Джонни, видишь ту дуру? Она думает, здесь солнце, тепло и жизнь, а тут… Счас, погоди…

Светловолосый с трудом поднялся и, покачиваясь и что-то угрожающе бормоча вполголоса, открыл затянутую противомоскитной сеткой дверь и вышел на веранду. С минуту постоял, с пьяной ухмылкой скептически наблюдая за быстро мелькавшими крылышками мотылька, затем с неожиданным проворством выбросил вперед руку и старательно растер невесомо-хрупкое создание по холодноватому стеклу. Брезгливо поморщился и тщательно вытер ладонь о светлые шорты, после чего вернулся в комнату, плюхнулся в кресло и торопливо налил еще с треть стакана.

– Вот, Джонни… Она думала, что здесь ее ждет рай, а мы ее шмяк – и все. И нет ничего.

Ни-че-го. Так и мы: суетимся, мечемся, глотки друг другу рвем – и все из-за этих денег поганых! Думаем, что они нам рай подарят. Свободу, независимость, гарантию нормальной жизни… Да черта с два! Ведь на самом деле мы за миражами гоняемся, а все миражи врут, одна видимость и обман сплошной. Думаешь, люди с по-настоящему большими деньгами спят спокойно? Не-ет, брат, они за эти большие деньги платят как раз самым главным – свободой и покоем. Бомж – он свободен, а миллионер – нет. Мы думаем, что мы ловим деньги, а это они ловят нас. Поймают и как псов держат на цепи, ха-ха-ха. Как глупых Трезоров. А частенько и как ту бабочку – шмяк и все… Я вот сейчас хотел бы в заснеженной тихой деревушке русской в баньку сходить, веничком похлестаться, а потом по морозцу пройтись, снежком белым полюбоваться. А сижу здесь, в этом раю зачуханном, и лишний раз на свежий воздух боюсь выйти… Как в том мультфильме про попугая? «А вы бывали на Таити?» Ну, приехал я на Таити и что? Да пропади они пропадом, эти острова и этот рай…

Вообще-то Игорь Владимирович Лещинский был человеком почти непьющим и настоящих пьяниц вполне искренне презирал и полноценными, нормальными людьми этих тупоголовых пленников зеленого змия не считал. Да и по роду своей деятельности вращался господин Лещинский в таких кругах, где предпочитали более или менее здоровый образ жизни, а сама жизнь и работа практически не оставляли времени на какие-либо развеселые оргии.

Должность заместителя высокопоставленного чиновника из очень солидной конторы, известной практически всему миру под названием «Росвооружение», и вульгарная пьянка по определению не могли сосуществовать рядом. Это выглядело бы примерно так же, как развалившийся в чистеньком кресле чопорно-солидной консерватории грязный и вонючий бомж, прихлебывающий из горла дешевое пиво под звуки какого-нибудь «концерта для виолончели с оркестром». Инородное тело. А всякое инородное тело, как известно, любым организмом, любой системой отторгается. Ну никак не могут сочетаться серьезное дело и незамысловатые радости полуграмотного слесаря-сантехника…

Радости в теперь уже прошлой жизни конечно же были, но были они вполне солидными и «красивыми». Престижная работа, дорогая квартира в очень солидном доме, автомобиль, не имевший решительно ничего общего с российским автопромом, отдых в местах, которые рядовой обыватель может увидеть разве что на карте или в телепередачке вроде «Непутевых заметок». Все было и все рухнуло практически в один момент.

…Началось все с вполне обычного вызова в тихий и уютный кабинет большого босса. Босс вроде бы и самым обычным негромким голосом вдруг начал говорить о вещах не очень-то понятных и неприятных. Ключевыми словами в несколько путаной речи босса были «Счетная палата», «прокуратура» и «коррупция». Лещинский еще четко не осознал для себя размеров нависшей над ними опасности, но главное уловил с первых же слов начальника: это конец всему, синекура приказала долго жить и впереди вполне отчетливо уже проглядывают контуры тюремных нар, вышек и колючей проволоки. И вид заметно нервничающего босса, доселе славившегося своими непробиваемыми уверенностью и спокойствием, лучше всяких доводов убеждал в том, что нужно срочно «заметать следы и рвать когти», как говорят в кругах, в колючей проволоке хорошо разбирающихся. И чем быстрее, тем лучше, ибо уже завтра может быть поздно.

Естественно, для Игоря Владимировича не было секрета в том, откуда вдруг подул ледяной ветер перемен и кто инициировал все эти «строгие проверки» – Лещинский был твердо убежден, что борьба с коррупцией здесь совершенно не при чем, а идет самый примитивный и вульгарный передел собственности. Во власть пришли новые люди, окружили себя кучкой особо доверенных бояр и теперь раздают этим новым опричникам земли и деревеньки с холопьями за верную службу. А поскольку все лакомые куски давным-давно поделены, то нужно старых владельцев убирать с теплых местечек – и чем дальше за Урал, тем лучше…

За Урал, в меньшиковское Березово – это для больших людей, а для мелкой сошки вроде пана Лещинского вполне может быть уготовлено и совсем незавидное будущее. А если точнее – то и вообще никакого. Беда Игоря была в том, что знал он действительно слишком много, как говаривали в наивных старых фильмах. И когда шеф тусклым голосом предложил своему заместителю в срочном порядке спрятаться где-нибудь на другом краю Земли, Лещинский чуть ли не в открытую облегченно перевел дух. Ведь серьезные люди могли выбрать и другой, более кардинальный способ спрятать опасного свидетеля от нависшего над ними костистого кулака сурового правосудия. «Вчера у подъезда своего дома был застрелен…» – мелькнул бы коротенький сюжетик в вечерних новостях…

Далее все было очень просто и быстро. Жена с дочерью была отправлена к родственникам в глухую деревеньку на Вологодчине, имущество по мере возможности было превращено в живые деньги, а документы были в спешном порядке заменены на более надежные и солидные. Через неделю после высокой аудиенции лайнер доставил новоиспеченного гражданина Германии Пауля Шредера сначала в Японию, а затем и в аэропорт города Папете, столицы Французской Полинезии. Господин Лещинский-Шредер решил не мелочиться и искать убежища на краю земли не в переносном, а в самом прямом смысле.

В Папете компания «Текура Таити трэвел» вручила г-ну Шредеру авиабилет и уже через три часа почтенный турист из далекой Германии вселился в очень приличный отель «Интерконтиненталь», расположившийся на берегу океанской лагуны, на соседнем с Таити острове Муреа.

Дальше все было почти точно по классику: «Два дня ему казались новы». Но вся новизна приелась и надоела в рекордно короткие сроки. Ну, прекрасные пляжи, покрытые зеленью горы, великолепный в своей величаво-спокойной красоте океан – и что? «Знаменитый на весь архипелаг дельфинарий» оказался обычным отгороженным бассейном, где резвились и добросовестно отрабатывали свою рыбу аж целых четыре дельфина. Черепаший питомник с замшелыми и сонными, едва двигавшимися тортиллами представлял собой и вовсе жалкое и скучное зрелище. Да, тихо, да, кроме криков чаек и легкого шума прибоя, ничего не беспокоит. Почти рай земной, «Баунти – райское наслаждение», черт бы его побрал… Еще через неделю Лещинский отчетливо понял, что попал в пусть и комфортабельную, но все же тюрьму. И неожиданно для самого себя запил – тяжко и надолго.

…Пробуждение было безрадостным, как и все последние дни. В голове тяжело ворочались серый туман и тупая боль, сжимавшая виски. Игорь слабо застонал, с усилием поднимаясь со смятой постели, нетвердой, слегка дрожащей рукой уже привычно плеснул в стакан граммов сто и, содрогаясь от отвращения, выпил. Запил минералкой, пару минут посидел, тупо созерцая залитый солнцем пейзаж за стеклянной стеной, затем смахнул ладонью обильно выступившую на лбу испарину и закурил.

– Все, надо завязывать. – Лещинский прояснившимся взглядом скептически посмотрел на свои заметно подрагивавшие пальцы. – Допился. Ну, чистой воды алкаш. А ведь прав был Юлиан Семенов, когда говорил, что нет ничего лучше, чем хороший глоток водки ранним утром. Действительно, чудо что за дали открываются! Даже цветность зрения меняется: краски ярче и красивее. Видно, знал мужик, что говорил, хорошо знал. Опыт – он сын ошибок трудных, ха-ха… Все, идем купаться, заразу из организма выгонять. Сейчас бы в баньку, да с веничком. А под Вологдой сейчас зима, снежок хрустит… Нет баньки, брат, и снега нет – есть океан. Ладно, плавать будем много и долго…

Плавать Игорь любил и умел – когда-то в институте доплавался до первого разряда, да и потом старался по старой памяти при первой же возможности выбираться в бассейн. А здесь, где океан начинался в самом прямом смысле почти от дверей отеля, Лещинский, словно дорвавшийся до вожделенного моря мальчишка, почти и не вылезал из воды – благо она в любое время суток была теплой.

Несмотря на длительные заплывы в многоградусные моря зеленые, плыл Лещинский уверенно и относительно легко. Голова уже почти совсем не болела, настроение заметно улучшилось, и жизнь вновь начинала казаться не такой уж и скверной штукой. Красивый потухший вулкан, заросший по склонам тропической зеленью, величаво колыхавшаяся широкая полоса ленивого прибоя, смягченного опоясывающими остров рифами, океанская гладь, неуловимо менявшая цвета от синего до зеленоватого и нежно-голубого – что еще нужно для счастья человеку, вырвавшемуся из мрачноватых северных краев?

Игорь опустил лицо в воду и рассмотрел большую стайку мелких серебристых рыбок, совершенно синхронно совершавших только им ведомые маневры. Среди этой серебристой мелкоты вертелись и более крупные рыбешки, иногда стремительно улепетывавшие от степенно проплывавших совершенно безобидных рифовых акул. У самого дна пролетел куда-то по своим делам огромный скат, вызывавший смутные ассоциации с инопланетным кораблем. Скаты в этих краях были наглыми, настоящими разбойниками: местные приучили их кормиться из рук туристов-дайверов и эти «плавучие одеяла» буквально атаковали своих кормильцев, требуя халявную рыбешку.

Лещинский заплыл почти к рифовому кольцу, и пора было возвращаться. Принять горячий душ, слегка позавтракать, да и стопочка после купания не повредила бы…

Черный силуэт человека в гидрокостюме, удлиненный ластами, появился неведомо откуда и, распугивая стаи рыбок, уверенно начал догонять пловца, отчетливо видневшегося на освещенной солнцем, колышущейся поверхности воды.

Лещинский, старательно работавший рукам и ногами, аквалангиста не видел и лишь почувствовал какой-то не то укол, не то легкий ожог. Океан вдруг потемнел, и яркое солнце начало стремительно гаснуть. Игорь почувствовал, как немеют и отказываются слушаться руки и ноги, а в следующие секунды с ужасом осознал, что он просто тонет, уходит в глубину голубой толщи воды и вместе с остатками воздуха из него уходит его единственная и такая неповторимая, замечательная жизнь. «Неужели вот так все… Да нет, нет же, не может так быть!» – было последним, о чем успел подумать Лещинский, а потом наступила глухая тьма…

Аквалангист, вертикально зависший метрах в пяти от потерявшего сознание Лещинского, лениво шевелил ластами и чем-то напоминал в эту минуту любопытного морского конька, решившего понаблюдать, как обнаженное тело пловца, безвольно пошевеливая руками и ногами, медленно уходит в глубину. Убедившись, что Лещинский и не думает подавать признаков жизни, пловец в гидрокостюме уверенно подплыл к трупу, подхватил его поперек туловища левой рукой, приостанавливая погружение, а правой выдернул из ножен, закрепленных на бедре, длинный клинок.

Следующие минут пять неизвестный деловито и явно со знанием дела кромсал ножом безвольное тело, нанося острием клинка множественные раны, которые не особо искушенный эксперт вполне мог бы принять за следы зубов акулы. Вода вокруг пловца и его жертвы быстро окрасилась в розовый цвет, кровь медленно расплывалась, образуя небольшое мутноватое облако, но аквалангиста это, похоже, ничуть не беспокоило – поблескивая лезвием ножа, он без особой спешки старательно заканчивал свою жутковатую работу. Когда неизвестный счел, что «следов безжалостных акульих зубов» оставлено более чем достаточно, он убрал клинок в ножны и с силой оттолкнул изуродованный труп в сторону берега. После чего посмотрел на часы, поблескивавшие на запястье, чуть заметно кивнул и с силой заработал ластами, уходя с места расправы над неудачливым купальщиком. Минуты три темный, расплывчатый силуэт еще можно было разглядеть в зеленоватой толще океанской воды, а затем пловец исчез, растаял подобно облачку пузырьков из отработанной воздушной смеси…

Местный коронер, вызванный полицией для осмотра трупа и по своей должности обязанный засвидетельствовать сам факт смерти, долго качал головой и мрачно рассматривал многочисленные рваные раны на теле выброшенного прибоем иностранного туриста.

– Черт возьми, если бы я не знал, что у нас не Австралия и опасных акул здесь просто нет, я бы сказал, что парню крепко не повезло, и его растерзали акулы, – коронер прикурил от протянутой пожилым полицейским офицером зажигалки и с тоской в голосе спросил: – Что делать-то будем? Если туристы узнают, что одного из них сожрали акулы, то сдается мне, что уже сегодня-завтра из-за билетов на самолет будет драка, а в отелях появится куча свободных номеров…

– Ладно, придумаем что-нибудь. – Полицейский с сожалением вздохнул: – Жаль парня. Приехать в такую даль и так глупо и страшно погибнуть… Хм, а почему бы и не акула? Сидел бы в своей Германии – глядишь и уцелел бы. М-да, не повезло…

4

Аляска, США

– Господи, какая же ты идиотка! Сколько раз ты звонила этой своей дуре? Я тебя спрашиваю?! – невысокий и полноватый мужчина лет сорока пяти, облаченный в дорогой спортивный костюм, делавший его похожим на почтенного и добродушного тренера, раздраженно метался по номеру отеля и тыкал пухлым пальцем в кнопки мобильного телефона. При этом толстяк успевал довольно витиевато материться, злобно посматривать на дисплей дорогой игрушки и на свою подружку – классическую представительницу длинноногого племени блондинок.

– Котя, ну что ты так психуешь? – блондинка обиженно надула тщательно подкрашенные губки и, задумчиво посматривая на потолок, неопределенно махнула рукой. – Ну, раза два. Или три… Ну, не помню я. Что мне теперь и поговорить ни с кем нельзя? Ну ты, котик, ваще прямо как Штирлиц! Мы же не шпионы какие-нибудь, чего ты так…

– Дура! – буквально взвился мужчина и вскинул руку с явным намерением запустить мобильником в девицу, но передумал и изо всех сил швырнул пластиковую игрушку в стену. Телефон оказался штучкой крепкой и, отскочив от стены и брякнувшись о застланный ковровым покрытием пол, насмешливо раскрылся и подмигнул цветным дисплеем. Это окончательно вывело толстяка из себя, и он с яростью раненого бегемота несколько раз топнул ногой, превращая средство связи в горстку пластмассового мусора.

– Сам ты придурок! – девица обиженно скривила губки, намереваясь заплакать, но, вспомнив про макияж, передумала и уже без всяких признаков слез в голосе злобно выпалила: – Ты знаешь, сколько он мне стоил? Это же…

– Тебе?! – мужчина даже задержал на миг свои метания по номеру и недоуменно и зло посмотрел на девушку. – Ты, милочка, по-моему, забыла, что даже белье твое куплено на мои деньги! На мои. Ты, сучка безмозглая, за свою жизнь еще ни рубля не заработала… Да, я не Штирлиц. Мои дела намного хуже. Сколько раз я тебе должен объяснять, что за мной идет настоящая охота, что меня приговорили, что я здесь, на краю света, не отдыхаю, а прячусь. Прячусь, понимаешь ты?! Меня грохнуть могут в любую секунду…

– А я тут при чем? – совершенно успокаиваясь, насмешливо спросила девица. – Если ты такой лох, что даже своровать толком не сумел и твои дружки теперь тебя ищут. Тебя же, не меня. Между прочим, прятаться можно было бы и в приличном месте – например, в Париже или где-нибудь в этой… как ее… в Швейцарии, вот. А здесь даже приличного салона красоты нет. Я уже как последняя Дунька с Урала выгляжу…

– Да плевать мне, как ты выглядишь, – устало произнес толстяк, подойдя к окну, за которым виднелись несколько разноцветных веселых домиков, утопавших в бело-голубоватых сугробах, и прислоняясь лбом к холодному стеклу. – Мертвые выглядят еще хуже, поняла? Из номера ни ногой. Завтра мы улетаем. Нет, послезавтра. Завтра – финал гонки, я хочу это увидеть…

Историю, приключившуюся с господином Шевковым, трудно было бы назвать свежей и оригинальной.