Прибывшего с Дальнего Востока Сергея Сергеевича Карпенко императрица принимала по-домашнему, в Малахитовой гостиной. Не чужие, чай, люди; не виделись целых три года, да и прибыл контр-адмирал не один, а с семьей. Да, да-с, с семьей. Поэтому на встрече с господином Карпенко присутствовали только свои: сама императрица с супругом, Павел Павлович Одинцов с супругой Дарьей Михайловной, Великий князь Михаил, как раз в эти дни собирающийся в дальний вояж до городу Белграду, да прибывший из Кронштадта адмирал Макаров; более никого. Господин Мартынов отнекался от приглашения слабой степенью знакомства с адмиралом Карпенко, Великий князь Александр Михайлович, по-прежнему начальствующий над Остехбюро – занятостью делами, Игорь Михайлович Баев, служивший в былые времена на «Трибуце» особистом, в данный момент находился в отъезде, сопровождая в Белград господина Димитриевича. Там тоже железо следовало ковать пока оно горячо.

В гостиную, где вокруг накрытого к чаю стола уже собрались гости, вошел затянутый в черный морской мундир адмирал Карпенко, придерживающий под руку стройную молодую женщину, одетую в светло-серое, без претензий на роскошь, со вкусом подобранное платье. Присутствующим было известно, что у четы Карпенко имелась дочь полутора лет от роду по имени Евгения Сергеевна; в настоящий момент девочка осталась с нянькой в генеральском номере отеля «Европа». Кроме всего прочего, было заметно, что супруга Сергея Сергеевича, хоть и старается держать себя в руках, крайне потрясена тем фактом, что нежданно-негаданно взлетела на такую высоту – оказалась приглашенной на чай в Зимний Дворец к самой императрице. Но это было не все: на столе, в обитой бархатом коробочке, супругу адмирала дожидался портрет-миниатюра правящей императрицы, отличающий статс-дам от всех прочих смертных женщин. Иначе было бы невместно. Как-никак, адмирал Карпенко – лицо, особо приближенное к правящей особе, супруга же его не замечена ни в чем, что порочило бы ее достоинство.

Александра Васильевна Шитикова (в быту Шурочка) три года назад была девушкой образованной, закончившей женскую прогимназию, но бедной как церковная мышь. С чего быть богатой дочери мелкого железнодорожного чиновника, приехавшего в Порт-Артур как раз для того, чтобы подзаработать ей на приданое? Ну а в начале ноября четвертого года и вовсе наступила катастрофа. Папенька Шурочки Василий Никодимович Шитиков неудачно промок под дождем, заболел горячкой и в одну неделю отдал богу душу. И осталась Шурочка одна при небольших накоплениях, которые скоро должны были закончиться. А всех достоинств у Шурочки было: ладная фигура с полной грудью и тонким станом, пшеничная коса толщиной в руку, нежное, не изрытое оспинами лицо с ясными голубыми глазами… ну и еще четкий аккуратный почерк, к которому прилагался аттестат об окончании в тысяча девятьсот третьем году женской Таганрогской четырехклассной прогимназии.

У девушки было три пути: срочно выйти замуж, найти работу домашней учительницы или податься в публичный дом госпожи Шнеерзон. Существовал, однако, и четвертый выход: кинуться в море с камнем на шее… Но мадмуазель Шитикова не хотела об этом и думать. Первый вариант по трезвому размышлению отпадал. Удачно выйти замуж бесприданнице в начале двадцатого века было непросто. А неудачно Шурочка не хотела. Ведь, в ее понимании, брак заключался на всю жизнь. Второй вариант тоже не получался, поскольку найти работу домашней учительницы оказалось невозможно. Офицеров и чиновников, привезших на этот край земли свои семьи, было немного, и у них воспитанием детей в основном занимались собственные жены. Третий вариант оставался реальным, но девушка понимала, что он означает падение на дно. Уж лучше неудачное замужество и муж-пьяница, чем клеймо продажной девки, от которого уже никогда не избавишься.

И когда Шурочка уже была готова впасть в пучину отчаяния, в газете «Новый Край» (она же «Порт-Артурская Сплетница») ей попалось объявление, что Великое Княжество Цусимское приглашает на поселение совершеннолетних подданных Российской Империи, имеющих начальное и среднее образование, без различия пола и возраста. И вот, не прошло и недели, как пароход «Принцесса Солнца» высадил мадмуазель Александру Шитикову на сером туманном берегу залива Асо. А дальше подобрали, обогрели и приискали работу секретарем-делопроизводителем в штаб отряда крейсеров. Помог тот самый аккуратный каллиграфический почерк, благодаря которому читать написанное Шурочкой было не сложнее, чем печатный текст. Сергей Сергеевич с самого начала своего назначения на должность разогнал из штаба с канцелярских должностей как протирающих штаны офицеров, так и матросов-писарей, по возможности заменяя их вольнонаемным персоналом. Хотя Шурочка являлась не единственной канцелярской девицей, она была аккуратна, усердна и не стремилась, как некоторые, поскорее обратить на себя внимание молодых людей. А зачем спешить? Выплачиваемое жалование добавляло ей самоуважения (она живет на свои и даже может откладывать), а самым полюбившимся времяпровождением стало посещение читального зала библиотеки при штабе отряда, куда снесли все книги с кораблей из будущего.

И хоть адмирал Карпенко и делопроизводитель Шитикова частенько пересекались по службе, по-настоящему встретились они именно в библиотеке. Для романтично настроенной девушки седеющий сорокавосьмилетний адмирал, чуть оплывший, но без намека на брюшко, в первую очередь был героем Порт-Артурского сражения, лихо пустившим на дно весь японский флот. У каждого свои кумиры; Шурочке же нравились настоящие люди, одним из которых и был адмирал Карпенко. Но живого адмирала она предпочитала боготворить издали, не веря, что он может ответить взаимностью бедной девушке. При этом возникшее сердечное томление Шура удовлетворяла чтением толстых героических романов, большинство из которых в начале двадцатого века были еще не написаны. Однажды ей в руки попался двухтомный роман Степанова «Порт-Артур» – и девушка за несколько вечеров одолела его от корки до корки. Дочитала и заплакала от чувства горькой безысходности, которое веяло на нее со страниц книги. Зло торжествовало, Добро было обречено на поражение, и маленькое личное счастье Вари Белой и прапорщика Звонарева было при этом слабым утешением. И ведь где-то там, среди нагромождения жертв героической, но бесполезной обороны, должна была лежать и она сама, Александра Васильевна Шитикова, семнадцати лет от роду, русская, не замужем, бездетная и беспартийная…

Именно в этот момент к плачущей девушке в пустом читальном зале и подошел заглянувший в библиотеку адмирал Карпенко.

«Девушка, – спросил он, склонившись над плачущей Шурочкой, – вам чем-нибудь помочь?»

«Спасибо, Сергей Сергеевич, – ответила та, утирая слезы платочком, – вы мне уже помогли…»

В результате они проговорили еще часа два – причем обо всем на свете, а не только о романе «Порт-Артур», после чего адмирал проводил девушку до дома, где находилось общежитие для молодых незамужних девиц. На следующий день это повторилось, потом еще и еще. Так началось их личное знакомство, итогом которого стал момент, когда адмирал, краснея от волнения, предложил Шурочке руку и сердце… Так девица Шитикова исчезла, растворившись в небытие, а ее место заняла адмиральша Карпенко. Впрочем, после этой метаморфозы Шурочка не изменила своей привычной скромности – и единственными украшениями, которые она продолжала носить, были золотое обручальное кольцо и сережки с крупными жемчужинами, подаренные мужем на свадьбу.

Но одно дело – стать супругой контр-адмирала и лорда-протектора Цусимы, заменяющего князя в то время когда тот исполняет обязанности мужа царицы, и совсем другое – самой очутиться в Зимнем Дворце, среди самых высоких сановников империи, приближенных к государыне-императрице… Однако наибольшее потрясение ждало Шурочку впереди – когда Ольга, сначала допустив адмирала Карпенко «к ручке», по-дружески обняла и расцеловала ее в обе щеки.

– Премного наслышана о том, что у моего адмирала хорошая супруга, – сказала она, глядя на смущенно-радостную женщину сияющим взором, – умная, верная, добрая и, самое главное, красивая! Ну а поскольку Сергей Сергеевич всегда был моим верным другом, то ты, Александра Васильевна, будешь теперь моей верной подругой. Дарья, портрет…

Приняв из рук своей старшей статс-дамы коробочку с портретом-миниатюрой, императрица вручила ее Александре и сделала шаг назад, еще раз оглядывая свою новую знакомую.

– Ты не робей, – сказала она, оставшись довольной результатом этого осмотра, – у меня тут устроено все по-простому, без вычурностей. Шитого золотом придворного платья тебе не потребуется, разве что в особо торжественных случаях. После поговоришь с Дарьей Михайловной – она объяснит тебе, что тут и как. А сейчас, на правах хозяйки, прошу всех к столу.

– Спасибо, матушка-императрица… – пролепетала еще сильнее покрасневшая Шура, вцепившись в локоть своего адмирала.

А тот уже успел обменяться рукопожатиями с набольшими людьми империи: братом царицы, князем-консортом, канцлером Одинцовым, а также с седым как лунь (укатали сивку крутые горки) адмиралом Степаном Осиповичем Макаровым.

– А ведь верно говорят, Сергей Сергеевич, что от судьбы не уйдешь, – сказал прославленный адмирал, поздоровавшись со своим спасителем^[7]. – Утопили все-таки наши криворукие «Петропавловск» и без всяких японских мин…

– Ну, не совсем утопили, – ответил Карпенко. – Отделались легким испугом. Да и не погиб никто. Даже матросиков, от удара попадавших в воду, вовремя выловили и отпоили зеленым вином – да так, что некоторые потом специально были готовы еще раз сигануть за борт – так сказать, за второй порцией.

– Купание в нетрезвом состоянии вообще-то чревато летальным исходом, – заметил Новиков. – Но ты, Сергей Сергеевич, не томи – расскажи, как там было дело?

– Да что там рассказывать… – отмахнулся тот, – меня там рядом не было, так что знаю я не больше вашего. Вроде штурман в тумане ошибся в расчетах, проложил курс на пару кабельтовых южнее, чем следовало, а командир, боясь упустить прилив, приказал идти к проходу на полном ходу. Вот и все. Штурман загремел по полной, на пять лет крепости, а командир отделался разжалованием в лейтенанты и списанием на берег. Теперь ему не доверят даже портового буксира. Больше никого не наказали, даже «стрелочника» – то есть стоявшего за штурвалом рулевого…

– Ну вот, – немного раздраженно сказала Ольга, – если мужчины собираются в своей чисто мужской компании, то все их разговоры вертятся вокруг легкодоступных женщин… Если при этом поблизости оказываются их жены, то они тут же переключаются на вопросы службы. Выказываю вам свое легкое монаршее неудовольствие. И вообще, господа, разве нельзя было выбрать более приятную тему для разговора, чем утопленный по чужому недоумию броненосец?

– Прошу прощения, Ваше Императорское Величество, – сказал Макаров, выставив вперед веник седой бороды, – но это моя вина. Сергей Сергеевич только ответил на мой вопрос. Вы уж простите старика, Бога ради.

– Вы прощены, Степан Осипович. – Императрица величественно кивнула. – А еще я хочу сказать, что очень рада тому, что Сергей Сергеевич нашел себе достойную пару. Достоинство, господа – оно не в поколениях благородных предков, а в том, с каким спокойствием держит себя сейчас перед нами Александра Карпенко. Помнится, когда меня первый раз семь лет назад вывели на люди, я чувствовала себя как маленький дикий зверек, посаженный в клетку… А она ничего, держится.

Шурочка покраснела так, что, казалось, сейчас от ее лица можно будет прикуривать, и опустила глаза к чашке с отличным цейлонским чаем, а ее супруг, чуть заметно усмехнувшись, произнес:

– Ваше Императорское Величество, пожалуйста, не смущайте мою супругу, а то она уже сейчас готова провалиться сквозь землю. А еще я хотел бы вас спросить, для какой такой надобности вы срочно вызвали меня сюда с Дальнего Востока, что я должен был, наскоро передав дела, мчаться сюда ломая крылья и теряя перья? У нас что, в ближайшее время намечается небольшая война? И не смотрите, пожалуйста, на Александру Васильевну – она не только моя жена, но и стопроцентная единомышленница.

– Да-да, государыня-императрица, – закивала Шурочка, – готова жизнь свою положить за вас и Матушку Россию… Помимо Сергея Сергеевича и Женечки, вы – все, что у меня есть.

– Женечка, Ваше Императорское Величество, это наша дочь, – пояснил Карпенко не без затаенной гордости.

– Во-первых, – сказала императрица, обозрев чету Карпенко, – в ознаменование ваших, Сергей Сергеевич, заслуг перед империей, дозволяю вам обоим при посторонних, за исключением официальных случаев, называть меня Ольгой Александровной, а без посторонних (к коим не относятся приглашенные на это чаепитие) – просто Ольгой. И чтобы больше всуе никаких Ваших Императорских Величеств. Вы, Сергей Сергеевич, наряду с Павлом Павловичем и моим супругом, были одним из тех, что честно и гордо вознес имя России на недосягаемую высоту, и я вам в этом очень благодарна.

– Как вам будет угодно, Ольга, – слегка наклонил голову Карпенко, подтверждая, что монаршее указание принято к сведению.

– Во-вторых, – кивком на кивок ответила Ольга, – дорогая Александра, жизнь за Отечество вам класть не потребуется. Чай, сейчас не времена Смуты или Наполеонова нашествия. Даже от своих подданных мужеска пола я требую не того, чтобы они сложили головы за матушку-Россию, а победы – с наименьшими потерями и возвращения к своим семьям живыми и здоровыми. Но никто из моих ближних жизнь в праздности не прожигает, все трудятся в поте лица своего: или по службе, или на каком-нибудь общественном поприще. Вам, Александра, мы тоже подберем дело по душе и таланту, об этом не беспокойтесь. Сейчас у нас на носу ликвидация безграмотности, борьба с беспризорностью малолетних, голодом, нищетой и отчаянием самых глубинных слоев нашего народа, так что дело для человека с горячим сердцем и чистыми руками всегда найдется.

– Хорошо, Ваше… то есть Ольга, – еще раз покраснев, сказала Шурочка, – вы только скажите, что надо делать, а я всегда готова.

– В-третьих, – произнесла Ольга, сделав вид, что не заметила оговорки своей свежеиспеченной статс-дамы, – у нас, Сергей Сергеевич, действительно намечается война, только не в ближайшее время и отнюдь не небольшая. К настоящему моменту присутствующим тут людям стало ясно, что избежать общеевропейской войны нам не удастся. Слишком велики амбиции Германии, созданной Бисмарком уже после того, как мировой пирог оказался поделен между ведущими игроками. Мы бы хотели мира и дружбы с Берлином, и даже назначили соответствующего этому желанию министра иностранных дел, но кайзер Вильгельм хочет все и сразу. Ему уже снятся виноградники Франции, жирные малороссийские черноземы и бескрайние леса нашей Архангельской губернии, а также гавань Кронштадта, где должны бросать якоря корабли германского военного флота. Россию, по мнению германских стратегов, следует отбросить на восток – то ли за Днепр, как в семнадцатом веке, то ли прямо за Волгу; Германия же должна властвовать над всей Европой…

– Весьма похоже на правду, – согласился Карпенко, – идею о лебенсрауме придумал отнюдь не Гитлер. Теперь главное, не дожидаясь сорок пятого года, дать германским стратегам такой решительный ответ, чтобы у них эти идеи вместе с зубами вбило прямо в глотку.

– Вот именно, Сергей Сергеевич, – подтвердила Ольга, – тот, кто к нашему добру руки протянет, без них и останется. А вам лично при этом предстоит работа по специальности. Железную дорогу мы до Мурмана дотянули, причалы и прочие портовые сооружения строим. Теперь нам нужно создать новый северный Арктический флот, чтобы ворота в Русскую Арктику были на замке, и у России, несмотря ни на что, не терялась связь с внешним миром.

– Союзниками при этом, как в ПРОШЛЫЙ РАЗ, будут англичане с французами? – небрежно спросил Карпенко.

– А кто ж еще? – вздохнула Ольга. – Союзнички из лимонников и лягушатников, конечно, так себе, но других нам против Германии взять будет негде, а немецкая угроза – штука объективная.

– Сама по себе Германия не была бы так страшна, – добавил Новиков, – ведь и у кайзера Вильгельма бывают минуты просветления, но, помимо нее, существует Австро-Венгрия, которой правит полоумный маньяк-славяноненавистник Франц-Иосиф. Вообще это далеко не первый случай того, как ловко хвост может вертеть собакой. Как и в прошлый раз, повод к войне, скорее всего, будет закопан где-нибудь на Балканах.

– Ну что же, Северный флот так Северный флот, – сказал адмирал Карпенко, – раз есть железная дорога, то надо будет съездить и посмотреть все на месте. Потом стоит глянуть, какие корабли Степан Осипович сможет передать мне для обзаведения…

– Да ты погоди ехать, Сергей Сергеевич, – сказала императрица, – в самом ближайшем времени у нас намечается визит в Петербург моего британского дядюшки Берти и сопровождающих его министра иностранных дел Великобритании сэра Эдварда Грея и первого морского лорда адмирала Фишера. Скорее всего, речь пойдет об установлении русско-британского союза, и в этот момент победитель адмирала Того будет нужен мне здесь. А потом, когда наши гости отчалят в свои родные британские палестины, ты, конечно же, поезжай на Мурман и внимательно осмотри все на месте. Часть кораблей, которые мы тебе выдадим, при этом будут годиться только на то, чтобы организовать из их артиллерии несколько береговых батарей, использовав остальной металл более рациональным способом; другие же и в самом деле будут полноценными боевыми единицами.

– Я вас понял, Ольга, – кивнул Карпенко, – и сразу хочу сказать, что, скорее всего, нам придется иметь дело с действиями вражеских подводных лодок и минных заградителей, а отражение такой угрозы требует минимального количества тяжелых артиллерийских кораблей и максимального – миноносцев и тральщиков. И, кстати, должен добавить, что если вы хотите разобрать какие-то из устаревших кораблей, обернув их артиллерию на оборону мурманской базы, то лучше делать это здесь и везти на Север только пушки, а то вывозить металл для последующей переплавки с края света – та еще морока.

– Хорошо, Сергей Сергеевич, – сказала императрица, – когда мои английские гости уберутся восвояси после своего визита, вы съездите на место и составите мне докладную записку, из которой будет ясно, как говорит господин Мартынов, «сколько вешать в граммах». А сейчас давайте перестанем разговаривать о делах, будем пить чай и радоваться тому, что один из самых близких нам людей снова будет служить рядом с нами.

30 марта 1907 года, 23:05. Поезд Краков-Будапешт, вагон первого класса, окрестности станции Освенцим.

Капитан сербской армии Драгутин Димитриевич.