Когда Анатолий Михайлович представлял свою «половину» в груде окровавленных, обезображенных трупов, ему ставилось нехорошо, и только бодрые донесения генерала Кондратенко о том, что возможности сопротивления далеко не исчерпаны, добавляли оптимизма^[10] коменданту Квантунского укрепленного района. И теперь свирепое и, главное, непонятное сражение на Вершине Высокой, все не кончающееся и не кончающееся, несмотря на то, что уже несколько часов японское командование бросает в него все доступные резервы словно дрова в топку, заставляло мысли прирожденного карьериста беспокойно ворочаться.

Все непонятное страшно само по себе, а уж слухи, которые после полудня, шипя, поползли по Порт-Артуру невидимыми змеями, были еще страшнее (младший инженер-механик Лосев постарался, расписывая картину масляными красками по трафарету). Пришел, мол, из далекого Тридесятого царства с войском безжалостный к врагам самовластный Великий князь Артанский и из собственных устремлений и представлений о справедливости, никому ничего не объявляя, вступил в войну с Японией. И что только авангард этого войска составляет как бы не пехотную дивизию при тяжелой артиллерии – она-то и бьется сейчас с супостатом за гору Высокую; а если князь Серегин прикажет, то артанских войск в Артуре станет еще больше.

Про тяжелую артиллерию – это было сильно: хриплый кашель гаубиц, которые, высоко задрав стволы, посылали в невидимые из города цели снаряд за снарядом, был слышен даже с того места, где располагался штаб крепости. Больше стрелять там было нечему. В сторону горы Высокой была развернута только одна батарея сухопутного фронта, да и та могла вести огонь исключительно прямой наводкой по склонам, обращенным к Порт-Артуру, и никоим образом не доставала японцев, находящихся на противоположных склонах горы. Да и звук стрельбы был не похож на гром морских пушек. Очевидцы (а были уже и такие) баяли, что артанские пушки внешне похожи на снятые с боевых кораблей пушечные башни, которые чудесным образом сами ездят по дорогам, а стволы своих орудий задирают так же высоко, как французские танцовщицы ноги в канкане. Еще поговаривали, что генерал Кондратенко лично бывал на горе Высокой, был принят артанцами с превеликим уважением, и, вернувшись, установил разграничение ответственности с артанскими и русскими войсками, фланги которых смыкались между занятой пришельцами горой Высокой и русским фортом № 4.

Самому генералу Стесселю, встревожившемуся такой самодеятельностью своего подчиненного (хотя бы доложил как положено, прежде чем раздавать указания) было невместно срываться с места и бежать любопытствовать, что происходит, – поэтому он вызвал к себе своего адъютанта подпоручика гвардии князя Гантимурова и приказал ему отправиться в Новый Город (откуда ближе всего к месту событий) и разузнать, что там творится. Алексею Михайловичу не в первый раз использовал этого отпрыска тунгусского княжеского рода для разных поручений. Было дело, когда под видом аборигена князь Гантимуров даже проникал через линию осады с донесением в Манчжурскую армию и вернулся обратно (так что сомнительные сведения о наследственном сифилисе и патологической трусости этого человека стоит оставить на совести товарища Степанова). Князь в силу особенностей своего происхождения был таким же карьеристом, как и Стессель, но не имел даже административных талантов, свойственных его непосредственному начальнику, а посему до конца жизни был обречен оставаться «человеком для особых поручений».

Вернулся подпоручик уже затемно, с совершенно круглыми от изумления глазами, и сразу начал докладывать о том, что видел сам, и еще больше – о том, чего наслушался от разных очевидцев, которых на войне всяко больше, чем на рыбалке или охоте. Пробавляться рассказами пришлось потому, что в самые интересные места поручика и не пустили, завернув с полдороги. Артанские солдаты, выставленные Великим князем Серегиным в оцепление, пропускают на Высокую только с бумагами, выданными генералом Кондратенко, и никак иначе. И солдаты непростые: по большей части раскосые девки почти саженного роста, хотя попадаются среди них и личности мужского пола. При этом артанские нижние чины ведут себя дерзко: с акцентом, но на вполне понятном русском языке, говорят его княжеской светлости «ты» и «стой, стрелять буду», а при попытке возмутиться грозят взять под арест и сдать в контрразведку на опыты.

Но кое-что поручик Гантимуров увидел – и пришел к выводу, что слухи, несмотря на то, что они больше похожи на русскую народную сказку, пожалуй, не врут, и самовластный артанский князь действительно тот, за кого себя выдает. Ведь самозванец и мистификатор, за которого его можно было бы принять, не был бы в состоянии бросить в бой дивизию с артиллерией. И вот теперь вся японская осадная армия сворачивает активные действия против фортов «два» и «три» (которые совсем недавно пыталась захватить с невероятным фанатизмом) и бросает все силы против горы Высокой, занятой артанской пехотой.

И в тоже время никому в Артуре (этой тайной владеют только Кондратенко, Рашевский и Белый) не известно, каким именно образом артанский князь оказался на горе Высокой, а также откуда и как приходят к нему подкрепления. А в том, что подкрепления приходят – сомневаться не приходится. Самоходные бронебашенные пушки появились на склонах Высокой и в других местах гораздо позже пехоты. И еще Стессель не сомневался, что в Санкт-Петербурге об этом Артанском князе даже не слыхивали. В противном случае он, Стессель, получил бы по телеграфу подробнейшие инструкции – и от военного министра генерала Сахарова, и от командующего Манчжурской армией генерала Куропаткина. И самое главное – о происходящем еще не поставлен в известность сам государь-император Николай Александрович. Едва ли он будет рад, что в его дела без всякого предупреждения вмешался доселе неизвестный коллега по монаршему цеху.

Анатолий Михайлович в уме уже составлял верноподданическое донесение, которое он отправит государю-императору по телеграфу через Чифу, как все завертелось еще круче. Из Нового Города в штаб крепости на рикше примчался штабс-капитан (а никакой не ротмистр, как у Степанова) Водяга и взволнованно сообщил, что неизвестные люди, именуемые артанцами, похищают из госпиталей тяжелораненых, и генерал Церпицкий, имеющий на этот счет особое указание генерала Кондратенко, никак не препятствует этому действию. А главное ведь вот в чем: артанские коренастые девки-санитарки не тащат носилки со страдальцами из здания, укладывая в повозки, чтобы перевезти их в какое-то другое место – нет, они просто таскают в дыру, открывшуюся прямо посреди госпитально коридора! А с той стороны дыры, мол, находится Тридевятое государство, Тридесятое царство, вотчина артанского князя Серегина, где из земли бьет фонтан живой воды, а воздух благоухает миррой и ладаном, как в храме.

Вот тут генерал Стессель не утерпел – он приказал закладывать экипаж и для пущей солидности вызывать к штабу конвой из казаков. Во-первых – в нем взыграло ретивое: захотелось поставить всех на место, предотвратить самоуправство, сказать, что он тут – главный начальник, а всех, кого уже успели утащить, вернуть обратно, ибо он ничего подобного не дозволял. А то что-то в последнее время события понеслись кувырком, совершенно не принимая в расчет существования коменданта Квантунского укрепленного района. Во-вторых – генерала разобрало любопытство, а что же такое на самом деле «Великая Артания» и ее якобы самовластный монарх. А то ведь если написать в своем верноподданическом донесении какую-нибудь глупость, а другие люди представят это государю совершенно по-иному – то все, карьера кончена, останется только плакать по безнадежно разбитому корыту…

Впрочем, сборы на выезд генерала – дело небыстрое, и пока это случится, во внешнем мире произойдет еще немало событий…

05 декабря (22 ноября) 1904 год Р.Х., день первый, 19:05. Порт-Артур, казармы пятого восточно-сибирского полка.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

В ходе подготовки к ночному контрудару мне в голову неожиданно пришла та же мысль, что и однажды Незнайке: «А чего тут два часа рисовать?». И в самом деле, зачем рубить японскому котенку хвост мелкими кусочками – лучше сразу весь и вместе с головой. Или это на меня так подействовали шесть атак «высоты 203» – живыми волнами при пятидесятипроцентных потерях в каждой атаке. В последний раз, уже в сумерках, офицеры гнали солдат на штурм, лупя их по спинам бамбуковыми палками, и все равно итог был один. Ровный стрекот фланкирующих пулеметов, частые щелчки супермосиных, выбивающие вражеских офицеров – и склон злосчастной высоты устилали все новые и новые японские трупы, образуя сплошной ковер. Ну прямо какая-то инфернальная манга о том, как сыны Аматерасу пошли в грабительский поход за шерстью, но в очередной раз сами оказались стрижены.

Вот тогда-то и стало очевидно, что удар бронекавалерийской группировкой от Голубиной бухты во фланг сводной японской группировке, атакующей «высоту 203», имеет все шансы полностью сокрушить правый фланг вражеской осадной армии и одним рывком задолго до рассвета выйти к городу Дальний – тыловой базе осадной армии. Грабить, то есть приватизировать, тамошние японские склады можно долго и со вкусом. И самое главное, победа будет даже более чем просто громкая для того чтобы нас заметили в Санкт-Петербурге и других мировых столицах. А чтобы остатки левого фланга не слишком долго трепыхались, необходимо также убедить их отступить с занимаемых рубежей – не намного, всего-то километров на пять.

Основной удар на левом фланге по дороге от Голубиной бухты в сторону Дальнего будут наносить два танковых батальона, разведбат, и кавалерийский корпус в полном составе. Попавшие под фланговый удар остатки растрепанных во время бесплодных штурмов 1-й и 7-й пехотных дивизий, а также 1-й резервной бригады окажутся рассеянными, после чего, в силу специфики боя в полной темноте, будут уничтожены моими войсками, имеющими приборы ночного видения на танках и амулеты Истинного Взгляда у кавалеристок и пехоты. Впрочем, мелкие группы, рассыпавшиеся по местности, имеют все шансы ускользнуть из-под основного удара и дожить до рассвета; а вот что с ними будет дальше, учитывая особо пылкую японо-китайскую «любовь» – это еще бабушка надвое сказала. А ведь приступы этой «любви» можно и обострить, объявив награду за сдачу японцев. За живых побольше, за мертвых поменьше.

В центре, на стыке зон ответственности нашей артанской армии и местных русских войск, в атаку пойдет третий танковый батальон при поддержке местной русской пехоты и моряков. У Кондратенко, после того как мы заняли «высоту 203», до половины всех активных штыков болтается вне линии соприкосновения с противником. Всех их, помимо контингентов, необходимых для несения гарнизонной службы, можно включать в состав ударной группировки. Тридцать танков Т-80, неуязвимых и наводящих ужас, и за ними шесть-восемь тысяч по-настоящему злой русской пехоты – достаточная сила для того, чтобы опрокинуть десятикратно превосходящие силы врага, шокированного неожиданностями сегодняшнего дня.

Если на левом фланге необходимо разметать врага клочками по закоулочкам, – так, чтобы не было его нигде и никак, – то в центре достаточно отодвинуть на три-пять километров назад и вправо правофланговые 9-ю и 11-ю пехотные дивизии, а также 4-ю резервную бригаду осаждающей Порт-Артур японской армии. В результате успеха такой операции эти войска утратят во время отступления фронтовые полевые склады и окажутся отброшенными в сторону лишенного дорог безлесного горного массива. Там даже местные китайцы предпочитают ставить свои рыбацкие деревни в небольших долинках на побережье. Долго ли японские солдаты продержатся зимой в пересеченной горной местности, без продовольствия, не имея возможности даже развести костры и согреться? Правда, для успеха этой атаки мне придется наложить на этих солдат временное, не закрепленное, заклинание Истинного Взгляда и свое воинское благословение. Первое необходимо для того, что идущие следом за танками пехотные цепи могли ориентироваться в темноте; второе сохранит им жизни в случае ранения. Я воспринимаю этих людей как «своих», так что процедура наложения благословений должна пройти просто и естественно.

Приняв это решение, я лично встретился с командиром танкового полка подполковником Седовым. За те полтора года, что его танковый полк находится в составе моей армии, товарищ подполковник совершенно очевидно изменился внешне. Теперь это подтянутый молодцеватый мужчина с благородной сединой на висках; он с легкостью втискивается через люк на командирское место в танке и так же, как и в прежние времена, готов вести на врага бронированную лавину.

– Ну что, Владислав Петрович, вот пришел ваш звездный час, – сказал я ему. – Мечтали, небось, по молодости, перечитывая роман «Порт-Артур», гремя огнем, сверкая блеском стали, сокрушать броней и гусеницами бесчисленные полчища японцев? В этом мире я с чистой совестью пускаю ваш полк в настоящее дело – вместо отдельных сольных выступлений. Совершив нападение без объявления войны, самураи нагрешили вполне достаточно для того, чтобы я выступил против них в своей ипостаси Божьего Бича. План операции таков, смотрите сюда…

И я развернул прямо в воздухе перед подполковником голографический тактический планшет, где все было расписано на четком военном языке: какие силы, в какие сроки, с каких исходных рубежей, маршрут движения и конечная цель операции. Начало наступления было назначено на полночь. Задача – перевернуть тут все вверх дном и не допустить скатывание этого мира на основную историческую последовательность. Ничего хорошего его там не ждет, уж нам-то это прекрасно известно. Кстати, командирам кавалерийских дивизий я ставил задачу, по мысленной связи уже не вступая в личный контакт. Времени на это не было, потому что в этот момент как раз, как мышь за плинтусом, зашебуршился Стессель. Моя незапланированная активность его возмутила, и он уже приготовился кинуться «держать и не пущать». Еще мне требовалось согласовать кое-какие моменты с генералом Кондратенко, а поскольку он еще не член нашего Единства, то сделать это можно было опять же исключительно при личной встрече.

Дополнительно меня беспокоило то, что я не ощущаю в ближайших окрестностях никаких признаков активной деятельности генерала Фока. Вот маньяка Вирена я чувствую (правда, пока он думает, что все происходящее его не касается), а вот Фока – нет. Я бы понял, если бы этот тип стал суетиться подобно Стесселю, а он как бы исчез… Утром я его еще ощущал, но сейчас он будто лег на дно, а может, и перебежал к японцам. Крайне неприятно было бы обнаружить, что мы имеем дело с агентом противоположных сил или тем, кто самостоятельно владеет приемами магической маскировки или имеет в прикрытии практикующего мага. Однако то и другое в настолько высоких мирах столь же невероятно, как живая, только что вытащенная из воды сельдь, обнаруженная в пустыне Сахара. Я обратился с запросом к Диме-Колдуну, но тот, значительно более чувствительный в магических делах, сказал, что не ощущает поблизости ни посторонних для нашей команды магов, ни даже маскирующих магических амулетов.

Если у меня чувствительность к магическим проявлениям весьма посредственная (не она является моей сильной стороной), то Дима-Колдун в этом смысле как маг-исследователь почти идеален. Если он говорит, что тут нет посторонних магов – значит, их просто нет. Зато юноша не способен отличить ауру одного генерала от другого: они для него все на одно «лицо», в то время как я сильного стратега могу почувствовать за пару сотен километров. Правда, Стессель с Фоком далеко не стратеги, а больше похожи на ротных или батальонных командиров, на три головы переросших свой служебный потолок. А это уже не мой уровень. Такие деятели, скорее, обнаруживаются по последствиям отдаваемых ими «мудрых» указаний. И если генерал Стессель, как самый большой начальни, к сейчас готов буквально фонтанировать приказами, то Фок, как запасной генерал, сидит себе тихо и пока что помалкивает. В ТОТ раз он получил власть после смерти Кондратенко и в пару недель сдал крепость, убедив Стесселя, что она неспособна более сражаться.

И тут я вспомнил бытующие в нашем мире предположения, что генерала Кондратенко просто подставили под артиллерийский налет, сообщив японцам место и время совещания на передовых позициях. Кстати, посредником мог быть не японский, а британский агент. Как раз лимонники заинтересованы в том, чтобы русские поскорее проиграли войну японцам и, растеряв весь былой гонор, пошли в младшие партнеры Лондона и Парижа на войну с Германией. В таком случае где-то тут должен отираться мерзавец вроде Сиднея Рейли, то есть Сигизмунда Розенблюма…

«Кондратенко надо поберечь, – решил я, – причем любой ценой. Личную охрану к нему приставлять бессмысленно. Во-первых – против профессионального убийцы толку с нее чуть, во-вторых – этот человек совсем не из тех, кому понравятся таскающиеся за ним телохранители. Он будет пытаться избавиться от опеки, и, если за ним и в самом деле идет охота, дело кончится плохо…»

Вместо телохранителей я решил обеспечить доброго гения Порт-Артурской обороны офицером связи. Ну почти офицером. Первопризывная амазонка Аелла (Вихрь) была хороша собой, решительна, хладнокровна, обладала прекрасной реакцией, и, самое главное, с отменной меткостью стреляла по-македонски с двух рук из пистолетов Федорова. Первопризывные амазонки – они такие, ведь храм Огня поставлял этому народу элиту элит. И, кроме того, на эту девушку уже предустановлены все необходимые в данном случае защитные и сервисные заклинания – вроде Регенерации, Защитного Ветра, Истинного Взгляда и Железной Кожи. Последнее, достаточно энергоемкое, заклинание существенно увеличивает прочность кожных покровов при попадании пули или при ударе колюще-режущим орудием.

Объяснив Аелле задачу, я дождался в ответ только одного вопроса:

– Обожаемый командир, а после того, как все закончится, я могу попытаться получить от этого храброго человека добрую дочь?

Задав вопрос энергооболочке, я получил ответ, что информация о личной жизни объекта в базе отсутствует. Либо это личной жизни как таковой и вовсе не существовало в природе, либо она была запрятана глубоко подальше от человеческих глаз.

– Ты можешь попытаться, Аелла, – сказал я, – но это дело будет только между вами двоими. Мне как личности безразлично, с кем ты будешь спать и от кого родишь ребенка. Но ты сама еще хорошенько подумай, так уж тебе нужно отцовство этого человека или лучше попытаться найти другую, более подходящую кандидатуру.

– Хорошо, обожаемый командир, я вас поняла, – с хмурым видом произнесла амазонка, – вы дурного не посоветуете, и я постараюсь сначала семь раз примериться и только потом открываться этому человеку. Но жизнь ему я сохраню непременно.