Потом я пытался дознаться, в чем там было дело, но наткнулся на объяснение, что это личное распоряжение товарища Сталина: оказывать наибольше содействие людям, включенным в какой-то там особый список. За прочими разъяснениями следовало идти к самому товарищу Сталину. Но я не пошел, просто стал учиться военному делу самым настоящим образом. Ведь если меня включили в какой-то особый список, то я должен был, кровь из носу, оправдать оказанное мне высокое доверие. Помимо всего прочего, инструкторами в нашем учебном полку служили настоящие пленные немецкие летчики из числа тех, что перешли на сторону СССР и вступили в армию так называемой «Свободной Германии». Именно они – иногда через переводчика, иногда через «твоя моя не понимай» – рассказывали нам о сильных и слабых местах немецких самолетов и вступали с нами в учебные воздушные бои на трофейных машинах. Конечно, это была весьма ценная информация, которая должна была помочь нам как можно скорее разгромить проклятых фашистов, но все равно я не понимаю, как это можно было учить вражеских солдат убивать своих соотечественников…
– Понимаешь, Ванья… – сказал мне один такой инструктор, лучше других научившийся болтать по-русски, – мы все быть прокляты, когда пойти за сатанист Гитлер. Германия быстрее терпеть поражение – больше немцев оставаться жить. Ты воевать лучше – всем потом быть хорошо.
Вот такие, понимаешь, пирожки. Впрочем, полтора месяца учебных курсов пролетели для меня незаметно, и в конце марта я уже был распределен в третий авиакорпус ОСНАЗ генерала Худякова, действующий на средиземноморском направлении. Не успел я прибыть в часть и освоиться от почти суточного перелета на Ли-2 с четырьмя промежуточными посадками, как началась итальянская операция. Впрочем, в начале операции боев не было совершенно. Италия то ли сдалась, то ли перешла на сторону СССР… Одним словом, никто так и не понял, что именно она сделала, но итальянские солдаты сопротивления нашим войскам не оказывают, хотя и воевать на нашей стороне тоже не хотят, и итальянские летчики тоже. Вот сегодня, когда стало понятно, что германские бомбардировщики идут бомбить Рим, на нашу подготовку к боевому вылету итальянцы смотрели с интересом, но и только. Никаких шевелений на стоянках, куда оттащили их зачехленные истребители, не наблюдалось. И только когда повсюду завыли сирены воздушной тревоги, итальянские техники и летчики, сбившиеся в группки на окраине аэродрома, проявили признаки оживления. Но наблюдать за этим было поздно. Моя «Лавка» уже шла на взлет.
Перехватили мы немцев километрах в пятидесяти от этого их Вечного Города. Они как раз снижались, чтобы выйти на самый удобный для бомбежки эшелон, а мы, соответственно, набирали высоту. Атака на пологом пикировании с превышения в километр – это, я вам скажу, нечто. Когда «Лавки», набирающие скорость подобно катящимся с горы санкам, достигли шестисот пятидесяти километров в час, пришла команда запускать эресы. Противосамолетные реактивные снаряды по групповой цели запускаются залпом всего полка; и тот, кто видел зрелище трехсот дымных следов, одновременно тянущихся к вражеским самолетам, не забудет его никогда… Попали мы вполне удачно: большинство снарядов прорезало вражеский строй и взорвалось среди немецких бомбардировщиков. Множественные кляксы разрывов черного дыма, буквально испятнавшие вражескую формацию, показали, что свое дело мы сделали хорошо.
Но мне некогда было любоваться на горящие и падающие самолеты. Чуть подправив курс, я выбрал один из тех вражеских бомбардировщиков, что находились буквально передо мной. Энергичное сближение, не глядя на кинувшихся в мою сторону мессеров, (потому что ими займутся «Яшки») – и длинная очередь из пушек вспорола «юнкерсу» мотор и кабину; и вот я, проскочив под вражеский строй, отчаянно тяну ручку на себя, чтобы, выйдя на свечу, заложить боевой разворот. Повторная атака – и еще один вражеский бомбардировщик ныряет вниз в последнее пике с исковерканной пилотской кабиной. Кажется, задымился еще один, который шел с ним рядом; но я не уверен, потому что мне некогда разглядывать дело своих рук. На выходе из атаки оглядываюсь. Поблизости ни одного месса. Им не до меня, потому что с ними отчаянно грызутся «яшки», и мне хочется надеяться, что наши побеждают; и черные дымные следы, во всех направлениях исчертившие небо – это от сбитых мессеров, юнкерсов и дорнье…
В четвертой атаке в мой прицел попадает что-то огромное, четырехмоторное, но при этом с опознавательными знаками люфтваффе. Стреляю в него длинной очередью, но, проработав примерно секунду, пушки умолкают. Впрочем, четырехмоторная летающая тарантасина как бы нехотя накреняется и, выпустив толстый жгут черного дыма, камнем идет вниз. При выходе из атаки торопливо перезаряжаю пушки, но в ответ тишина… Ну да, не бывает одновременных заклиниваний сразу на правой и левой пушке. По неопытности я просто расстрелял все снаряды. Но это уже не имеет большого значения, потому что вражеская формация раздроблена и потеряла больше половины самолетов, а остальные для уменьшения веса были вынуждены вывалить свой бомбовый груз куда попало, а не на городские кварталы. Чтобы поддержать товарищей, делаю еще несколько «пустых» атак… Но вот поступает команда собираться в группу и возвращаться на аэродром – а это значит, что боеприпасы на исходе у большинства машин, а не только у меня одного. Оглядываюсь по сторонам. Наши на месте в строю почти все, чего не скажешь о немцах, большинство которых догорает по кустам… Это был мой первый бой, и даже не верится, что в нем я сбил целых четыре вражеских бомбардировщика!
07 апреля 1943 года, 17:35. Рим, Ватикан, Апостольский дворец, Папские апартаменты.
Пий XII, урожденный Эудженио Мария Джузеппе Джованни Пачелли, Папа Римский.
С балкона Апостольского дворца Папа Римский имел возможность наблюдать за тем, что творилось в утреннем небе над Римом. К Городу удалось прорваться только единичным бомбардировщикам – самым настырным, остервенелым и везучим; и все они были сбиты еще до того, как прицельно сбросили свой смертоносный груз. Пий XII лично видел, как валились с неба крашеные серой краской бомберы, как вздымались султаны взрывов там, где упали торопливо скинутые бомбы или пылающие самолеты. Он лично слышал вой сирен пожарных машин и видел вздымающееся пламя и дым там, где Вечный Город был все же ранен этими нацистскими отродьями Сатаны. Там раздавался плач и стоны боли, но в масштабах огромного города потери и жертвы были незначительны. Все могло обернуться хуже, гораздо хуже, если бы русские не пригнали сюда свой авиакорпус особого назначения.
Не вызывало никого сомнения, что целью германского налета бал как раз Ватикан: Апостольский дворец, собор Святого Петра, Ватиканская библиотека – одним словом, все то, что в материальном исчислении представляет собой сердце римско-католической церкви. Несомненно, Гитлер приказал убить и его, Папу Римского, а также максимально большее число кардиналов и прочих священнослужителей, ведь адепту дьявола невыносима сама мысль о существовании людей, которые мешают ему превратить весь мир в клоаку зла. Но Папа знал, что русские летчики дрались яростно и не пропустили к Ватикану крылатую смерть, ведь ему успели доложить об ожесточенных воздушных сражениях над Латиной, Тоффией и Риньяно Фламино – все это Пий Двенадцатый никак не мог видеть собственными глазами. А ведь там этим утром было сбито не менее двух сотен бомбардировщиков воинства Сатаны, и поля в окрестностях этих населенных пунктов буквально усеяны исковерканными обломками. Если бы русские не согнали эту адскую стаю с небес на землю, то уже сейчас центр Рима и особенно Ватикан представляли бы собой выжженные руины. Как это бывает, могли бы рассказать Герника, Варшава и Роттердам, вдребезги разбитые германской авиацией. Руины и трупы, руины и трупы – вот что обычно оставляет после себя Сатана. Папа мимолетом пожалел о том, что не сумел распознать истинную сущность Гитлера в самом начале его карьеры, еще до того, как тот совершил все свое зло. В таком случае, быть может, удалось бы организовать нацизму достойное противодействие, и история Европы в очередной раз не оказалась бы залита кровью еще одной глобальной бойни, как будто мало было Великой Войны, случившейся четверть века назад.
С одной стороны, Пий Двенадцатый был благодарен русским за то, что они всей мощью своего оружия выступили на защиту главной цитадели западного христианства от новоявленных легионов Ада. С другой стороны, он ничуть не раскаивался ни за свои антибольшевистские настроения, ни за рейхсконкордат и ограниченную поддержку раннего Гитлера с его антикоминтерновским пактом. А все дело в том, что, уверовав в реальность «старших братьев» русских, Папа как бы разделил ответственность между ними и большевиками. Он считал, что все доброе, что сделали русские для католической церкви, исходит от мудрого руководства «старших братьев», а все плохое – от большевиков, учеников Маркса, Энгельса и Ленина.
«Старшие братья», раз уж они присланы в этот мир непосредственно Господом, виделись ему кем-то вроде младших апостолов, которые направили большевиков на истинный путь. Ведь не зря все жесты примирения, которые господин Сталин стал делать и в сторону своих русских ортодоксов и в сторону римско-католической церкви, тоже начались только после появления в этом мире «старших братьев», а Гитлер после их прихода окончательно явил свою сатанинскую сущность. Присланные в этот мир извне, они учат, воюют, трудятся на благо всего мира, отделяют агнцев от козлищ и сеют разумное, доброе, вечное. Ну и карают иногда разных нечестивцев… Но без этого тоже нельзя. Если убрать воздаяние за прегрешения, то можно будет совершать любые мерзости, и на земле воцарится сущий ад. Достоевского Пий XII не читал, но истину о том, что если Бога нет, то можно все, понимал на чисто интуитивном уровне. Теперь ему было бы желательно встретиться хоть с одним представителем «старших братьев» высшего эшелона – из числа тех, что непосредственно работают с господином Сталиным, давая ему весьма квалифицированные советы. А пока следовало разобраться, почему во время отражения германского налета на Вечный город итальянские летчики ограничились ролью болельщиков, а не дрались в одном строю с русскими.
Впрочем, Папа и не подозревал, что его желание встретиться с пришельцами из будущего носило взаимный характер. Узнав о том, что произошло в Италии, Верховный Главнокомандующий схватился за голову. Теперь весь тщательно выверенный в Генштабе план итальянской кампании можно отдавать в сортир на подтирку: вместо его досконального исполнения, заключавшегося в высадке десантов и планомерных наступательных операций, целью которых было перемалывание итальянской армии, советскому командованию (не по вине товарищей Ларионова, Буденного, Рокоссовского и Апанасенко) придется заняться самыми отчаянными политическими импровизациями. Конечно, приятно выиграть сражение без крови и без потерь, но Сталин всеми фибрами души ненавидел ситуации, которые требуют этих самых ежедневных и ежечасных импровизаций, а потому стремился свести такое безобразие к минимуму. Ну что поделать, если по своему характеру Вождь Советского Народа был адептом порядка и на дух не переносил игр Хаоса – с приятными и неприятными неожиданностями.
Поэтому уже к вечеру пятого апреля в Москве была сформирована представительная делегация, руководство которой состояло из товарища Громыко (как главного специалиста по дипломатическим переговорам), товарища Антонову (как главного консультанта из будущего) и товарища Карпова (как главного советского специалиста по религиозным организациям). Охрану советской делегации возглавлял генерал-майор сил спецназначения ГРУ Александр Гордеев. А все это из-за того, что раз уж старая светская власть в Италии самоликвидировалась, а Папа Пий XII проявил себя с самой положительной стороны, то из римской католической церкви следовало немедленно сделать полноценного участника антигитлеровской коалиции. И существование такого государственного образования как Ватикан в этом деле было Советскому Союзу только на руку. С главой пусть карликового, но все же признанного всеми странами государства договариваться не в пример удобнее, чем с обычным руководителем религиозной организации.
Утром шестого числа на самолете Ли-2 посланцы Сталина вылетели с авиабазы в Кратово и после восьми часов полета над территорией СССР, Румынии, Болгарии и Югославии приземлились на югославском аэродроме Подгорица (ныне Черногория). Вылететь из Подгорицы, с последующим приземлением на контролируемом советскими частями аэродроме Чампино, предполагалось следующим утром. Но тут совсем некстати вмешались Гитлер с Кессельригом, затеявшие свой уничтожающий налет на Рим. Вылет Ли-2 отложили, и члены делегации получили возможность с весьма почтенного расстояния наблюдать за спонтанной скоротечной операцией по отражению германского налета на Вечный Город. И только когда в Подгорицу поступило сообщение о том, что истребительные полки авиакорпуса ОСНАЗ успешно отразили вражеский налет, посланцы Сталина смогли продолжить полет. Над Адриатическим морем Ли-2 встретил истребительный эскорт, и тот со всей возможной торжественностью сопроводил его к конечной цели путешествия, где самолет советской делегации и совершил благополучную посадку через два часа после вылета из Подгорицы.
В пять часов вечера взмыленный (в буквальном смысле) мотоциклист-гарибальдиец доставил в Апостольский дворец послание о том, что прибывшая из Москвы советская делегация испрашивает срочной аудиенции у его Святейшества. Просматривая список членов советской делегации, кардинал Мальоне вспомнил, что брат Феликс, который ездил в Москву как доверенное лицо Папы, именно госпожу Антонову называл главным советником Сталина, и об этом факте было немедленно доложено Папе. До исторической встречи, которая должна была вызвать очередной тектонический сдвиг в мировой политике, оставалось всего полтора часа…
07 апреля 1943 года, 19:01. Рим, Ватикан, Апостольский дворец, Папские апартаменты.
Комиссар госбезопасности 3-го ранга Нина Викторовна Антонова.
Когда я слышу слова: «Папа Римский», мне обычно представляется сухонький такой старичок, божий одуванчик, которого шатает любым ветерком. Таким мне запомнился Иоанн-Павел Второй, он же Кароль Войтыла, папствовавший целую эпоху – с тысяча девятьсот семьдесят восьмого по две тысячи пятый год. Его преемники и предшественники в моей памяти как-то не отложились – наверное, потому, что по масштабу были гораздо мельче. Так вот: нынешний папа Пий Двенадцатый совсем не похож на Иоанна-Павла Второго – ни внешне, ни по характеру; тот был миротворец, а этот боец, но, несомненно, что эти два понтифика – фигуры одного калибра… Впрочем, еще неизвестно, как повел бы себя Иоанн-Павел Второй, столкнувшись с угрозой масштаба гитлеровского нацизма.
Что касается молодого Кароля Войтылы, то он в настоящий момент находится на оккупированной нацистами территории и судьба его остается неизвестной. То, что он смог выжить в оккупации в нашем прошлом, совсем не значит, что ему удастся уцелеть и сейчас. Фашист сейчас злее – и просто к неарийцам, и к искренне верующим в Христа. То, что сейчас творится на территории, контролируемой гитлеровским Рейхом, с точки зрения нормального человека, не поддается никакому описанию. Безумие, помноженное на кошмар. Зверства фашизма, которые мы знали в своей редакции истории, бледнеют по сравнению с тем, что сейчас на оккупированной территории и в самой Германии творят так называемые жрецы СС. Нацизм из почти обычного зла, густо замешанного на алчности, гордыне, подлости и жестокости, под влиянием новой религии превратился в его квинтэссенцию.
Страх Гитлера перед неизбежным поражением, постигший его этим летом после разгрома его армий на южном направлении, привел весь этот мир на край бездны. Одно только хорошо. Нашей армии довольно быстро удалось освободить территорию СССР, и, за исключением Минска, Адольф и его прихвостни не успели нам крупно нагадить. Все зверства сейчас происходят в Европе и падают на головы тех, кто, будь их воля, объявили бы расой господ именно себя, а остальных обозвали бы недочеловеками. Но сейчас именно этих чистокровных европейцев изнуряют на тяжелых работах, а их сестер, подруг, невест и дочерей оптом тащат на жертвенные алтари, чтобы закласть во славу злобного арийского божка. Благодаря такому неожиданному повороту событий Красную Армию абсолютно везде встречают как спасительницу и освободительницу. Вот и Италия тоже пала в наши руки как перезревший плод, едва только мы собрались потрясти эту смоковницу.
Но вернемся к Вильяму нашему Шекспиру, то есть к Папе Пию Двенадцатому. Встречает он нас без большой свиты, можно сказать, по-келейному; помимо самого Папы, в комнате присутствует только кардинал Мальоне, исполняющий в Ватикане обязанности министра иностранных дел, а также двое секретарей-переводчиков, один из которых – наш старый знакомый брат Феликс. Последнее вообще хороший знак, так как демонстрирует готовность Папы к дальнейшему сотрудничеству.
Осмотрев нашу теплую компанию, Папа что-то сказал по-итальянски, явно обращаясь в мою сторону. А вот тут в моем образовании пробел. Английский, немецкий, различные диалекты арабского языка, турецкий и фарси на протяжении своей многотрудной жизни я освоила, а вот итальянский у меня как-то прошел мимо. Но я-то помню, что в прошлом, до того как стать Папой, Эудженио Мария Джузеппе Джованни Пачелли долго работал на германском направлении, а следовательно, не может не знать языка нашего главного врага.
– Ваше Святейшество, – сказала я в ответ на языке Гете и Шиллера, – итальянским языком, как и латынью, я, к сожалению, не владею. Я знаю, что вы хорошо говорите по-немецки, и мне он тоже неплохо знаком, как и товарищу Громыко – так что давайте говорить так, чтобы обходиться без переводчиков.
– А господин Карпов, – быстро спросил Папа по-немецки, – тоже владеет немецким языком?
– Не так хорошо, как мы с Андреем Андреевичем, – ответила я, – но владеет. Впрочем, с ним вы будете обсуждать соблюдение или несоблюдение сторонами условий конкордата Святого Престола с СССР. Мы же с Андреем Андреевичем будем беседовать с вами как с главой государства Ватикан, так и как с духовным лидером нескольких сотен миллионов католиков.
– Понятно, – кивнул Пий XII, – тогда я отошлю секретарей…
– Брата Феликса оставьте, – ответила я, – почему-то у меня есть предчувствие, что он будет полезен при нашем разговоре.
– Вы это чувствуете или знаете, сеньора Нина? – с серьезным видом спросил Папа. – И вообще, мне хотелось бы знать: когда вы, пришельцы из будущего, даете какие-либо рекомендации или принимаете решения, сколько в этом непосредственного знания и опыта будущих времен, а сколько ощущения того, что будет правильно, а что неправильно?
– Иногда бывает так, ваше Святейшество, – ответила я, – а иногда эдак, но в данном случае я именно ЧУВСТВУЮ, что брат Феликс нам еще пригодится.
– Таким образом, – с серьезным видом сказал Пий XII, – с вами, скорее всего, говорит сам Господь. Конечно, у меня был соблазн записать вас в дети дьявола, но Сатана уже явно сделал ставку на Гитлера, а он слишком практичен для того, чтобы противоречить самому себе. Поэтому, как ни тяжело мне это было признать, я решил, что вы действуете в соответствии с Божьим промыслом и по прямому Его Наущению. В какой-то мере я вам даже завидую, ведь вам даже не приходится молиться и испрашивать откровения. Оно дается вам сразу, в силу вашего положения пришельцев из других времен и одновременно доверенных лиц Господа.
– Ну, не знаю, ваше Святейшество, – сказала я, – на таком уровне над всем этим я даже не задумывалась. Ведь такое чувство, еще называемое интуицией, у меня бывало и раньше, и я знаю, что оно всегда приносило мне успех.
О проекте
О подписке