После того как Папа сказал свое веское слово, в Италии почва под ногами стала расползаться жидким киселем не только у немцев и немногочисленных сторонников Муссолини, но и у короля с маршалом Бадольо, тем более что в этом уравнении присутствовала еще и наша переменная. Когда сегодня на рассвете итальянское командование попыталось вступить в переговоры с адмиралом Ларионовым, требуя отменить десантные операции в Бари и Бриндизи (апеллируя к тому, что Италия теперь нейтральная страна), ответ командующего Черноморским флотом можно было выбивать бронзой по граниту. «У меня есть приказ командование на проведение операции, – сказал он, – а значит, высадка состоится при любых условиях. Мне будет наплевать, даже если вы прямо сейчас признаете свое поражение и объявите о безоговорочной капитуляции. Впрочем, если хотите быть нейтральными, то не провоцируйте наши высаживающиеся войска на открытие огня – и все останутся живы. Могу вам обещать, что мы не будем атаковать те итальянские части, которые не окажут нам никакого сопротивления. Мы воюем не Италией и ее народом, а с Гитлером и его пособником Муссолини».

В результате артподготовку при высадке отменили, и мы десантировались в город Бари прямо на водолетах, при полном параде. А уж сбежавшиеся поглазеть на это зрелище итальянские зеваки явно не располагали к ведению боевых действий. И ведь точно: в нашу сторону не выстрелила не то что ни одна береговая батарея – в городе даже не нашлось нескольких отморозков с винтовками, которые могли бы обстрелять высаживающийся десант… Очевидно, итальянская военщина вполне серьезно восприняла предупреждение адмирала Ларионова и не желала обрушить на свою голову неприятности летального характера. А может быть, все дело в том, что после того как на итальянскую землю ступил сапог советского солдата, тут, в Бари, уже никто и никак не выполнял приказов, поступающих от королевского правительства маршала Бадольо. На русско-итальянском жаргоне такое явление описывается словом «пофигизмо». Рим может отдать хоть тысячу приказов, но на местах не выполнят ни один.

Впрочем, встреча нашего десанта быстро переросла в импровизированный итальянский народный праздник – карнавал. По первому ощущению, это помесь первомайской демонстрации с цирковым театрализованным представлением. Сказать честно, я в таком мероприятии участвовал впервые. В толпе окружившего нас народа откуда-то появились красные флаги; люди пели, плясали и веселились от всей души: ведь вздумай Гитлер ввести в Италию свои войска, чтобы бросать итальянцев на жертвенные алтари – и итальянская армия ничем не сможет ему помешать. Люди, стихийно вышедшие на улицы, понимают, что высадившаяся в Италии Красная Армия – их единственная защита от наползающего с севера, со стороны Германии, ужаса людоедского сатанизма. Итальянская армия не продержится против озверевших эсесовцев и нескольких часов, а победоносные и закаленные в боях советские войска являются гарантией того, что вражеское нашествие будет отбито, а население Италии спасено. Поэтому повсюду в народе слышны выкрики «Viva Stalin, viva la gloriosa Armata Rossa, viva la grande Russia Sovietica». Мои парни – в ладной опрятной десантной форме нового образца, мускулистые, подтянутые и белозубые, при этом увешанные орудиями ратного труда – пользуются у знойных итальянок бешеной популярностью. Тут, если девушка кричит вам: «Кобелино!» – это значит не то, что можно подумать, а всего лишь комплимент: «Какой красавчик!».

Впрочем, как выяснилось, не везде было так благостно, как здесь. В Риме, где власть еще удерживало монархо-фашистское правительство маршала Бадольо, народное ликование по поводу вступления в Италию советских войск обернулось кровопролитным расстрелом демонстрантов. Подчиняющиеся правительству карабинеры и верные Муссолини чернорубашечники винтовочными залпами пытались удержать ускользающую от них власть. Приказ, полученный мной от генерала Чуйкова, был прост и однозначен. Произвести заправку топливом на находящемся вблизи города аэродроме Палезе – и, не мешкая ни минуты, форсированным маршем выступить в направлении на Рим. Вопрос власти в Италии следует решать прямо в его эпицентре – и как можно скорее, пока местная буржуазно-помещичья камарилья не опомнилась и окончательно не подавила рабочие выступления. Четыреста пятьдесят километров по дорогам – это две недели наступления для стрелковых дивизий, десять дней марша кавалерийского соединения, двое суток для механизированного ОСНАЗа и без малого четыре часа для наших водолетов. Для правильной ориентировки на местности к нашей бригаде прикомандировали двоих. Падре Еугенио от католической церкви и товарищ Мария от коммунистов-гарибальдийцев. Причем товарищ Мария смотрела на священника как кошка на собаку, и тот отвечал ей такой же пылкой итальянской взаимностью. Единственным фактором, удерживающим их от самого безобразного скандала, было нежелание опозориться перед руссо-советико и тем самым не выполнить приказы своего начальства.

Следом за нами на Рим двинутся и остальные части Балтийского десантного корпуса ОСНАЗ и уже приступившая к разгрузке с пароходов конно-механизированная армия товарища Буденного. Вперед и только вперед, потому что время не ждет.

05 апреля 1943 года. Вечер. Рим.

В течение дня обстановка в Вечном городе постепенно накалялась. Если утром народ выражал свое отношение к происходящему вполне мирно, с некоторыми элементами карнавала, а представители властей, дезориентированные переворотом, просто не знали, что им делать, то уже к полудню все необходимые приказы были отданы – и после этого карабинеры, полиция и примкнувшие к ним чернорубашечники приступили к подавлению народных гуляний. Прогремели выстрелы, пролилась кровь, появились первые убитые и раненые… и эхом этих выстрелов прозвучали взорвавшие эфир многоголосые писки морзянки. При этом один из передатчиков работал прямо из Апостольского дворца. Брат Феликс, стуча ключом, гнал в эфир группы цифр, которые на том конце, у принимающего абонента, после расшифровки складывались в слова: «Москва, Кремль, товарищу Иванову. В Городе^[5] стихийное восстание против правительства фашистов. Срочно просим помощи…».

Товарищ Иванов (он же лучший друг советских физкультурников, он же Верховный Главнокомандующий, он же дядя Джо, он же товарищ Коба, он же Иосиф Джугашвили, он же товарищ Сталин) отдал командующим Четвертого Украинского фронта, Черноморского Флота и Третьего авиакорпуса ОСНАЗ такие серьезные распоряжения, что те сразу развили чрезвычайно бурную деятельность. К примеру, высотный разведчик-корректировщик, так называемый «дирижер войны», в прояснившемся небе над Римом появился уже около двух часов пополудни. Ветераны Восточного фронта, чудом выжившие во время прошлогодней летней мясорубки, сразу же сказали своим приятелям: «Ого, старый знакомый! Сейчас что-то будет…», – и, в зависимости от стороны на которой они участвовали в уличных событиях, старались либо потеряться куда подальше, либо занимали удобные места для наблюдения за предстоящими событиями.

Не так уж эти люди были и неправы. К тому моменту, когда «дирижер» начал на недосягаемой высоте нарезать круги над Римом, десантная бригада полковника Маргелова на скорости в сто двадцать километров в час уже полчаса мчалась на север по итальянским шоссе^[6], обдавая выстроившихся вдоль дороги итальянцев пылью и бензиновым перегаром, оглушая их ревом мощных авиационных моторов. Впечатлений у почтеннейшей публики, состоявшей из людей самых разных классов и сословий, было выше крыши. На такой скорости в эти времена не ездят даже спортивные автомобили (родиной которых, кстати, и является Италия). И это был только авангард десантного корпуса генерала Чуйкова. С небольшим разрывом (где-то полчаса) после бригады Маргелова на шоссе показались мчащиеся на такой же бешеной скорости водолеты следующей штурмовой бригады. Тяжелые танкодесантные СВП, перевозящие технику и личный состав гаубичной, противотанковой и зенитной артбригад двигались в арьергарде корпуса. Когда эти огромные, занимающие сразу две дорожных полосы, машины приближались к выстроившимся вдоль дороги людям, почтеннейшей публике от тяжелого низкого инфернального гула хотелось развернуться и бежать – чем дальше, тем быстрее; однако любопытство, как это обычно бывает, оказывалось сильнее страха.

До прибытия советских десантников в Вечный Город оставалось чуть больше четырех часов, с учетом предполагаемой дозаправки на аэродроме Чампино, в окрестностях Рима, куда после захвата его маргеловцами должна была начаться переброска посадочным способом стрелковых частей и аэродромных подразделений авиакорпуса ОСНАЗ Худякова. В дальнейшем, по мере развития ситуации, этот аэродром предполагалось сделать итальянским концом воздушного моста, по другую сторону которого находились контролируемые советскими ВВС югославские аэродромы Подгорицы, Тиваса и Дубровника. Расстояние от этих аэродромов до Рима в среднем составляет пятьсот километров. Для ленд-лизовского транспортника ДС-3 (он же советский лицензионный Ли-2), самого массового транспортного самолета в авиачастях СССР, время в пути – один час сорок пять минут в одну сторону, с учетом разгрузки-погрузки – четыре часа туда-обратно. Два рейса без дозаправки за восемь часов, потом два часа на заправку, осмотр техники и техобслуживание (иначе торопливость может выйти боком). Итого, с учетом наличия двух сменных экипажей на один самолет, транспортный авиаполк из двадцати машин способен перебросить в сутки около двухсот тонн грузов или двух тысяч человек личного состава. Всего три полка транспортной авиадивизии, прикомандированной к авиакорпусу Худякова, действующему на итальянском направлении, за сутки доставят к Риму шестьсот тонн грузов или стрелковую бригаду РККА полного состава. На переброску воздухом стрелковой дивизии без тяжелого вооружения понадобится двое суток, а с вооружением (вплоть до 122 мм гаубиц М-30) – уже три-четыре дня. Впрочем, до воздушного моста дело еще не дошло. Пока это были только предварительные расчеты, строящиеся на том, что все это время на маршруте будет стоять идеальная погода, при взлетах-посадках не случится каких-либо неприятных неожиданностей, а итальянские ВВС не окажут наведению воздушного моста никакого сопротивления.

Пока бригада Маргелова пожирала по шоссе километр за километром, в Риме события шли своим чередом. Часть солдат и офицеров гарнизона присоединилась к швейцарским гвардейцам, приготовившимся оборонять Ватикан, и к возглавляемому коммунистами народу на улицах, другая часть того, что еще вчера было итальянской армией, встала на сторону карабинеров и чернорубашечников, намеренных подавить очаги сопротивления, третьи объявили себя «нейтральными» и самодемобилизовались. Вечный Город превратился в арену скоротечных уличных стычек, в которых, как самые хорошо вооруженные, многочисленные и дисциплинированные, до поры до времени побеждали сторонники королевско-фашистской хунты. Конечно, простых людей на улицах было гораздо больше, чем карабинеров и чернорубашечников, да только большинство из них в качестве единственного средства для ведения боя использовало классическое оружие пролетариата – булыжник, что против винтовок и тем более пулеметов котировалось не очень. Поэтому возглавившие сопротивление коммунисты-гарибальдийцы выбрали тактику «удар-отскок», стараясь наносить врагу потери и сразу уходить – раньше, чем тот нанесет ответный удар.

Единственным оплотом, который пока держался в полном окружении и отбивал все наскоки, был комплекс зданий вокруг площади Святого Петра, обороняемый швейцарскими гвардейцами и отчасти итальянскими солдатами. Именно оттуда работала радиостанция, призывающая всех честных католиков к сопротивлению и неповиновению проклятым Богом фашистским режимам. Но рано или поздно все на этом свете кончается; и сопротивление последнего очага неповиновения правительству Бадольо неизбежно должно было угаснуть; но прежде чем это произошло, около шести часов вечера на южных окраинах Рима послышался заунывный утробный вой сотен авиамоторов и спорадическая пулеметная стрельба – злая и веселая. Так, короткими очередями, лупят те, кто знает, в кого и за что они стреляют, и при этом чувствуют себя правыми и неуязвимыми.

Теперь уже сторонники короля, маршала Бадольо и чернорубашечники ощутили себя слабыми и обиженными. Первоначально едва слышимая в Апостольском дворце, стрельба быстро приближалась – и вот уже Папа Пий, стоящий на балконе Апостольского дворца, видит, как по мостам через Тибр к Ватикану движутся колонны странных парящих машин, битком забитых солдатами в чужой форме, и как от них во все стороны разбегаются чернорубашечники и карабинеры в своих пышных мундирах. Некоторые из убегающих фигурок спотыкаются и падают, падаю, падают, потому что вслед им со странных машин короткими очередями бьют пулеметы. Одновременно в окрестностях Квиринальского дворца (резиденция короля) вспыхнула ожесточенная, но крайне короткая перестрелка, завершившаяся несколькими сильными взрывами. Бои в Вечном Городе продолжались, но все было уже предрешено. Королевско-фашистский режим пал, и его полная капитуляция была теперь лишь вопросом времени.

Тогда же, Рим, Ватикан, площадь Святого Петра.

Командир гвардейской, ордена Ленина, штурмовой бригады морской пехоты ОСНАЗ Гвардии полковник Василий Филиппович Маргелов.

Сражение за Рим было стремительным и скоротечным, отличаясь только отдельными вспышками ожесточения. Более-менее серьезный бой завязался только за королевский дворец, но там сопротивление удалось быстро подавить при помощи реактивных гранат объемного взрыва. Страшная, скажу я вам, штука: от нее не спасают никакие бетонные и каменные стены. Здание вроде бы целенькое, а внутри все в труху и человеческий фарш на стенах. Как доложил майор Авдеев, командир батальона штурмовавшего королевский дворец – и король и маршал Бадольо попали под его тяжелую руку и прекратили свое бренное существование. А нечего было стрелять из пулеметов по нашим солдатам, они от этого становятся очень нервными и начинают беспощадно палить в ответ на малейшее шевеление. Ну да хрен с ним, с этим королем; кто ему доктор, если сам дурак. Перешел бы чин чином на сторону Красной армии – так не только остался бы жив, но еще и орден какой-нибудь заработал бы, как его коллеги из Болгарии и Румынии.

А вот Муссолини мои бойцы по наводке падре Еугенио взяли целым и невредимым, с рук на руки приняв его у караула итальянских солдат. Выглядел этот тип, мягко выражаясь, неважно: морда красная, глаза выкаченные, изо рта пена как у бешеного бульдога. Сейчас как хватит его гражданин Кондрат – и все, передавай привет Сатане в аду. Сейчас, когда сопротивление монархо-фашистского режима сломлено, пышно одетые карабинеры с чернорубашечниками разбегаются от наших бойцов кто куда, а воспрянувший народ ловит их на улицах по одному и бьет смертным боем. Те, что еще вчера своим видом вызывали в людях только страх и желание перейти на другую сторону улицы, сегодня не возбуждают к себе ничего, кроме яростного желания втоптать их в землю и бить до тех пор, пока мятая груда тряпья не перестанет шевелиться. Мы в это дело почти не вмешиваемся. Во-первых – у нас нет лишних людей, чтобы содержать пленных, во-вторых – то, как итальянцы будут расправляться с врагами своего народа, это их личное дело. От этого Италия станет только чище. Всем прочим займутся войска НКВД, когда доберутся до Рима. Только – убедительная просьба, переведенная для меня на итальянский товарищем Марией, которая мало-мало лопотала по-русски: соблюдать чистоту и не бросать мусор на улицах.

И вот мы в Ватикане, на площади Святого Петра. Однако, историческое место. Мог ли я знать, полтора года назад первый раз вступая в бой под Ленинградом, что извилистые пути войны однажды приведут меня в Рим – такой далекий, что оттуда, из СССР, он кажется только сказкой. Ну ладно, где наша не пропадала. Войне далеко еще не конец, и она еще может привести нас и в Париж, и в Лондон, и в Мадрид. Кто его знает…

Водолеты остановились, и мои солдаты стали ловко соскакивать с них на древние камни мостовой, разминая ноги. Совсем недавно тут кипел бой: по площади разбросаны тела чернорубашечников и карабинеров, убитых и раненых в то время, когда они пытались атаковать папский дворец. Как сказала товарищ Мария, его защитники, швейцарская гвардия, вместо пышных церемониальных нарядов сейчас одеты в темно-синюю повседневную форму. Они еще не верят, что все кончилось и что люди, только что превосходящей толпой атаковавшие их позиции, при нашем появлении разбежались во все стороны будто стая перепуганных крыс.

На ступенях папского дворца обозначилось какое-то шевеление. Гляди-ка, ведь точно – идут прямо к нам. В середине сухонький такой мужичонка в очках, весь в белом с золотом, а вокруг него – спутники в черных сутанах с красными поясами и красными шапочками. Это что же – навстречу нам, советским осназовцам-десантникам, вышел сам Папа со всем конклавом?! Да обалдеть не встать! Процессия приблизилась к нам вплотную, и сопровождавший нас падре Еугенио опустился на колени. Но я, товарищ Мария, а также мои бойцы остались стоять на ногах, ибо нам, коммунистам, невместно вставать на колени хоть перед кем, даже перед Папой Римским, который считает себя чуть ли не наместником Бога на земле. Подойдя к нам совсем близко, Папа положил руку на голову падре Еугенио, как бы благословив его за труды, а потом посмотрел на нас: таких красивых, неколенопреклонённых и суровых, стоящих перед ним в полном боевом снаряжении. Мария быстро произнесла фразу по-итальянски, в которой я опознал только свою фамилию, Папа кивнул и поднял руки, перекрестив нас всех в воздухе, и что-то длинно и цветисто сказал в ответ.

– Он говорить, – шепнула Мария, – что благодарит тебя и твоих людей за спасение от Врага Всего Человечества. Теперь он думать лучше о коммунист, чем это быть раньше.

Договорив, Папа еще раз поднял руку в благословляющем жесте, а потом медленно пошел мимо моих бойцов, на ходу вглядываясь в их лица. Не знаю, что он там хотел увидеть, но лицо у него было вполне довольным.

6 апреля 1943 года, 11:15. Третий рейх, Бавария, резиденция Гитлера «Бергхоф».

Присутствуют:

Фюрер и главнокомандующий германской нации – Адольф Гитлер (Шилькгрубер);

Великий магистр и Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер;

Руководитель абвера адмирал Вильгельм Канарис;

Начальник Верховного командования Вермахта (OKВ) – генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель;

Начальник Верховного командования Люфтваффе (ОКЛ) – генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг.

Гитлер, возбужденный как бабуин во время гона, ворвался в комнату для совещаний, где его уже ожидали подельники.

– Скажите, господа, вы знаете о событиях в Италии? – вскричал он прямо с порога, потрясая в воздухе скомканным бланком радиограммы.

– Я слышал в утреннем сообщении по радио только несколько последних слов, – меланхолически произнес Кейтель. – Вроде бы дуче подал королю прошение об отставке по состоянию здоровья. В последнее время у него стало плохо с нервами. Но пока достоверно не известно, принял король его отставку или нет.

– Это вполне достоверно, Вильгельм! – вскричал Гитлер. – Дуче ушел в отставку, а маршал Бадольо возглавил правительство. Мой друг дуче ушел в отставку, вы понимаете?! Теперь мы не можем полагаться на Италию так, как полагались на нее раньше! Мы теперь вообще не можем на нее полагаться!

– Дуче ушел в отставку по собственной инициативе, мой фюрер? – поинтересовался Кейтель.

– В том то и дело, что нет! – взвизгнул Гитлер, топнув ногой. – Видимо, это случилось по настоятельной просьбе короля, на которого, в свою очередь, давил его двор, пораженный верой в проклятого распятого еврейского бога. Да и сам король тоже, как говорят, добрый католик, а потому сделает все, что прикажет ему главный жрец еврейского бога Римский Папа.

– Мой фюрер, – спросил Кессельринг, – я не ослышался – вы сказали, что итальянское правительство возглавил маршал Бадольо?

– Да, мой добрый Альберт! – вскричал Гитлер. – Маршал Бадольо возглавил итальянское правительство, а он злейший враг Рейха и арийского бога. У нас на Сицилии расквартирована целая бомбардировочная эскадра, и теперь нам надо немедленно решить, каким путем мы сможем вернуть наших людей на материк!

– Мой фюрер, – встревожился Кейтель, – необходимо немедленно выяснить, продолжат итальянцы воевать или бросят оружие?