Иногда мне хочется смеяться, иногда – плакать, а иногда кричать: «Господи?! Куда я попал?! Кто эти люди, и зачем я здесь?!»
В один момент мир встал с ног на голову, и все то, что я знал раньше, в одночасье потеряло смысл. Иногда мне это даже нравится – приятно, знаете ли, оказаться на стороне победителей. Тем более в деле, которому ты посвятил всю свою жизнь. Но обо всем по порядку…
Унтер-офицер, которому я сказал, что он имеет дело с русским офицером, не стал со мной спорить, и лишь удивленно приподнял левую бровь. Дальше произошло нечто совершенно невероятное. Он вытащил из нагрудного кармана своего жилета маленькую черную коробочку с торчащим из нее штырем, что-то на ней нажал и приложил ее к уху.
– Товарищ капитан, докладывает сержант Бондаренко. Тут это… грек, которого мы из зиндана вытащили, говорит, что он русский офицер, разведчик… – Коробочка что прохрипела в ответ, и унтер оглянулся. – Так недалеко от ворот мы, под навесом. Ага, так точно, товарищ капитан, выходим к воротам и ждем. – Унтер убрал коробочку в карман и повернулся ко мне. – Вот так, господин офицер, товарищ капитан сейчас подойдет, выходим к воротам, и там ждем его…
У этих самых ворот я остановился в остолбенении: огромные створки из кедровых досок в два пальца толщиной лежали, сорванные с петель. Ну, а чуть дальше, на площади, стояло то, что заставило меня вытаращить глаза от удивления. Боевая повозка, машина – не знаю даже, как и назвать ЭТО – причем того же цвета, что и форма на диковинных солдатах. На вид она вся была сделана из железа, и при этом еще и двигалась не на колесах, а на длинных гибких лентах из металлических звеньев, соединенных в кольцо. Так вот что так лязгало и гремело у меня над головой! Только вот хоть убейте меня – я не представляю, что за мотор приводит в движение сей удивительный аппарат. Ведь для паровой машины необходимой мощности внутри просто нет места… Я же все-таки артиллерист, человек образованный, в технике понимаю достаточно. Да и по службе мне нужно знать о новинках техники. Так вот что я вам скажу, милостивые господа: ничего похожего НИГДЕ и НИКЕМ сделано не было!
Мимо нас прошел молодой подпоручик, бросив на ходу моему сопровождающему:
– Бондаренко, Иванцова не видел?
– Он где-то внутри, тащ лейтенант, – ответил тот, мимоходом козырнув.
Что меня еще очень удивило (кроме боевой повозки, естественно), так это то, что нижние чины, унтера и офицеры были одеты в абсолютно одинаковую форму, различаясь только погонами. Это что же надо было сделать с нашим офицерством, представители которого как сороки обожают все блестящее, и которые ни за что не согласились бы променять свои яркие мундиры на эту форму-невидимку? Похожие взаимоотношения офицеров, хотя бы с унтерами, я раньше видел только в казачьих сотнях. Ну, там все понятно – рядовой казак и офицер обычно с одной станицы, а может даже, с одной улицы. А тут? Ой, не знаю, не похожи что-то они на станичников. Хотя нет, похожи – вот идет один из них…
– Здравия желаю, тащ капитан, – козырнул унтер (как-то не поворачивается у меня язык называть его сержантом), – вот этот человек утверждает, что он русский офицер, хотя сначала сказал, что греческий купец.
Капитан внимательно оглядел меня с ног до головы. Показалось, что он заглядывает прямо мне в душу. По возрасту и ухваткам я угадал в нем старого воина, который, может быть, дрался с англичанами и французами рядом с моим батюшкой на Малаховом кургане или резался с турками под Ериванью.
Немного помолчав, он сказал:
– Чем вы можете доказать, что вы офицер Российской армии? Или, милостивый государь, я должен поверить вам на слово?
Немного волнуясь, я подал ему лоскут полотна размером примерно с носовой платок, который извлек из-под подкладки моей куртки.
И тут он снова меня удивил. Коротко хмыкнув, капитан повертел лоскут в руках, бормоча себе под нос:
– Ну где же я вам тут утюг возьму?! – Потом сунул его в руки унтеру. – Натяни потуже!
Еще мгновение – и в руках у капитана, как у какого-нибудь факира в ярмарочном балагане, вспыхнул огонь. Он водил пламенем под полотном, и на нем стали появляться зеленоватые буквы. Закончив свои манипуляции, капитан вслух прочитал написанное на полотне: «Податель сего является поручиком Русской армии Дмитрием Николаевичем Никитиным, и действует на территории Оттоманской Порты с моего ведома и по моему поручению. Генерал-адъютант, граф Н. П. Игнатьев. 7 февраля 1871 года».
Капитан еще раз хмыкнул и поднял на меня глаза.
– Что вы имеете доложить, господин поручик?
Теперь в его взгляде читался вполне практический интерес к моей персоне.
Я подтянулся.
– Господин капитан, у меня есть сведения, которые в связи с началом военных действий следует срочно отправить в Россию. В настоящий момент эти бумаги находятся в тайнике на моем каике.
Капитан вернул мне мой документ, буквы на котором по мере остывания побледнели.
– Сержант Бондаренко, возьми машину, пару ребят из своего отделения, и сгоняй с господином поручиком в гавань, – сказал он. – Если ротный спросит, скажи – я приказал! И быстро одна нога здесь, другая там!
Что тут началось! Меня подсадили на борт одной из боевых повозок, и сказали: «Держись!» Неожиданно повозка подо мной взревела как разъяренный бык. Я от неожиданности чуть… в общем, испугался малость.
Наверх ловко запрыгнули унтер-офицер Бондаренко, и еще двое таких же пятнистых нижних чинов присели на броню (я сразу понял, что машина сделана из толстой прочной стали). Машина дернулась, круто развернулась и с металлическим лязгом помчалась по извилистой улочке в сторону гавани. Едва только раздался первый рык, как на всех заборах и деревьях вокруг нас появились любопытные мордашки соплеменников моей любезной матушки, в возрасте примерно от пяти до пятнадцати годов.
В гавани догорали остатки турецкого вооруженного парохода «Изеддин». Увидев набережную, я присвистнул от удивления. Похоже, что именно здесь полегли лучшие воины Саид-бея. Тут были трупы аскеров – внешне совершенно целые, но были также и такие, от которых мало что осталось.
Хвала Николаю Угоднику, моя «Ласточка» осталась целой и невредимой. Старый Константинас, мой шкипер, заместитель и почти второй отец, встретил меня у трапа со слезами на глазах.
– Мой господин, мы уже и не надеялись увидеть вас в живых. – Повернувшись к моим сопровождающим, он низко поклонился им. – Скажи этим храбрым русским воинам, что мы всегда будем помнить добро, которое они сделали для нашего народа.
Я отвел его в сторону.
– Константинас, старый плут, я помню, что, когда меня арестовали, бей оставил на корабле двух своих бандитов. Где они?
– Все в порядке, хозяин. – Старик снова поклонился мне. – Когда в гавань вошел русский десант, эти дети сатаны решили немного пострелять по их железным повозкам. Мы видели, что сделал с корветом всего один снаряд из пушки их повозки, и решили не рисковать. Наши матросы стукнули турок по голове веслами, связали и спрятали в трюме. И – видит Божья Матерь – мы совершенно не знаем, что с ними делать.
– Выкиньте их за борт, – отмахнулся я, – такая мелочь, как жизнь, теперь им совершенно не нужна. Если их отпустить, то они снова начнут разбойничать, пусть и с другим главарем. Свяжи им руки и ноги, напихай камней за пазуху и отпусти на волю – на дно морское.
– Будет сделано, мой господин, что еще? – Константинас сделал рукой неуловимый жест, и нам подбежал один из матросов, кстати, его внучатый племянник. Они немного пошептались, и я был уверен, что теперь, как только мы отбудем, башибузуки отправятся на встречу с крабами.
Я произнес условленную фразу:
– Мой старый друг, мне нужна та самая шкатулка из кедра, которую подарил мне мой уважаемый дядя. Обстоятельства призывают меня по делам службы покинуть вас. Но, прошу постоять несколько дней в Мирине, пока не станет окончательно ясно, ухожу я или остаюсь.
Константинас еще раз поклонился.
– Слушаюсь, мой господин, – И, кряхтя, удалился вниз, где, в только одному ему известном месте, лежала упомянутая шкатулка, открыть которую можно только с помощью ключика, висевшего на цепочке рядом с нательным крестом. При попытке взлома шкатулки все ее содержимое должно было обратиться в пепел. Во всяком случае, так уверял меня мастер, изготовивший ее.
Убедившись, что все в порядке, и получив все свои бумаги в целости и сохранности, я от души обнял моего старого друга.
Потом наша гремящая и плюющаяся дымом машина резво побежала обратно, наверх, к бывшей усадьбе бея. Почему бывшей? Потому что над ней уже развевался андреевский флаг, а на белой стене большими черными буквами по-русски было написано: «Военная Комендатура».
Когда капитан увидел мои бумаги из шкатулки, то у него глаза стали круглыми и блестящими, словно у кота, увидевшего жирную мышь. Он оживился, быстренько пролистал мои записки и схемы, после чего схватился за висящую на боку коробочку (чуть больше той, посредством которой беседовал со своим командиром унтер), и отошел в сторону.
Глядя со стороны, можно было подумать, что человек сошел с ума и разговаривает сам с собой. Но я-то чувствовал, что есть тут какая-то хитрость, и где-то капитана слышат, и даже отвечают ему.
– Алло, «Кузнецов»? Говорит капитан Рагуленко, срочно дайте кого-нибудь из разведотдела. Да, важная информация, касающаяся укреплений Проливов и Стамбула. Что, полковник Бережной? Да, так точно, товарищ полковник, сейчас рядом со мной стоит поручик русской армии Никитин. У него имеются самые свежие схемы укреплений и турецких береговых батарей в Босфоре и Дарданеллах. Да, это человек графа Игнатьева. Есть срочно доставить…
Далее началось нечто, напоминающее романы Жюля Верна. Пока мы занимались моими бумагами, на площади перед бывшим домом бея стал собираться народ, даже заиграла музыка. У моих греческих соплеменников в жизни не так уж много радостей, так что этим самым радостям они умеют отдаваться всей душой. А какой праздник без веселой пляски?
Сгущалась тьма, запылали два огромных костра, топливом для которых послужили обломки выбитых ворот. Музыка играла уже вовсю, и «пришельцы из далеких северных лесов» дружно хлопали в такт зажигательной мелодии. И тут произошло такое!
Неожиданно пробившийся через музыку звук поначалу напоминал жужжание комара. Но довольно быстро это жужжание превратилось в свист, гул и ревущий грохот. Над насмерть перепуганными людьми зависла тень какого-то воздушного аппарата, от которого исходили порывы штормового ветра.
Капитан Рагуленко взял меня за локоть.
– Поручик, вы храбрый человек?
Не зная, как ответить на этот неожиданный вопрос, я кивнул.
– Ну вот и отлично! – сказал он, глядя, как сверху на тросе опускается нечто вроде сиденья. – Господин поручик, я получил приказ немедленно отправить вас вместе со всеми вашими бумагами на флагманский корабль нашей эскадры. – Пока меня пристегивали к сиденью, напоминающему люльку маляра, он пожал мне руку. – Там вас встретит или сам полковник Бережной, или кто-то из его людей. Желаю удачи!
Последние его слова потонули в реве ветра, и меня вознесло на высоту. Только выдержка и офицерская гордость удержали меня от криков ужаса. Через несколько минут сильные руки втянули меня внутрь этого летающего аппарата. А я-то уж думал, честно говоря, что мне всю дорогу придется висеть на веревке, как червяку на крючке. Путешествие можно было бы назвать даже приятным, если бы не постоянный свист и рев над головой.
Через какое-то время аппарат (позже я узнал, что он называется вертолетом) опустился на палубу огромного корабля. Его очертания терялись во тьме, но и так было понятно, что он во много раз больше любого военного судна, которое мне приходилось видеть. Хвала Господу, летающее кресло мне больше не понадобилось и я, слегка покачиваясь, ступил на палубу этого удивительного корабля, прижимая к себе заветную шкатулку.
Меня уже встречали. Это был офицер, так же как и я, поручик и к тому же примерно моих лет. Он представился мне:
– Старший лейтенант Бесоев. Господин поручик, полковник Бережной вас ждет!
Меня снова повели по бесконечным трапам и коридорам. Но прежде чем мы попали к господину полковнику, меня переодели согласно местной военной моде, при этом каптернармус со странным прозвищем «Хомяк» выдал мне кучу малопонятных и вообще непонятных вещей. Полковник же, просмотрев мои бумаги и выслушав мою историю, сказал:
– Поручик, я вижу, что вы наш человек! Поверьте, это дорогого стоит!
Тогда я был несколько не в себе из-за бурных событий минувших дня и ночи. Поэтому только вяло кивнул. Тогда мне даже не пришло в голову оценить, что означают сказанные полковником слова…
О проекте
О подписке