Поэтому, рассматривая нравы Русской земли в XV веке, мы видим, что они были значительно мягче и неизмеримо чище, чем западноевропейские, несмотря на то что научное образование вследствие татарщины стояло у нас тогда крайне низко. Сам великий князь Василий Темный был неграмотен; при этом наши ближайшие западные соседи – Польша, Литва и орденские немцы – ревниво заслоняли от нас все, что могло идти к нам с Запада в целях истинного просвещения, а также для развития разного рода искусств и ремесел. Особенно недружелюбно относились купцы ганзейских городов, торговавшие с Великим Новгородом, Псковом, Смоленском, Витебском и Полоцком, к тому, чтобы русские купцы сами ездили за море, и всячески старались им препятствовать в этом. Таким образом, жители перечисленных городов, соприкасавшиеся с иностранцами, могли заимствовать у них главным образом только плохое. В Новгороде и Пскове упали когда-то знаменитые искусства: иконопись и строительство, Москва в XV веке уже значительно их опередила. Одни лишь деревянные царские врата, сооруженные новгородцами в XV веке в церкви Спаса Нередицы, замечательны по своей высокохудожественной работе.

Конечно, высшее русское духовенство продолжало по-прежнему быть носителем и распространителем просвещения. В это время особенно развилось составление житий русских святых, что вместе со сказаниями о замечательных князьях и событиях родной земли (о нашествии Батыя, Евпатии Коловрате, Мамаевом побоище, об убиении в Орде Михаила Тверского и прочими) составляло любимое чтение наших предков. Имелись составленные русскими писателями и сказания о путешествиях в разные страны, из которых особенной известностью пользовались уже упомянутые нами воспоминания суздальского священника Симеона о Флорентийском соборе и сказание «О создании Царьграда и взятии его турками». Вместе с тем у нас обращались и переводные сочинения с греческого, болгарского, персидского, арабского и даже индийского языков. Конечно, больше всего было переводов с языков греческого и болгарского благодаря усилившимся сношениям России с Константинополем и Афоном^[5]. Среди упомянутых сочинений, наряду с духовно-нравственными книгами и историческими, видное место занимали также книги отреченные, то есть признанные Церковью вредными и запрещенными. Сюда относились разные ложные сказания из Ветхого и Нового Завета, порою и кощунственные, а также и различные книги о волхвовании и чародействе, чем очень жадно занимались в те времена во всей Западной Европе. Среди последних наибольшею известностью пользовались на Руси «Тайная Тайных, или Аристотелевы врата», ложно приписываемая великому греческому мудрецу Аристотелю, воспитателю Александра Македонского; «Рафли» (гадание по черточкам и точкам); «Шестокрыл» (гадание по звездам); «Лопаточники» (волхвование по лопаткам убитых животных); «Трепетники» (гадание по дрожанию мышц, зуду в различных частях тела, звону в ушах) и прочие.

Русское высшее духовенство продолжало, как мы видели, всецело следовать заветам святых митрополитов Петра и Алексия и в противоположность латинскому всячески заботилось не об усилении собственной власти, а об укреплении державы московских государей для собирания Русской земли воедино.

Конечно, только благодаря глубокой любви к православию, поддержанной в сознании всех высоким нравственным поведением высших пастырей Церкви, среди которых было немало святых, мог не обученный грамоте Василий Темный безошибочно решить вопрос об отвержении Флорентийской унии и тем навеки определить судьбу русского народа.

В одно время со святителем Ионою подвизались в Русской земле и другие угодники Божии, так же, как и он, причтенные нашей Церковью к лику святых.

В Новгороде особенно прославились своим благочестием и святостью архиепископы Евфимий и Иона. Святой Евфимий отличался редкой щедростью по отношению к сирым и бедным; он был горячим сторонником Василия Темного в борьбе его с Шемякой и скорбел душой, видя глубокое падение нравов Новгорода. Им были открыты нетленные мощи святого Варлаама Ухтынского, а также сооружена знаменитая звонница Софийского собора. Преемником святого Евфимия был святой архиепископ Иона. Он тоже отличался своею необыкновенно широкой помощью бедному люду и являлся всегда усердным печальником за Новгород перед великим князем Василием Васильевичем.

Такою же святостью жизни прославили себя святители церкви Пермской, преемники святого Стефана – святые Герасим, Питирим и Иона Пермские, положившие величайшие труды, полные высокого самоотвержения, на просвещение диких язычников.

Во второй половине XV века стяжали себе венец святости и многие иноки; некоторые из них жили отшельниками в отдаленных окраинах Русской земли, преимущественно на суровом севере; другие положили основание многолюдным обителям. Так, преподобный Дионисий положил начало знаменитой Глушицкой обители в Вологодской губернии, в которой подвизались многие святые. Из них особенно замечателен святой Григорий Пелыпемский, отличавшийся чрезвычайно праведной и суровой жизнью. Во время жестоких опустошений, которым предавал Димитрий Шемяка Вологодский край, у святого Григория находили приют множество несчастных, причем с целью их защиты он решил обратиться с увещательным письмом к Шемяке и был за это сброшен им с высокого моста в воду, отчего и принял смерть. Прославился своей святостью и святой Макарий Желтоводский, следовавший всю свою жизнь самому суровому посту и воздержанию; его подвижническая жизнь производила настолько сильное впечатление, что даже многие татары, видя ее, принимали христианство.

Особенной святостью жизни своих иноков славился также при Василии Темном Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, часто совершенно затиравшийся в зимнее время льдами.

Пустынные берега реки Ваги в дебрях Двинской земли озарились подвигами преподобного Варлаама Шенкурского, бывшего в миру новгородским посадником Василием Степановичем Своеземцевым.

Близ самого Новгорода сын тверского боярина Иван Борозда, в иночестве Савва, побывав на Афоне, основал обитель на реке Вишере, которая также дала Русской земле многих подвижников. Сам же преподобный Савва долгое время подвизался на столпе.

В то же время в пределах Московского великого княжества стяжал себе знаменитость великий подвижник преподобный Пафнутий Боровский. Пафнутий с ранней молодости отличался любовью к благочестию и основал свою обитель, подобно преподобному Сергию, в густом лесу, недалеко от города Боровска. Он вел такой строгий образ жизни, что вкушал ровно столько пищи, чтобы не умереть. Принявши схиму и обрекши себя на уединенную молитву, он после этого не мог уже совершать литургию и только раз по нужде служил пасхальную обедню, причем совершал это с таким благоговением, что по окончании ее сказал своим ученикам: «Ныне душа моя едва осталася в теле».

Святой Пафнутий отличался неумолимой строгостью в соблюдении чистоты догматов нашей веры и обладал страшным даром проникать насквозь в души приходящих к нему и открывать все их тайные мысли. Во время своей земной жизни он совершил множество исцелений от болезней и ежедневно кормил до тысячи человек, когда случался голод.

Подвизались в это время и несколько знаменитых юродивых: блаженный Максим Московский, блаженный Исидор Ростовский и блаженный Михаил Клопский, живший в Новгороде. Михаил Клопский обладал даром прозорливости и чудотворения, смело обличал Шемяку в его злодеяниях и предсказал его смерть.

Наконец, во время Василия Темного жили и подвизались смиренные основатели первой обители на Белом море – знаменитого Соловецкого монастыря. На устье реки Выга у бедной часовни проживал старец Герман, много постранствовавший на своем веку, причем в этих странствованиях он посетил как берега Белого моря, так и пустынный остров Соловки. Однажды к нему пришел другой старец, убеленный сединами. Это был Савватий, прошедший строгое подвижничество в Кирилло-Белозерской обители, но в поисках за более тяжкими трудами побывавший и в монастыре на Валаамском острове, откуда он направил свои стопы на север и дошел до часовни, где проживал Герман. Они поселились вместе. Узнав о существовании дикого Соловецкого острова, Савватий уговорил Германа идти с ним туда для подвижничества. Оба древних старца прибыли на остров в 1429 году, совершив в малой ладье переезд через бурное море в течение двух дней. Они построили своими руками убогую хижину и стали терпеливо сносить суровую северную природу, согреваясь любовью к Господу и проводя почти все время в молитве и пении псалмов.

Слух об отшельниках дошел до прибрежных жителей, и они послали одну семью, чтобы ознакомиться ближе со средствами острова с целью устроить на нем поселение. Раз Савватий пел с Германом воскресную всенощную и вышел покадить крест, поставленный перед их кельей. Вдруг неожиданно послышались крики. Оградив себя крестным знамением, дряхлый старец бросился смело на них и увидел горько рыдавшую женщину. «Я шла к мужу, – объяснила она, – и вдруг встретила двух светлых юношей, сказавших мне: „Бегите отсюда, не для вас это место; сонмы иноков будут здесь славить Бога; бегите, иначе скорая смерть постигнет вас“». Герман рассказал старцу об этой встрече, и оба прославили Господа за возвещенную им Его волю.

На шестом году совместной отшельнической жизни Герман отправился на берег к реке Онеге, для нужд кельи; после же его отъезда в том же году старцу Савватию было извещение о скором его разрешении от телесных уз. Он решил поспешить на твердую землю, чтобы приобщиться Святых Тайн и, пробыв два дня на море в ветхой лодке, достиг берега, после чего отправился в часовню на реку Выг, где встретил нового игумена Нафанаила. Нафанаил причастил Савватия, и тот на другой день умер; Савватий скончался сидящим в куколе и мантии, с кадильницей в руках и молитвою на устах и был похоронен тут же, у часовни.

По кончине Савватия остров долго оставался необитаемым. Только в 1436 году старец Герман встретил на устье реки Сумы инока Зосиму, искавшего удобное место для безмолвия, и рассказал ему про свою жизнь с Савватием. Зосима предложил Герману вновь отправиться с ним на Соловецкий остров, куда оба старца и прибыли благополучно. Они тотчас же поставили себе кущи из ветвей и провели ночь в молитве.

Утром Зосима, выйдя из шалаша, увидел над собой необыкновенный свет и в воздухе церковь. Вначале он ужаснулся, так как еще не был знаком с видениями, но затем возблагодарил Господа за указание места для сооружения храма, после чего немедленно же стал с Германом рубить лес для постановки келий. На исходе лета Герман отправился на сумский берег, чтобы запастись хлебом, и не смог из-за непогоды вернуться до весны на остров, на котором Зосима оставался совершенно один, причем хлеб ему приносили два каких-то неизвестных человека, бесследно затем скрывавшиеся.

По возвращении Германа к ним мало-помалу стали собираться другие иноки, и общими трудами была воздвигнута церковь во имя Преображения Господня, в которую блаженный Иона, архиепископ Новгородский, прислал антиминс и церковную утварь. Затем по просьбе братии он послал им и игумена; но игумен этот из-за суровой природы не мог оставаться на Соловках. Иона прислал другого; когда же и второй не выдержал тамошних условий жизни, то братия упросила Зосиму принять на себя игуменство, на что он согласился после многих отказов. Монастырь скоро прославился святостью жизни своих иноков, и к нему начали стекаться богомольцы и приношения.

Через несколько лет была построена другая церковь Преображения Господня, а потом и Успения Божией Матери.

Затем, к великой радости братии, удалось разыскать одного новгородца, который похоронил Савватия у устья реки Выг. Сам Зосима отправился за его телом и перевез в Соловки. Мощи Савватия оказались не только нетленными, но источали при этом благовонное миро.

По делам обители преподобному Зосиме пришлось побывать и в Новгороде. Нравы вольного города пришли в это время уже в полный упадок, и действительная власть над ним принадлежала алчной и властолюбивой женщине – знаменитой Марфе Посаднице из семьи Борецких. Она сурово приняла Зосиму и велела его выгнать из своего дома. Тогда он покачал головой и сказал: «Вот наступит день, когда в этом дворе исчезнет сила жителей его, и затворятся двери дома сего, и уже никогда не отворятся, и будет двор этот пуст». Новгородский же владыка принял сторону Зосимы и выхлопотал ему грамоту на владение Соловецким островом.

Тогда смилостивилась и Марфа; она просила у него прощения и пригласила на большой обед к себе. Зосима согласился. На этом пиру у Марфы произошло замечательное явление. Святой старец взглянул на шестерых бояр, сидевших за столом, затрепетал и заплакал. Те поняли, что он видел нечто ужасное. «Я видел, – говорил он своему ученику Даниилу, возвратившись с пира, – страшное видение: шестеро этих бояр сидели за трапезой, а голов у них не было; и в другой раз я взглянул на них и то же увидел, и в третий – все то же. С ними сбудется это в свое время, ты сам увидишь, но никому не разглашай неизреченных судеб Божиих».

Старец Зосима скончался 17 апреля 1478 года, на 16 лет пережив великого князя Василия Темного, причем вскоре после его кончины исполнилось виденное им на пиру у Марфы Борецкой.

Он умер в полной памяти, завещав братии мир и соблюдение устава и назначив после себя игуменом отца Арсения.

Православная церковь причислила Савватия и Зосиму к лику святых.