– Очень хорошо, – сказал Османов, – сейчас мы все отправимся в здание управы, найдем вашего градоначальника господина Панкеева и объясним ему политику нашей партии. Он, как градоначальник, пусть занимается городским хозяйством, чистотой на улицах, качеством мостовых, вывозом мусора и нечистот, городскими учреждениями образования и здравоохранения. То есть всем тем, о чем вы, профессиональные революционеры, и понятия не имеете. Вашей же обязанностью, как председателя совета народных депутатов, будет следить, чтобы в городе соблюдались все декреты, постановления и законы советской власти. Кроме того, с сегодняшнего дня в городе начнет действовать управление народного комиссариата внутренних дел, к работе которого должны быть привлечены бывшие сотрудники бывшего полицейского управления. Разного рода люмпены, бандиты, воры вовсе не являются нам классово близкими, поскольку хлеб свой добывают не честным трудом, а грабежом, в том числе и простого народа. Подчиняться управление НКВД будет не вам и не градоначальнику, а напрямую товарищу Дзержинскому в Петрограде. Вы же, со своей стороны, должны подобрать два-три десятка молодых грамотных товарищей для включения их в штат этого управления для контроля за действиями бывших полицейских и для обучения ремеслу сыщика. Вам все понятно, товарищ Пахомов?

– Да, понятно… – тяжело вздохнул тот.

Майор Османов посмотрел на часы и махнул рукой.

– Тогда пошли, товарищи!

Три часа спустя Османов, Железняков, Махно и Пилкин вышли на площадь, урегулировав все вопросы и оставив в здании городской управы совершенно одуревших от свалившихся им на голову обязанностей Панкеева и Пахомова. На какое-то время обоим хватит заряда полученного оптимизма. Ну, а потом, примерно через месяц, через Мелитополь на Дон громить Краснова и Каледина пройдет корпус Красной Гвардии полковника Бережного, и сопровождающие корпус товарищи из Петрограда заботливо поправят образовавшиеся перекосы.

На городской площади было пустынно. Трупы уже вывезли за город, чтобы закопать в безымянной могиле, а дворники присыпали чистым речным песком пятна крови. Возле казачьей тачанки переминался с ноги на ногу мальчишка лет десяти, одетый хоть в чистую, но поношенную и заштопанную на локтях, не по росту большую рубашку.

– Вот, Мехмед Ибрагимович, – сказал Миронов, – мальчишка просится с нами, говорит, что сирота и хочет бороться за советскую власть. Я сказал ему, чтобы ждал вас, так как вы наш главный начальник.

– Сироту бросать нехорошо, Филипп Кузьмич, – ответил Османов и взмахом руки пригласил мальчика подойти.

– Дяденька военный! – сказал подбежавший мальчик. – Возьмите меня с собой, я вам пригожусь!

– Конечно, пригодишься, молодой человек, – сказал Османов, опускаясь перед мальчиком на корточки, чтобы разговаривать лицом к лицу. – Скажи-ка мне, юноша, а как тебя зовут?

– Пашкой кличут, – ответил малец, шмыгнув носом. – Пашкой Судоплатовым.

– А отца твоего как звали? – машинально спросил несколько обалдевший Османов.

– Анатолием, – ответил пацан. – Только помер он в этом году… – И мальчик снова шмыгнул носом.

– А мать у тебя жива? – спросил Османов.

– Жива, дяденька, – сказал будущий гений советской разведки. – Только нас у нее четверо, и ей всех не прокормить. Возьмите меня с собой, дяденьки, я грамотный – читать и писать умею. Я вам пригожусь!

«Так… – подумал Османов, – придется его взять. Ведь, если не с нами, то с другими, но из дома убежит. Пропадет ведь…»

– Хорошо, сказал Османов, выпрямляясь и беря мальчика за руку, – идем.

Подойдя к своему коню, Османов птицей взлетел в седло и попросил войскового старшину Миронова:

– Филипп Кузьмич, а ну-ка подай мне этого героя…

Усадив юного Павла Судоплатова перед собой, майор Османов посмотрел на багровое солнце, склонявшееся к горизонту, и скомандовал:

– По коням! Рысью, марш-марш!

12 декабря (29 ноября) 1917 года. Полдень. Остров Гельголанд.

Капитан-лейтенант кайзермарине Лотар фон Арно де ла Перьер

Вот мы и дома. Низкое, серое небо Северного моря, короткая злая волна, пронизывающий ледяной ветер. Но при всем при том дом есть дом, каким бы он ни был. Самое главное, мы вернулись, сделав то, на что в обычных условиях нельзя было и рассчитывать. Успех похода был оглушительным. На счету у наших русских кригскамрадов оказались два крупнейших британских трансатлантических лайнера, перевозивших американскую пехотную дивизию. Думаю, что янки, которые никогда не отличались особой храбростью и всю свою историю предпочитали воевать с индейцами или мексиканцами, теперь призадумаются, а так ли нужна им эта война в Европе…

Северная Атлантика в это время – большая холодная братская могила, в которой места хватит для десятков тысяч человек. В ней уже нашли свой конец шестнадцати тысяч американцев. У них практически не было шансов уцелеть. Они были приговорены к ужасной гибели еще в тот момент, когда герр Алекс, беспощадный, как средневековый викинг, произносил роковые слова: «Боевая тревога, торпедная атака!».

При этом я не заметил ни в ком из русских ни колебаний, ни сожалений. Мы, немцы, несмотря на то, что пресса Антанты изображает нас свирепым воинством Аттилы, на самом деле народ сентиментальный. И поэтому мне даже стало немного жалко тех американских парней, которых хитросплетения мировой политики и Божий промысел обрекли на безвременную страшную смерть в морской пучине.

Но я тут же вспоминаю про наших солдат, сидящих сейчас в заливаемых жидкой грязью окопах Западного и Итальянского фронта. И вся моя жалость к погубленным нами американцам сразу исчезает. К тому же я не забыл, что до того, как наш любимый гросс-адмирал Тирпиц заключил с русскими мир, Алекс и его кригскамрады с такой же свирепой жестокостью топили немецкие корабли и убивали немецких солдат.

Однажды после вахты, когда мы сидели в его каюте и развлекались тем, что русские называют «задушевным разговором», Алекс сказал мне:

– Понимаешь, Арно, там, у Моонзунда, вы воевали с нами. Нельзя было просто сказать вам: «остановитесь и уходите». Нас бы просто никто не услышал. Чтобы потом заключить почетный мир с вашей страной, нам нужна была убедительная победа, и мы ее добились. Теперь же нам с немцами нам почти нечего делить… Потому-то вы на моей субмарине, а мы топим ваших врагов…

– Алекс, – неосторожно спросил я, – а если бы нам, русским и немцам, было бы что делить на этой войне?

– Тогда, – жестко ответил фрегаттен-капитан Павленко, – эта война окончилась бы подписанием капитуляции в разрушенном и заваленном трупами Берлине. Вся эта дурь с разложением армии, солдатскими комитетами, братаниями и прочей ерундой стала возможна только потому, что русский солдат не видел в солдате немецком своего смертельного врага. Когда мы, русские, начинаем драться всерьез, то пощады не жди…

Он немного помолчал, а потом спросил:

– Арно, ты ведь знаешь, что фельдмаршал Гинденбург планировал с цеппелинов бомбардировать Петроград бомбами с хлором и ипритом? Ты можешь представить, сколько мирных обывателей, женщин, детей и стариков могло погибнуть из-за этого маньяка? Среди них могло быть и немало немцев. Ведь нет такого крупного города в России, за исключением, пожалуй, Риги, где бы жило столько немцев, сколько в Петербурге. И если бы это произошло, Арно, вы бы узнали, что такое настоящая война по-русски. По счастью, наша разведка и наше командование оказались на высоте, а наша авиация разбомбила базы цеппелинов и склады с химическим оружием. И не случилось того, после чего почетный мир бы между нами оказался бы невозможен. А потом под бомбами пришел конец и самому Гинденбургу. И вот, Арно, сейчас мы с тобой больше не враги, а соратники, и почти союзники.

– Да, – сказал я, – понимаю. Вы, русские, уже прислали в Германию хлеб, и голод в наших городах сменился недоеданием. Это, конечно, тоже плохо, но нашим людям уже не грозит голодная смерть. Когда я из Австрии ехал в Гамбург, то своими глазами видел то, что я бы назвал новым «Великим переселением народов». Эшелоны… эшелоны… эшелоны… Пехота, кавалерия, артиллерия. И все – с востока на запад, один за другим. Думаю, что британцы и французы должны уже запаниковать. Но вот ведь вопрос – как долго продлится наша дружба?

– Арно, – сказал Алекс, – хоть среди вас, немцев, порой и попадаются откровенные мерзавцы и садисты, но в основном на вас можно положиться. Пока вы не разобрались со своими противниками на Западном фронте, никаких пакостей мы от вас не ждем. Потом, возможно, кого-то из немецких политиков может одолеть жадность, и он захочет украинских черноземов и кавказской нефти. Но это может случиться, а может и нет… С англосаксами все значительно хуже. Они даже во время войны так и норовят подставить своего союзника, заставить нести ненужные потери или терпеть поражение, чтобы увеличить за его счет свою долю добычи. Вот где у нас сидят все эти англичане и американцы, которые так гордятся своей свободой и демократией, а на самом деле являются не более чем жуликами и ворами. Эта вторая причина, по которой наше командование так поспешно вывело Россию из войны. Союз с теми, кто не знает таких понятий, как честность и совесть, смертельно опасен. Запомни это, Арно – у вас в Германии среди политиков тоже хватает англофилов. Ты, дружище, весьма уважаемый в Германии человек. Когда закончится война, подумай, не стоит ли тебе заняться политикой, собрав вокруг себя всех честных людей. А иначе политика займется вами…

Я понял, что этот разговор Алекс завел неспроста, и что он хотел им дать мне пищу для размышлений. Ведь мой собеседник был не простой человек. Если честные люди не будут стремиться во власть, то их место займут негодяи.

На следующий день, когда субмарина уже была в Северном море на подходе к Гельголанду, мы вдруг обнаружили, что вокруг нас полно минных банок, противолодочных сетей, британских миноносцев, корветов и вооруженных траулеров. Через некоторое время был обнаружен и центр, вокруг которого клубился весь этот британский «зверинец». Им оказался линейный крейсер типа «Лайон», патрулировавший Северное море и, скорее всего, являвшийся флагманом и защитником всей этой мелюзги. Что же, зря он оказался прямо на нашем пути к базе… Какой же настоящий подводник сможет спокойно пройти мимо такой роскошной добычи?

Фрегаттен-капитан Павленко приказал перейти на батареи, убрать РДП и продолжать подкрадываться к цели в самом малошумном режиме. РДП – это гениальное русское изобретение, позволяющее использовать дизели и вентилировать отсеки, находясь на перископной глубине. По-немецки это устройство называется «шнорхель», и теперь им будут оснащаться все немецкие подводные лодки, на горе и ужас британцев.

Хотя здесь и было все значительно сложнее, чем при охоте на «Мавританию», но малошумный режим для этой лодки – нечто невозможное в наши дни. Алекс мне говорил, что его «Алроса» и в двадцать первом веке была самым бесшумным подводным кораблем мира.

Мы подкрались на дистанцию торпедного выстрела, не поднимая перископ и ориентируясь только с помощью акустики. Таким образом, нам удалось до самого последнего момента оставаться незамеченными для многочисленной свиты британского линейного крейсера.

Двухторпедный залп, тиканье секундомера… Сначала мы услышали сдвоенный взрыв, а потом грохнуло так, что вздрогнула вся лодка. На британском корабле, похожее, взлетели на воздух то ли артпогреба, то ли котлы, то ли и то, и другое одновременно… И сразу нам стало понятно, что у британского короля теперь на один линейный крейсер меньше. Нас при этом даже не заметили.

Тут дело было в еще одной хитрости русских. В наших торпедных аппаратах торпеда выбрасывается наружу сжатым воздухом, и местоположение подводной лодки выдает лопающийся на поверхности воздушный пузырь. У русских все хитрее. У них сжатый воздух толкает поршень, который вытесняет воду, в свою очередь выбрасывающую торпеду из аппарата. Никакого пузыря воздуха нет, и лодка не демаскируется.

Пока британцы суетились, искали того, кто потопил их флагман и занимались спасательными работами, мы тихо-тихо проскочили прямо к базе, всплыв чуть ли не у самых боновых заграждений.

– Алекс, – сказал я фрегаттен-капитану Павленко, когда все закончилось, и мы были в безопасности, – думаю, что британского льва кто-то хорошенько растревожил, раз уж прямо возле наших баз они проявили такую активность.

– Скорее всего, они так торжественно хотели встретить нас с тобой, – ответил он. – Очевидно, британцы уже догадались, чьих рук дело – потопление «Олимпика» с «Мавританией» – и теперь желают отчитаться перед своими американскими союзниками об уничтожении нашей подлодки. Ведь обычная германская субмарина была бы весьма уязвима для такой облавы, возвращаясь в базу на дизелях и в надводном положении… Но, как говорят у нас, лимонники пошли по шерсть, а вернулись стриженными. В следующий раз будут уже осторожнее.

– Да, – сказал я, подумав, что следующий раз буду один перед лицом проблемы, – они точно будут еще осторожнее.

А на пирсе нас торжественно встречал сам гросс-адмирал Тирпиц – с оркестром, цветами и двумя жареными молочными поросятами. Оказывается, есть у русских подводников такой вкусный обычай – по поросенку на потопленный корабль. Я намекнул, что неплохо бы прибавить еще одного поросенка, ведь на нашем счету был еще один потопленный нами корабль, причем не менее ценный, чем два трансатлантического лайнера.

Прямо же тут, на пирсе, я получил из рук моего любимого адмирала погоны корветтен-капитана, Рыцарский крест и приказ о назначении командиром большой подлодки U-157, которая должна стать флагманом целого отряда из шести однотипных кораблей.

Попрощавшись со своими русскими друзьями, я немедленно убыл в Гамбург, где велась подготовка к первому групповому походу отряда подводных лодок в Атлантику. Моей задачей было, используя опыт похода с русскими, проверить, все ли сделано правильно, и не надо ли еще чего еще изменить или исправить, пока есть время. Алекс, кажется, называл такие отряды «волчьими стаями». Ведь волки не охотятся в одиночку.

В войне на море против Британии наступал новый этап, и грядущий 1918 год определит победителя в этой борьбе.

13 декабря (30 ноября) 1917 года. Утро. Екатеринославская губерния. Станция Новоалексеевка в тридцати двух километрах перед Чонгарским мостом.

Утром 13 декабря по старому стилю железнодорожная станция Новоалексеевка и пристанционный поселок выглядели так, словно через них прошла банда буйных ландскнехтов герцога Валленштейна. Выбитые стекла в окнах вокзала, разгромленные лавки… Холодный сырой ветер, дующий с Сиваша, раскачивал труп повешенного на фонаре мужчины в окровавленном исподнем. Местные жители в ужасе попрятались по домам и не показывали на улицу носа. Но это не спасало их от расправы тех, кто сейчас правил бал в Новоалексеевке.

Захватчиков интересовали две вещи – самогон и бабы. Ну и чужое барахло, естественно. В поисках всего этого они были беспощадны. Насилия и убийства стали в Новоалексеевке обыденным делом. Станцию «взял на шпагу» (не подберешь другого слова) отряд р-р-революционных матросов, большевиков и анархистов, в середине ноября самовольно отправившихся из Севастополя на Дон «бить Каледина». А чего было его бить? В этой версии истории Войсковой атаман Донского Казачьего войска генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин находился в весьма противоречивом положении, поскольку ход событий просто не давал ему повода к чему-нибудь такому контрреволюционному.

Приход к власти правительства Сталина 13 октября по старому стилю и начало новой фазы революции на Дону поначалу просто не заметили – настолько буднично и обыденно это случилось. Еще одна проходная фигура, решили все. И ошиблись. Тем более что в те дни все внимание было приковано к сражению, разыгравшемуся в водах вокруг острова Эзель. Местные газеты, не получая из Петрограда достоверной информации, занимались придумыванием подробностей разгрома немецкого флота и десанта. Впрочем, они отмечали некую несуразность и фантастичность всего происходящего. Давно на фронте не случалось ничего даже близко похожего. Да и газетам на Руси к этому времени уже перестали верить.

Первые декреты нового правительства «О Земле» и «О Мире» на Дону встретили тоже в целом положительно. Казаки не остались в стороне от так называемого «черного передела» земли, происходившего в России летом семнадцатого. Не тратя время попусту, они оперативно растащили по своим станицам и хуторам имущество немногочисленных в Донской области помещичьих усадеб. Да и воевать непонятно за что казакам давно уже поднадоело.

Подтверждение новым правительством территориальной целостности России, воссоздание МВД, сталинский декрет «О беспощадной борьбе с преступностью» и последовавший за этим разгром мятежа Свердлова-Троцкого, произведенный с неожиданной решительностью, даже жестокостью, настолько соответствовали самым глубинным чаяниям атамана Каледина, что он даже послал председателю Совнаркома товарищу Сталину поздравительную телеграмму. Было такое дело.

В ответной телеграмме Сталин поблагодарил атамана за правильное понимание политического момента и сообщил, что «при соблюдении лояльности к центральной власти и принципа неделимости территории России, а также при соблюдении советского выборного законодательства, казачьи войсковые круги могут быть уравнены в правах с местными Советами, со всеми вытекающими отсюда последствиями».

Насколько эта телеграмма, кстати, напечатанная в донских газетах, успокоила Каледина и его окружение, настолько же она встревожила руководство местных советов, в основном имевших влияние в промышленных городах: Ростове и Таганроге.

Совнарком занял примирительную позицию по отношению к казачеству, а это ставило крест на планах полного захвата власти и сведения старых счетов. Среди рабочих промышленных городов, солдат запасных полков, иногородних и слоев беднейшего казачества была развернута бешеная агитация за силовое свержение «калединщины». Товарищи в Ростове решили взять власть силой и поставить Сталина перед фактом. Не понимали эти недоумки, что ставить Сталина перед фактом – вещь, чреватая большими для них неприятностями.

Тем временем события понеслись галопом. В течение короткого отрезка времени случились: отмена осенних выборов в Учредилку и назначение на весну всеобщих выборов в Советы всех уровней, обращение к народу бывшего императора Николая II, заявившего о поддержке правительства Сталина. И самое главное – как гром с ясного неба, «Рижский мир». Заключение мирного договора с Германией и прекращение боевых действий с Австро-Венгрией стали приятным сюрпризом для населения России. Для союзников по Антанте оно стало громом среди ясного неба. Им предстояло теперь сражаться один на один с армиями Германии и Австро-Венгрии. Эмиссары Антанты наперебой стали осаждать атамана Каледина, требуя, чтобы он разогнал на Дону Советы, ввел военное положение и объявил «самостийную Донскую область», заявив о «верности союзническому долгу» и о «продолжении войны до победного конца». Только их никто и случать не захотел. Казаки, досыта наевшиеся бессмысленной войной, отнюдь не рвались воевать с немцами или с кем-нибудь еще, о чем этим «союзникам» и было прямо и грубо заявлено.

Все это еще больше обострило желание местных революционеров взять власть. И тогда, чувствуя, что дело пахнет керосином, 27 октября по старому стилю атаман Каледин разогнал Советы в Ростове и Таганроге, арестовал их вожаков и, «не желая проливать кровь», выслал их за пределы Донской области.