Напрасно выученные нашими инструкторами спитцеры, нервно сжимающие в руках свои пики, так как это было их первое сражение, вглядывались в окружившую острожки постепенно рассеивающуюся колышущуюся дымную пелену. Напрасно стрельцы держали у щеки наготове свои фузеи и штуцера с дымящимися фитилями, готовые поприветствовать пулей любого выскочившего из дыма пана. Никого!

Из пяти тысяч новонабранных реестровых козаков, брошенных в первую пробную атаку, вернуться к исходным позициям смогли не более двух сотен, почти половина из которых имели ранения различной степени. И ни один из них не сумел доскакать ни до рядов растянутого в траве спотыкача, ни до щедро разбросанного в траве «чеснока». Самый ближний труп козака с лошадью лежал чуть более чем в двухстах шагах от линии оборонительных сооружений. Получалось, что два последних залпа пушкари сделали вслепую уже в спины убегающим запорожцам и многие из них, кого смерть застала в момент отчаянного бегства, были поражены в спины, а то и пониже. Увертюра сражения при Березне была сыграна с большим шумом, теперь нам предстояло пережить первый акт этой трагедии.

Тем временем на орудийных позициях пушкари, отчаянно банили откаченные пушки с казенной и дульной стороны и поливали их вонючим уксусом для быстрейшего охлаждения, ибо пять залпов сделанных подряд в режиме беглого огня это был тот максимум, какой они могли сделать без перерыва на охлаждение и пробанивание. Если бы Жолкевский догадался, прикрываясь дымной пеленой, пустить вслед за первой атакующей волной вторую, то резаться с ней пришлось бы уже не имевшим опыта сражений спитцерам и московским стрельцам.

Но, видимо, наблюдая за истреблением своего авангарда, гетман Жолкевский замешкался и пришел в смущение. Ему, в отличие от нас, пороховой дым в значительно меньшей степени мешал наблюдать за тем, как новомодные пушки залп за залпом выкашивают смешавшиеся козацкие ряды и как возвращаются на исходные позиции окровавленные и растрепанные ошметки, часто в виде едва ковыляющих на своих двоих козаков или раненых лошадей без всадников. Все остальные остались там в поле, украсив чуть пожухлую осеннюю траву. Пускать на убой вслед за этими вислоусыми отморозками свое кварцяное войско гетман явно не собирался и теперь, кряхтя мозгами, обдумывал сложившуюся ситуацию.

В лоб, ту линию обороны, которую Михаил Скопин-Шуйский выстроил поперек дороги, от речки Красиловки до ближайшего лесного массива, было не взять. Своей полевой артиллерии у Жолкевского было маловато³ и, судя по тому, как мощно и дружно жахало с русских позиций, то продержаться польские пушкари против своих русских коллег должны были очень недолго.

На правом фланге польского войска, оборонительная позиция русских упирается в правый берег Красиловки. Сам берег на русской стороне высокий и обрывистый, дно и противоположный берег болотистые и топкие. Попытка обхода и атаки с того направления хоть конницей, хоть спешенными запорожцами, обещала всего лишь малоприятное барахтанье в грязи без всякой надежды на успех, ибо москали, то есть мы, как раз, будем располагаться на господствующей позиции высокого и крутого речного берега. Лесной массив, расположенный на другом фланге, обещал гораздо больше возможностей, хотя атаковать отличной польской конницей было невозможно и с того направления. Конечно, среди деревьев русские пушки не смогут так смертоносно плеваться картечью, но и польская гусария в лесном массиве, не имея возможности сомкнуть ряды и атаковать на полном скаку, тоже перестанет быть самой грозной в этом мире ударной силой.

Итак, когда пороховой дым полностью рассеялся, то стало видно, что гетман Жолкевский перестраивает свои войска. Часть украинных козаков еще не бывших в бою, примерно так тысяч пять, спешилась, и, оставив лошадей коноводам, беспорядочной толпой попилила к лесному массиву на нашем правом фланге. Намерения их были так прозрачны и очевидны, что батарея двенадцатифунтовок (четыре орудия), единственная способная достать чубатых на пределе дальности, по приказу Петра Басманова несколько раз бухнула по ним осколочными гранатами, внося в ряды запорожцев дополнительную толику хаоса, а также свою долю раненых и убитых. Обстрел продолжался ровно до тех пор, пока рванувшие бегом запорожцы не заскочили в лес, а коноводы не отвели лошадей подальше от угрозы.

Ни в центре, где группировалась основная часть крылатого⁴ кварцяного войска, ни на левом фланге, где пара тысяч запорожцев также двинулись в обход, скорее всего для демонстрации атаки на наш левый фланг, наша артиллерия была не в состоянии достать позиции противника. Дело было в том, что поляки выстроили свое войско прямо перпендикулярно дороге, а Михаил Скопин-Шуйский построил свои укрепления по кратчайшему расстоянию между лесным массивом и речным берегом, то есть под углом примерно в тридцать градусов к польской линии. Намерения Жолкевского были очевидны. Когда запорожцы насядут нам на фланги и отвлекут на себя основное внимание, ударить гусарией в лоб по ослабленной оборонительной линии, ибо артиллерия и часть нашей пехоты окажутся оттянутыми для действий на флангах.

При этом наиболее опасным было движение большой группы спешенных запорожцев, пытающихся лесом обойти наш правый фланг. Конечно, ни Скопин-Шуйский, ни Басманов не были настолько наивны как полководцы, что предполагали лес вообще непроходимым для противника, поэтому там были устроены засеки, позиции на которых частью занимали местные ополченцы-лесовики, а частью московские стрельцы. За их спинами, во втором эшелоне на опушке леса стояли два моих уланских полка, общей численностью в полторы тысячи сабель, воительницы которого, как вы помните, помимо уланской кавалерийской, имели пехотную егерскую подготовку и были вооружены супермосинами, а также прочим стрелковым оружием с контейнеровоза. Запорожцы опытные головорезы, но они никогда еще не были в деле против бойцовых лилиток, превосходящих их физическими кондициями, вооружением и имеющих боевой опыт в нескольких войнах на уничтожение.

Я обернулся к Скопину-Шуйскому и произнес, указывая в направлении угрозы.

– Этих, (вымарано цензурой) мои девочки берут на себя.

– Хорошо, Артанский князь, – кивнул в ответ Михаил, поднимая к глазам бинокль, – пусть будет так как ты сказал.

Для того чтобы отдать команду мне не потребовалось ничего кромке мысленного усилия. И лилитки и их командиры, а на полках у меня тоже ходили бывшие курсанты, услышали меня сразу и повиновались безукоризненно. Спешившись по моему приказу, уланши построились в боевой порядок и через специально оставленные проходы в засеке двинулись навстречу злобному врагу. Обычный строй в лесу ломается между деревьями, бойцы теряют из виду командиров и своих товарищей, начинают чувствовать себя крайне неуверенно, ожидая, что враг может выскочить или выстрелить из-под каждого куста. Но атакующие егеря это совсем другое дело. Лес это их родной дом, в котором они чувствуют себя как рыба в воде их движение в нем стремительно и неудержимо. Они просачиваются между деревьями бесшумные как призраки, под их ногой не хрустнет ни одна веточка, и вот они прошли и снова в лесу никого и ничего. Представляю, какими взглядами провожали моих воительниц сидящие на засеках стрельцы и ополченцы. Недаром же наставницами наших воительниц в искусстве лесной войны были не только бывшие егеря-курсанты майора Половцева, но и дикие лесные лилитки проклятого мира Содома, а это вообще такие оторвы, что запорожцы рядом с ними кажутся малыми детьми, особенно в лесу.

Вскоре с той стороны – куда они ушли, раздался частый перестук выстрелов из супермосиных, короткие пулеметные и автоматные очереди, а также крики боли, ярости и страха. Орали в основном чубатые любители сала, поскольку бойцовые лилитки сражаются и умирают обычно молча. Я как всегда в таких случаях подхваченный общей волной сознанием был вместе со своими верными воительницами. Целился вместе с ними во врага из винтовок и пулеметов, наносил удары, уклонялся от ответных и вместе с ними чувствовал боль от полученных ран.

Потом стало понятно, что отмороженная запорожская вольница, несмотря на почти трехкратное численное превосходство и дикую свирепость, сгорает во встречном бою как солома на жарком огне. В то же время мои воительницы, презрев раны и потери, переигрывают их по всем статьям, в силу чего держатся и побеждают. От этого, всех нас и меня и моих воительниц, охватила пьянящая радость близкой победы. В самом конце разгромленный враг побежал, а лилитки, которые были значительно быстрее, догоняли бегущих хохлов и без всякой пощады убивали ударами в спину. Кого в тот момент они видели в этих чубатых насильниках и убийцах, быть может Волкодавов, а быть может и Псов, только вот факт – далеко не с каждым врагом они бывают так беспощадны.

Гетман Жолкевский несомненно понял что там в лесу с его спешенными запорожцами случилось что-то нехорошее, мне показалось, что он колеблется, не начинать ли ему отступление, потому что надежда на победу уже исчезла, а риск поражения все время растет, или все же попробовать каким-то образом выкрутиться. Но тут мои уланши, догрызшие наконец запорожскую банду, развернулись вдоль лесной опушки и открыли редкую но очень меткую стрельбу в направлении левого фланга гусарии Жолкевского. Расстояние там было около километра. По одиночной мишени на такой дистанции стрелять рекомендуется только из дальнобойных крупнокалиберных снайперских винтовок, но тут цель была групповая и очень плотная, а огонь по противнику вели прирожденные воительницы, чьи способности были доведены до оптимума. Пусть убитых у поляков от такого огня было не очень много, но гусария заволновалась и начала мешать ряды. Первый акт спектакля был отыгран с большим перевесом в нашу пользу.

Атаковать, опушку леса тяжелой кавалерией только для того, чтобы выбить оттуда укрепивших вражеских егерей был бы в его положении полным идиотизмом и гетман Жолкевский просто приказал своим гусарам отойти на противоположный фланг. Видимо он еще надеялся, что вторая группа запорожцев, направленная для диверсии против нашего левого фланга, еще сможет хоть как то изменить ситуацию. Пора было кончать с этим геморроем и Петр Басманов сел на коня. По общей диспозиции он как заместитель Скопина-Шуйского возглавлял находящуюся сейчас в резерве поместную конницу, состоявшую из тех трех тысяч всадников, что вышли с войском из Москвы и двух тысяч присоединившихся местных дворян. Теперь пришло и их время, сказать свое слово, потому что именно поместную конницу будущий царь направил на левый фланг за речку Красиловку, разобраться с посланными нам во фланг запорожскими казаками.

Речку поместная конница форсировала колоннами в нескольких с шумом топотом и брызгами, будто скача как Христос, прямо по поверхности воды, что произвело на наблюдающих за этих хохлов определенный фурор. Но никакого колдовства или вмешательства божественных сил в этом не было, а были потайные мостки, построенные так, что они находились сантиметров на десять ниже уровня воды. Петр Басманов, в полной рейтарской экипировке, под развевающимся знаменем лично возглавивший атаку в эти минуты был очень хорош. Не зря мы спасали его от его же собственной дури. Не дожидаясь пока по ним ударят воодушевленные успехами этого сотни поместной конницы, запорожцы развернули коней и начали утекать, причем не на соединение с основными силами Жолкевского, а куда-то на юг, к переправам через Десну. Сам Жолкевский, тоже видимо поняв, что сегодня у него не срослось и надо отступать, пока цело хотя бы ядро кварцяного войска. Пехота со своими острожками и артиллерией за отступающими поляками вдогон явно не побежит. А хохлов он под свои знамена еще наберет, хоть двадцать тысяч, хоть пятьдесят. Желающих повоевать кого угодно там всегда в избытке.

Нас такой вариант по понятным соображениям не устраивал, по итогам этой битвы поляки должны были отстать от Русского царства как минимум на полгода, а не заявляться с повторным визитом через месяц-другой. Поэтому зверя требовалось добить и для этого, кроме пехоты, в резерве на левом фланге у нас еще было полторы тысячи уланш. Командовавший дивизией полковник Зиганшин (по старой службе капитан), сел на коня, горнистка из волчиц протрубила сигнал атаки и через узкий проход между речкой и малозаметными заграждениями наша легкая кавалерия под распущенными священными красными знаменами поэскадронно рысью выступила на бой кровавый, святый и правый. Начался самый последний и решающий акт битвы при Березне.

Гусария, заметив, что ее атакует противник меньший в числе и хуже экипированный⁵… без команды своего гетмана развернула коней навстречу новой угрозе, рассчитывая хоть отчасти поквитаться за все унижения сегодняшнего дня. Быстрой рысью разворачивались для атаки роты, избоченясь сидели на конях гусары, блестели начищенные до зеркального состояния шлемы, панцири и нагрудники, трепетали за спинами белые, черные, цветастые лебединые крылья, развевались на поднятых вверх пиках значки гусарских рот. Цвет и краса королевского войска. Прах и пепел, ужас и страх. Следом за гусарами в атаку как бы нехотя, будто предчувствуя беду, отправились и панцирные козаки. Гетману Жолкевскому, застывшему вместе с самыми ближайшими соратниками посреди небольшого пригорка, оставалось только сжимать кулаки и искусно материться по-польски и на латыни. Не зря же пан Ян Бучинский говорил о том, что с Серегиным ухо надо держать востро. Эта атака странных кавалеристов, одетых в форму пожухлой травы таила в себе пока непонятную угрозу. Ведь не на смерть же они отправились видя перед собой численно превосходящего, покрытого ореолом непобедимости и овеянного славой врага.

Нехорошие предчувствия гетмана Жолкевского оправдались очень быстро. Неожиданно, уланские эскадроны, развернувшиеся в линию за рубежом малозаметных заграждений, начали останавливаться, спешиваться и, уложив на землю лошадей, занимать за ними как за брустверами позиции в стрелковой цепи. И лишь только знаменосцы со своими знаменами, одним дивизионным и двумя полковыми остались стоять на поле как памятники героизму. Польская гусария была от стрелковой цепи уже в сотне метров и поднимала своих лошадей в галоп, хотя панам было решительно непонятно, как атаковать лежащих на земле людей.

Но вот, раздалась команда и по плотному строю почти в упор резанули полуоболочечными пулями сто двадцать единых пулеметов Мосина-Калашникова, а также все прочее стрелковое вооружение от супермосиных, до пистолетов-пулеметов. Примерно с минуту или около того, над полем боя господствовали треск коротких и длинных очередей, частый перестук винтовочных выстрелов и отчаянный предсмертный вой людей, и ржание лошадей, громоздящихся друг на друга валом мертвых тел. Первые ряды, в которых были собственно гусары-товарищи со своими ротмистрами, полегли почти мгновенно. Досталось свинцового града и следующим за ними пахоликам-оруженосцам, которые стали разворачивать коней, надеясь хотя бы спастись бегством но и этого им было не суждено сделать. Полковник Зиганшин понял, что дело сделано, прозвучала еще одна команда, поданная горнисткой, и, прекратив стрельбу, уланши начали поднимать коней на ноги и садиться в седла. А дальше сабли наголо и в атаку марш-марш. Рубка бегущих, пусть даже эти бегущие спасаются бегством верхами, любимое занятие кавалерии всех времен и народов.

Пока на левом фланге происходили все эти события, на правом фланге коноводы подали лошадей эскадронам занявшим позицию на опушке леса. Поняв, что дело проиграно полностью и окончательно, польный гетман коронный пан Жолкевский развернул коня и вместе с малой свитой покинул место сражения. Битва при Березне была выиграна нами полностью и бесповоротно. Теперь пройдет немало времени, пока король Сигизмунд сумеет восстановить ядро своей регулярной армии, а значит, до этого времени ничего кроме бандитских набегов на порубежные земли нам ждать не стоит.

Мы бы выиграли это сражение и без применения огнестрельного оружия из верхних миров и участия моих лилиток, но тогда армия Скопина-Шуйского понесла бы серьезные потери. А нам этого не надо, ибо эти обученные нами полки должны стать Гвардией новой русской регулярной армией и источником инструкторского и командного состава для ее будущих частей и соединений.

* * *

23 сентября 1605 год Р. Х., день сто девятый, Утро. Ливония, лагерь шведской армии осаждающей Ригу

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский

Как говорят в таких случаях – «враг твоего врага есть твой друг». Врагом польского короля Сигизмунда, раззявившего пасть на русскую державу, являлся шведский король Карл IX, в недавнем прошлом герцог Седерманландский, попятивший душку Сигизмунда со шведского престола, который тот получил в наследство от своего отца, короля Юхана III. История сия весьма запутана и может быть изложена только в общих чертах. Так уж получилось, что этот самый Сигизмунд, по мужской линии происходящий из шведской династии Ваза, а по женской – из польской династии Ягеллонов, первоначально ставил целью объединить под своей властью сразу две короны, но в Швеции к тому моменту уже преобладал протестантизм, а Сигизмунд был воспитан иезуитами как фанатичный католик, и потому вознамерился полностью извести протестантов и православных в подвластных ему землях.

В результате Швеция такого короля выплюнула, избрав вместо него его дядю Карла, герцога Сёдерманландского, ставшего королем Карлом IX, который придерживался протестантского исповедания – того же, что и большинство его подданных. Но получилось так, что из Швеции Сигизмунда поперли, а вот в Шведской Ливонии, включавшей в себя северную часть современной Латвии и южную часть Эстонии, его власть сохранилась. Более того, вступая на польский престол, Сигизмунд пообещал панству присоединить прибалтийские провинции Ливонию и Эстляндию к Речи Посполитой, и невыполнение этого обещания стоило ему уменьшения королевских прав. Именно это стало причиной войны между Речью Посполитой, население которой составляло десять миллионов человек, и Швецией, население которой было всего один миллион.

Но Швеция была значительно более централизованным государством, чем Польша; король Карл IX обладал всеми полномочиями абсолютного монарха и, в отличие от Сигизмунда, ограниченного Сеймом, мог в полном объеме пользоваться ресурсами своего государства. Именно поэтому маленькая Швеция почти на равных пять лет воевала за Ливонию и Эстляндию с огромной Речью Посполитой. Дополнительным плюсом для шведов в этой войне было то, что население Ливонии и Эстляндии также исповедовало протестантизм, воспринимая в этом свете шведов как «своих», а поляков и литовцами как «чужих». В итоге и Ливония, и Эстляндия до самой Северной войны все же оставались за Швецией. Но, видимо, размер все-таки имеет значение, и шведскому королевству эти войны с Польшей и Литвой стоили истощения всех своих сил, и союзники ему были нужны как воздух. Да и нам было бы желательно, чтобы литовское войско Великого гетмана Литовского Ходкевича на севере потерпело бы не менее катастрофическое поражение, чем польское кварцяное войско гетмана Жолкевского на юге.