II. Как лечат в США, Франции, Африке

Так получилось, что за время моей довольно долгой врачебной карьеры мне посчастливилось поработать во многих странах. Я работал в Африке, во Франции, в Америке…

Хорошо помню первого своего пациента на войне. Как я попал на войну? Отработал я сначала некоторое время в ординатуре, потом в аспирантуре, затем в институте кардиологии имени моего дедушки и, наконец, защитился по радионуклидной кардиологии. И тут мне захотелось… улучшить свое материальное положение, поработать за границей. Тогда, в брежневские времена, можно было отправиться только в воюющую страну, и то – по большому блату! И вот уже скоро я сажусь в самолет, который летит в Мозамбик. Я попал в Мозамбик, не представляя, что такое гражданская война. Узнал об этом, только когда сел в самолет. Меня сосед спрашивает: «Куда летите?». Говорю: «В Мозамбик!». Он мне: «Там хорошо, только стреляют». А мне было все равно! Я уже считал, сколько заработаю там денег и на что потрачу.

По контракту я должен был получить 382 инвалютных рубля в месяц. И думал, что это чеки, которые продавались на черном рынке в то время один к двум. Сумма получалась огромная – у меня отец-профессор столько не получал. Самая высокая зарплата в СССР была в то время 500 рублей. А тут почти в три раза больше! Потом мой сосед сказал, что нужно умножать не на 2, а еще на 4,8. Я начал считать, получилась вообще фантастическая сумма, которую я даже не мог себе представить. Короче, летел в Мозамбик в приподнятом настроении.

В итоге попал в военную обстановку, увидел, что там действительно стреляют и гибнут люди. Я работал с группой геологов, которая вся, в полном составе, попала в плен. Некоторые погибли. Из всей группы тогда остались только два человека – переводчик и я. Но и это меня не останавливало: я на календаре размечал, что и когда куплю на огромную зарплату: кожаную куртку, магнитофон, телевизор… В африканских развивающихся странах ни о каком качестве медицинской помощи речи не велось. Они были рады всему, что им предлагали, поэтому я просто работал, как умел.

В Африке я впервые увидел человека с оторванными ногами. Я не понимал, что происходит. Взял стетоскоп и приложил к его груди. Но, кроме звука своего бешено стучащего сердца, ничего не услышал. Через какое-то время я почувствовал, что он холодный. Передо мной лежал труп! Я был очень напуган.

Потом, конечно, я привык. По пандусу к госпиталю подъезжал грузовик, наполненный мертвыми и ранеными. Он их вываливал и уезжал, а ты бродил вокруг, как гиена, и искал живых… Сортировал. В те времена такого разгула с оружием, как сейчас, не было, все-таки восьмидесятые годы. Поэтому видеть все это было дико.

Там я многому научился и многое узнал. Например, мы смотрим в кино, как герою связывают руки за спиной. Он долго перетирает веревку и освобождается. Затем геройским ударом кого-то сбивает с ног и бежит. На самом деле, я видел, что происходит с руками, когда их так стягивают. Мне привели шестерых человек. Их утром связали, а после обеда привезли к нам. Так вот, всем шестерым пришлось ампутировать кисти, так как моментально образовалась гангрена. Веревки пережимают артерию, нерв, настолько сильно, что кровообращение останавливается, все отмирает.

Заметки на полях

Вообще жестокости с обеих сторон было очень много. Причем чернокожий человек по-другому относится и к боли, и к смерти. У них другие понятия о добре и зле. Однажды мы спасли чернокожего. Вылечили, кормили. А он, окрепнув, навел на нас бандитов! У них чувство благодарности на такие ситуации не распространяется, для них враг – это враг. Когда они смотрят наше старое кино, в зале стоит гомерический смех. Там, например, показывают, как солдат падает, встает, берет гранату и бросается под танк. У нас наворачиваются слезы, а они ржут! Они спокойно могут нести птицу или животное, вывернув ему крылья или лапу, и при этом они не являются садистами.

Они едят обезьян, снимая шкуру с живых. Они другие. Поэтому и относиться к ним надо, как к другим.

Во Франции я служил врачом при посольстве, но не очень понимал, что делается вокруг. Мне казалось, что врачи там лечат как-то странно. Я не понимал, что они работают по другим стандартам, а я пришел из мира, где стандартов не было, где медицина – это искусство. А для них медицина – это точная наука, и надо делать только так и никак иначе.

Потом мне посчастливилось работать в Америке. У нас медицину делят на американскую, нашу российскую и бывшую советскую. А это неправильно! Медицина одна. Но она бывает грамотная и неграмотная. В нашей стране проповедуется медицина дикая, неграмотная. У нас врач по каким-то только ему понятным причинам назначает лечение, порой просто абсурдное. Во всем мире не так! Лечат по принятым стандартам. Это не значит, что всех одинаково. Стандарты лечения обеспечивают вам защиту от врача-дурака. И это минимальная медицинская помощь, которую вы получите. Если же случай более сложный, и медицинские стандарты не предусмотрены, диагностическая мысль будет развиваться дальше, но логично. Врачи Нью-Йорка не скажут, что в Чикаго вас лечили идиоты. Все не так! В Нью-Йорке врач посмотрит, чем вас лечили в Чикаго, посмотрит результаты и, опираясь на стандарт, попробует другие лекарства, потом третьи, если не помогли предыдущие. Если что-то пойдет не так, он станет думать, а что сделано не так и почему тысячам пациентам помогает, а этому, конкретному, нет. И начнется работа над стандартами, то есть дальнейший диагностический процесс. Это правильно. Так и должно быть!

Заметки на полях

Меня до сих пор преследует сон, что я забыл больного в палате – я его не посмотрел! И что он несколько дней лежит без осмотра. А в Америке у меня был сон наяву. Двухместные палаты, в которой лежат пациенты разных врачей. Например, одного больного ведет команда «Team А», а другого – «Team В». И вот однажды ко мне обращается врач из соседней группы. «Александр, там лежит твой больной, неделю лежит, а ты к нему не подходишь!». А там, действительно, поступил человек с отравлением и сильным расстройством желудка. Когда он поступил, я прописал ему вливать жидкость по четыре литра в день и не кормить. И все! Думал, что дальше его лечить будет другой врач. Он лежал, лежал, потом поймал какую-то сестру и сказал, что давно уже хочет есть. А она ко мне подошла и спрашивает – а дальше чего делать? Я понимал, что это реально подсудное дело, но быстро сообразил. Пришел к нему в палату, вынул из него капельницу, сказал, что он абсолютно здоров, что его сейчас покормят и выпишут. Он был так счастлив!

Вспоминаю эпизод, который произошел со мной в Америке. Я должен был подтвердить свой диплом, сдать медицинские экзамены. Дело в том, что весь твой предыдущий опыт работы в других странах здесь не учитывается. А я попал в Америку доктором с почти 20-летним медицинским стажем! Кандидатом наук. У меня были ученики. Короче, считал себя достаточно грамотным врачом. Но это только я так считал.

Делать нечего, пошел сдавать экзамены. Заплатил деньги и не стал готовиться, думая, что не сдам, но наберу приличный балл. Открыл экзаменационные бумаги, увидел около 700 вопросов, на которые надо ответить за три часа. И с удивлением обнаружил, что там о привычных и распространенных вещах, таких как инфаркт миокарда, пневмония, язва желудка, речь не идет. Экзаменационные вопросы представляли собой ситуации, из которых не сразу найдешь выход. Прилагалось четыре варианта ответа, надо выбрать правильные. Но я порой не очень понимал, о чем идет речь. Хотя бывали и простые, например, как должна пристегиваться в автомобиле беременная женщина.

Во-первых, я понял, что от меня не требуют фундаментальных знаний, которые помогали бы мне всю жизнь. Во-вторых, увидел, что американец тратит на то, чтобы прочитать вопрос, 50 секунд. А мы должны за 40 секунд прочитать, принять решение и ответить. И если я буду каждый вопрос читать до конца, то не успею сдать экзамен. Поэтому создал сам для себя систему ключевых слов. Я не читал весь вопрос, а просто искал возраст пациента и основной симптом. Например, если пожилой человек с кровавым поносом, ищи в ответе ишемический колит.

В итоге сдал экзамен и начал искать работу. Это оказалось очень непросто. Огромная конкуренция – много-много тысяч человек на одно место! Люди месяцами ходят по собеседованиям. Предпочтение отдается белым американцам. Я не могу сказать, что это расовая дискриминация, просто в первую очередь берут белых выпускников престижных школ. Это очень важно: если госпиталь начинает брать индийцев, русских и прочих иностранцев, его рейтинг падает. Выпускники медицинских школ не рвутся в госпиталь, где работают иностранцы. Поэтому нас, приезжих, принимают только в крупные госпитали, работающие по типу «Скорой помощи». Сюда не очень хотят идти работать, здесь надо пахать, пахать и пахать. Поэтому сюда берут дешевых рабов, которые взамен получают американскую медицинскую лицензию и незаменимый опыт.

Я тоже достаточно долго ходил по собеседованиям. И вот однажды произошел такой случай. Нас было 11 претендентов, и все – мужчины. Собеседование длилось долго, все устали и, конечно же, хотели в туалет. А он оказался на кодовом замке. Только для персонала. Девушка-секретарь сказала, мол, обойдетесь, а если не можете, идите в другой корпус. Все смирились, кроме меня. Я подождал, пока по коридору пройдет человек в белом халате, пошел за ним и подсмотрел код в мужской туалет. И вот когда подошла моя очередь на собеседование, директор госпиталя стал объяснять, почему я им, собственно, не подхожу: акценту меня, возраст, оценки и баллы могли бы быть повыше. Я в ответ говорил, что язык подтянется в процессе работы, от возраста, конечно, никуда не деться. Но я именно тот врач, который им нужен! Он спросил – почему я так думаю? Сравните: перед вами начитанные отличники, которым надо еще вырабатывать и вырабатывать рефлексы, и я – человек, который соображает. Спросите всех 11 претендентов код туалета на этом этаже. Никто не знает, а я скажу: 4-5-1. Он засмеялся и взял меня вне конкурса! Так мне помогла моя российская смекалка.

Спустя год тот же директор чуть не выгнал меня после того, как аттестационная комиссия дала заключение, будто я склонен ставить диагнозы, основываясь на интуиции, а не на строгом анализе всех клинико-лабораторных данных. То есть опять прозвучало, что мы, русские, поддаемся интуиции, какому-то мудреному чувству, а не анализу. А на Западе это считается большим недостатком, из-за которого можно лишиться лицензии.

Итак, деятельность врача на Западе строго регламентирована. На все есть схема лечения, которой ты обязан придерживаться. Более того, если при лечении ты делаешь из пяти шагов первый, второй, третий, потом пятый, а после этого возвращаешься к четвертому и тем самым спасаешь пациента, ты потом будешь отвечать за отступление от стандартов лечения. С этим там очень строго. Это серьезный повод для судебного преследования. Аргумент: «Зато я спас человека!» – не работает, с тобой будет разбираться суровая комиссия. Если же ты лечишь строго по схеме: один, два, три, четыре, пять, и после этого больной умер, тебе никто слова не скажет. Это нормально – ты же сделал все, что мог!

Конечно, нам, не привыкшим к такому подходу, на первый взгляд кажется, что это полный бред. Но поверьте мне: отступление от стандартов иногда действительно может спасти одного, двух, трех человек, но массовое несоблюдение принятых алгоритмов может убить не одну тысячу пациентов. Поэтому стандарты в Штатах обязательны.

Конечно, ошибки делают везде и все. Например, в Америке или в любой западной стране могут отрезать левую ногу вместо правой и вырезать не ту почку. К сожалению, существует проблема с парными органами. Частота таких ошибок – 0,1 %. Еще раз повторю: в Америке могут отрезать правую почку вместо левой, но никогда не назначат неправильный антибиотик! У нас же антибиотиками лечат всех без разбору: надо – назначают, не надо – тоже назначают! «Просто и надежно!» – думают нерадивые врачи и наивные пациенты. Это безобразие, что подобные лекарства продаются без рецепта. Антибиотики начали создавать лишь 50 лет назад, и сохранилось имя первого пациента, излеченного от тяжелого эндокардита несколькими инъекциями пенициллина. С тех пор бесконтрольное употребление антибиотиков привело к тому, что величайшее открытие XX века может быть сведено на нет. Но к этому мы еще вернемся.

В Америке могут отрезать правую почку вместо левой, но никогда не назначат неправильный антибиотик!

Итак, в западной медицине наличествуют определенные стандарты, которым следуют все врачи. Например, поголовно всем делаются прививки: и взрослым, и детям. Население ежегодно обследуется с целью раннего выявления фактора риска для сердечно-сосудистых заболеваний и рака.

Когда-то и в СССР профилактические обследования являлись нормой. Продвинутые западные врачи переняли у нас такой простой и эффективный способ заботы о здоровье населения. К моему огромному сожалению, все, что было важным в советской медицине, ушло на Запад, а у нас не осталось ничего. В новой стране, в России, не принято заботится о здоровье. И в результате я вижу на улицах наших городов много полных людей с метаболическим синдромом на лице.

Что такое метаболический синдром? Это прежде всего увеличенный объем талии. Если у мужчины объем талии больше, чем 108 см, он находится под угрозой ранней смерти от сердечно-сосудистого заболевания. Скорее всего, у него повышен сахар, холестерин и артериальное давление. Посмотрите на серые лица соотечественников! Выпирающие животы, обвисшие щеки и при этом сигарета в зубах. Откройте холодильник. Что вы там видите? Наши любимые продукты: колбаса, сосиски, сардельки. Наивреднейшие вещи! Мясо – продукт неоднозначный и порой опасный. Красное мясо (то, что не индейка, не курица и не телятина) вообще нельзя есть чаще двух раз в неделю. Именно «красное» мясо провоцирует развитие рака простаты, кишечника и массы других заболеваний. Увы, канцерогенное действие наших любимых колбас так же хорошо известно.