Предисловие
В небе всё другое

Другая земля.

Возьмём те же дома, улицы, дороги, реки, горы, моря. Привычные в повседневной жизни подробности, иногда милые, иногда раздражающие, остаются, но прячутся за высотой полета, и становятся столь далеки, что даже не угадываются на таком расстоянии. И, глядя на всё это с высоты птичьего полёта, становятся очевидными гармония и целесообразность всего того, что мы привыкли видеть рядом с собой и не могли разглядеть. Очевидными становятся их непостоянство и уникальность.

Однажды очень-очень давно мы летели из аэропорта Франкфурт-на-Майне в Дакар и на участке трассы между Малагой и Тетуаном, где Средиземное море прямо перед Гибралтарским проливом сужается до неприличного для моря размеров, я увидел, как Европа и Африка отчаянно тянут друг другу руки и пальцы их не могут соприкоснуться, а там, где они уже почти касаются друг друга и есть Гибралтарский пролив. Эта картина подсвечивалась лучами, уходящего куда-то на Американский континент, солнца. Прекрасный кадр. Но за фотоаппаратом нужно было спускаться в грузовую кабину и мысль, что можно будет сделать такую фотку в следующий раз остановила меня. С этого момента прошло более двадцати лет. Небо Европы стало знакомым и родным, каким может быть рабочее место, когда любишь свою работу. И небо Испании не исключение. Много-много раз мне приходилось пересекать Испанию с севера на юг и в обратном направлении, знакомые с детства и окутанные романтическим флёром названия: Барселона, Аликанте, Агадир, Танжер, Касабланка превратились в рабочие понятия, которые перебираешь, когда нужно выбрать запасной аэродром по трассе. Но никогда больше я не мог увидеть Гибралтарский пролив, подсвеченный, уходящим на запад, солнцем. Это я не о том, что обязательно нужно фоткать, как только попадается красивый вид или есть надежда на удачный кадр. Это я о том, что именно в небе намного легче понять мгновенность и неповторимость каждого мига нашей жизни. И это ещё не всё, что нам позволяет понять длительное существование в этой среде необитания, что зовётся – небо.

Это будет звучать странно, но и само

небо другое,

становится другим, когда ты отрываешься от земли. Облака на расстоянии вытянутой руки возвращают в детские сны или мечты. А за ними, то есть выше них всегда ясно, пусть даже в это время на земле зимняя метель или осенняя слякоть. Выше них всегда ясное небо, Солнце или Луна и звезды. Которые тоже совсем другие. Луна не восходит из-за горизонта, а выпрыгивает. Вот только самый краешек её диска привлёк внимание светящейся точкой – мгновение, и весь горящий громадный овальный диск уже выше горизонта. И звезды, которые также совсем другие, крупнее и ярче, вдруг расступаются, чтобы дать место самому яркому светилу ночи —Луне. Меняются и облака, и тучи в лунном свете. Отраженный от них лунный свет делает их необыкновенными в прямом смысле этого слова. Никакая даже самая буйная фантазия не сможет нарисовать такие картины, если тебе не посчастливилось увидеть сверху ночные облака, подсвеченные полной луной, когда цвет и свет смешиваются друг с другом и неотделимы один от другого. Облака прекрасны не только в ночи. Перед самым восходом, когда лучи ещё невидимого из-за горизонта солнца, нежно их касаясь, создают умопомрачительное разнообразие всех возможных и невозможных оттенков розового. И днём, когда белоснежные кучевые облака приобретают непостижимые, постоянно меняющиеся формы и очертания, а грозовые облака, скрывающие за красотой своей невиданную мощь и, простираясь от самой земли до стратосферы, расцвечены от бледно-бледно синего до темно-темно серого, который уже можно назвать черным. И на заходе, когда солнце будто бы специально, чтобы заставить нас тосковать о его недолгом предстоящем отсутствии в поле нашего зрения, разрисовывает небо таким количеством оттенков всех цветов, что не хватит не то что красок, чтобы воспроизвести, но и слов, коих практически бессчётное количество, чтобы описать это прекрасное разнообразие. Это мы ещё не коснулись серебристых облаков ночью, которые находятся так высоко, что только космонавтам можно на них глянуть сверху. А облака эти словно осколки северного сияния, оставшиеся от буйства света в ночи и напоминающие о солнечном свете пока само светило, оставило эту часть земного шара на время, чтобы дарить тепло и свет другим континентам.

И солнце абсолютно другое.

По-другому восходит и по-другому заходит. Иначе выглядит. Да что там выглядит, оно здесь совсем другого цвета, и всегда, в любой момент, разного. Даже траектория движения светила, что в иных условиях является просто эталоном постоянства и свидетельством гармонии этого мира, совсем другая и каждый раз разная. И вовсе не нужно жить на далекой планетке под названием, допустим, астероид Б612, чтобы иметь возможность наблюдать восход и заход солнца столько раз, сколько пожелаешь. Однажды я наблюдал больше двадцати восходов и заходов только за одно утро. И не потому, что мне было грустно. А потому что выполнение авиационно-химических работ требует прохлады и спокойной атмосферы, которые в Казахстане в мае имеют место быть исключительно перед восходом солнца. И, набирая высоту полета в предрассветных сумерках, можешь увидеть восход солнца, который немедленно сменяется заходом, как только снижаешься до высоты пяти метров на которой нужно лететь до конца, обрабатываемого поля, чтобы потом опять набрать минимум метров пятьдесят, которых достаточного для разворота на повторный заход и для созерцания очередного за этот полет восхода солнца. На больших лайнерах, пересекающих океаны и материки совсем другие отношения с главным светилом. Здесь уже невозможно так легкомысленно созерцать помногу восходов и заходов в столь короткий срок, даже если вдруг будет очень грустно. Но и на столь серьёзном лайнере можно подивиться, как недавно ушедшее за горизонт на западе светило через совсем непродолжительное время уже восходит на востоке, если летишь на восток или практически застывает в одной точке, когда летишь на запад. И можно взлететь, допустим из Хабаровска или Южно-Сахалинска в полдень по местному времени и оказаться через 8—10 часов в Москве, где так же будет полдень.

И звуки неба совсем другие.

Если спросить любого пилота, как звучит небо, то, скорее всего ответ будет: «Дружелюбно». Потому что первое, что приходит на ум, когда мы говорим о звуках в небе – это радиосвязь. Ушла в далекое прошлое тишина полета, подчеркиваемая только гулом работающего двигателя. Сейчас тесно и в небе, и в эфире. Конечно, и в наше время есть такие участки, когда часами не слышно ни единого звука в динамиках, только время от времени приходят сообщения в цифровом формате, напоминая, что неизменная картина окружающего мира есть не что иное, как полет над безбрежными просторами океана. Но самый важный звук полета – это звук работающих моторов, который пилотом воспринимается, по большей части, как тишина. Очень приятная и желаемая тишина. Когда же мотор на самолете один, он есть твоя единственная опора в небе, а значит и в жизни. Именно наличие очевидного обязательного условия твоего существования, в нашем случае работы мотора самолёта, привносит в обыденность нашей профессии постоянную тревожную нотку. Именно так воспринимается звук работающих двигателей. Как очень необходимая тишина. Насколько бы громким не был их гул.

Но самое главное

в небе другие люди,

потому что, когда мы летим, мы становимся другими и этими другими мы нравимся себе больше.

Летание, как способ существования

«Я славно пожил. Я видел небо» (М. Горький)

«Когда мы летим, мы становимся другими. И этими другими мы нравимся себе больше», – как-то сказал мне один очень мудрый человек, который много знал про небо. И про людей в небе знал тоже знал немало. Ну, или мог сказать, если бы мы с ним встретились.

Но факт остается фактом. Очень много людей в разных уголках нашей планеты, в разное время стремятся, нет, не в небо, как таковое, а в небо, как среду обитания. В небо, как место работы. В наше время полетать, ощутить радость полета, посмотреть на этот мир с высот, которые спрячут внешние проявления несовершенства этого мира, может практически каждый. Но ощутить всё перечисленное, совершая полёт на арендованном или же собственном самолёте, и работать в небе это настолько же разные вещи, как, скажем, совершить легкую прогулку по глади залива на суперсовременной яхте в уюте и комфорте фешенебельной каюты и пересечь океан через штормы, громадные пространства, опасности и просто физические неудобства, уповая только на собственные способности, удачу и надежных друзей.

И всё же, и всё же очень-очень много молодых людей выбирают для себя этот путь. Путь длиною в лётную жизнь. Можно, конечно, сослаться на то, что в молодости легко совершить ошибку. Легкомыслие на грани с безответственностью едва ли не самая характерная черта молодости. Но таким легкомысленным этот выбор выглядит с большого расстояния прожитых лет. А на самом деле именно то, что мы выбираем там, в молодости, в большинстве случаев и есть наша жизнь. По крайней мере, профессиональная жизнь. А профессия, что брак, без любви невозможна. В профессии, как в браке, без любви это каторга тяжкая и невыносимая, а с любовью – счастье безмерное и невиданное. Поэтому или выбирай любимую, или полюби избранную. Похоже, именно последнее чаще всего происходит с теми, кто по разным причинам выбрал для себя профессию, что делает небо местом работы. Потому что, когда мы летим, мы становимся другими и этими другими мы нравимся себе больше.

«Но, что же небо? Пустое место», – вопрошал один из героев произведения, одна из строк которого взята в качестве эпиграфа. И, по большому счёту, он был прав. Ни один живой организм не проводит весь свой жизненный цикл в небе. В небе можно только летать. Только движение создает опору в этой среде необитания. Только постоянные усилия – физические, моральные, интеллектуальные, волевые, могут позволить обитать в небе ограниченное время. И наличие зримых границ продолжительности этого обитания меняет наше отношение ко времени, что мы проводим в небе. К сути полёта. К сути нашей жизни в небе. К сути нашей жизни вообще.

И пусть авиация в силу своей надёжности и удобства перестала быть уделом избранных. Пусть авиация приобрела все черты и признаки ремесла для тружеников неба и сервиса для тех, кто плодами их труда пользуется. Это ни в коей мере не отменяет тех высоких требований, что предъявлялись к отчаянным смельчакам, приходившим в авиацию в эпоху её становления и, по сути, создававшим её. И главное из этих требований – это любить свою профессию.

По большому счету работа в небе не сильно изменилась за последние лет сто.

Легко пойму и приму скептику читателя, который хоть немного разбирается или думает, что разбирается, в авиации. Даже предвижу вопрос, имею ли я представление об авиации, чтобы делать такие странные заявления. К этому логичному вопросу, от себя добавлю и более сложный вопрос: «Как можно позволить себе писать о небе после столь выдающихся моих коллег-писателей, посвятивших небу замечательные строки и великие произведения?» Но ответ на него получается довольно простым: «Сомневаешься – не пиши!». А я не сомневаюсь. Так, чуть-чуть удивляюсь своей наглости. Не более.