Часть 17. Конец дракона

20 июня 1904 года, поздний вечер. Великобритания. Старинная усадьба XVII века в окрестностях Дувра.

Утомленное солнце ушло куда-то за холмы старой доброй Англии. Смеркалось. Три джентльмена снова заняли свои места у камина, только вот место сэра Уильяма Уолдгрейва, графа Селбурна, безвременно усопшего от свинцовой маслины в висок, занял новый Первый лорд Адмиралтейства, рыцарь Британской империи сэр Джон Арбенотт Фишер по прозвищу Джеки. В отличие от некоторых, занимавших свои должности в соответствии с титулами и заслугами предков, сэр Джон был моряком до мозга кости, насквозь просоленным в боях и походах (насколько это позволяла относительно мирная и спокойная вторая половина девятнадцатого века).

Родившись в 1841 году, в службу будущий адмирала Фишер вступил в возрасте тринадцати лет, сразу попав на Восточную (Крымскую) войну (1854–56 годы); кроме того, участвовал в англо-китайской (1859–1860 годы) войне и египетской экспедиции (1882 год). Это, конечно, не время кровавого рубилова семнадцатого и восемнадцатого веков, когда в грохоте пушечных залпов англо-испанских, англо-французских и англо-голландских войн Британия зубами выгрызала себе место первой морской державы. Также это не время сражений мировых войн двадцатого века, во время которых крейсера и линкоры-дредноуты медленно уступали пальму первенства авианосцам и подводным лодкам, но все же это лучше, чем ничего. По своей сути адмирал Фишер был не только флотоводцем, но и геополитиком, он понимал не только то, как добиться победы в войне на море (линейная тактика), но и то, за какие пункты на мировой карте воевать стоит, а за какие нет.

– Итак, джентльмены, – скрипучим голосом произнес британский премьер-министр Артур Джеймс Бальфур, – я вынужден констатировать, что могуществу Британской империи брошен вызов, и если мы не сумеем на него достойно ответить, то солнце над ней закатится навсегда. Прошу вас иметь это в виду. Сэр Генри, вам слово.

– Сэр Артур и вы, достопочтенный сэр Джон, – ответил министр иностранных дел Ге́нри Чарльз Кит Пе́тти-Фицмо́рис, – к нам поступила информация, что русским стало достоверно известно, что за предотвращенным их полицией покушением на царя Николая стояла наша агентура. Каким-то образом им удалось арестовать нанятого нами исполнителя из русских революционеров и вытрясти из него всю подноготную…

– Да, – хмыкнул Джон Фишер, – русские не только вскрыли вашего агента как банку с анчоусами, но и поделились этой историей с газетными писаками. Теперь все желтые газетенки – от их Петербурга до нашего Лондона – обмусоливают эту пикантную новость. Скажите, сэр Генри, вам нравится выглядеть идиотом? Вы, что, в самом деле, пообещали этому олуху миллион швейцарских франков золотом за убийство русского царя? Не слишком ли много за попытку произвести впечатление на публику?

– Обещать деньги, – гордо ответил британский министр иностранных дел, – это еще не значит дать их. Во-первых – этому господину Савинкофф требовалось выполнить свою миссию и убить русского царя, оставшись при этом в живых. А это очень трудно, почти невозможно. Во-вторых – выполнив свою миссию, ему было необходимо суметь выбраться из России, избежав внимания полиции, и прибыть в Швейцарию. А это, скажу я вам, не так просто, особенно если учитывать, что мы будем крайне не заинтересованы в благополучном исходе этого анабазиса. И в-третьих – нашему герою, даже если бы он благополучно добрался до дверей банка, потребовалось бы доказать, что это он убил русского царя, а не кто-то другой. А если бы наш клиент начал буянить, то его можно было бы арестовать за попытку ограбления банка, после чего через день-два он бы повесился в местной тюрьме. Как говорят наши кузены – ничего личного, только бизнес. Если мавр уже сделал свое дело, так зачем же ему еще и платить?

Адмирал Фишер удовлетворенно кивнул.

– Спасибо за разъяснение, сэр Генри, – сказал он, – но, в любом случае, мне кажется, что вы увлеклись мышиной возней и стрельбой из пушек по воробьям. Да, принято считать, что сто лет назад смерть русского императора Павла спасла нашу Империю от похода русских казаков в Индию. Но при внимательном рассмотрении эта версия не выдерживает ни малейшей критики. Поход в Индию через огромные неизведанные расстояния, через земли многочисленных туземных владык, с армиями которых потребовалось бы сражаться на каждом шагу, был порождением бредовой фантазии психически ненормального человека. Эти казаки погибли бы все до единого, даже не успев дойти до гор Центральной Азии, и Британия не потратила бы на это ни единого фартинга. Проблема ведь не в том, какой владыка – плохой или хороший, с точки зрения Британской империи – сидит на троне в Петербурге. Проблема даже не в существовании России, как некой злой силы, которая повсюду стремится гадить британцам. Проблема в самом существовании огромных континентальных пространств, над которыми не властны броненосцы Его Величества. Любая континентальная держава, которая сумеет установить контроль над этими пространствами, неизбежно станет нашим смертельным врагом. Вы думаете, что все наши проблемы решатся, если вы расшатаете и разрушите Россию? Да черта с два. На этом ваши настоящие проблемы только начнутся. Свято место пусто не бывает. Или на месте разрушенного возникнет новое русское государство – молодое, голодное и злое, власти которого возьмутся за интенсивное развитие своей индустриальной мощи, или эти пространства захватит и так уже до предела индустриализированная Германия, получив в свое распоряжение то, чего ей так не хватает для развития с максимальной скоростью. Ведь Россия – это не только огромные пространства Восточной Европы, Сибири и Центральной Азии, но и неисчерпаемый ресурс рабочей силы, необъятные территории, пригодные для сельского хозяйства, и источник промышленного сырья практически всех видов. И для перевозки этого сырья от мест добычи к местам переработки русским нет необходимости строить флот грузовых трампов, которые повезут хлопок, чай, руду, уголь и нефть. Совсем нет. У них эта задача решается прокладкой железных дорог, что они и делают, и вполне успешно…

– На что вы намекаете, сэр Джон? – спросил Артур Джеймс Бальфур, – мы вас не понимаем, говорите, пожалуйста, яснее…

– Я хочу сказать, – ответил адмирал Фишер, – что битва слона и кита, в которую мы играем с русскими, идет на пользу совсем не нам, а нашим потенциальным конкурентам – французам, германцам и, самое главное, нашим заокеанским кузенам. Если вы посмотрите, какими темпами развиваются Североамериканские Соединенные Штаты, то сразу увидите, где находится настоящая угроза. И не надо уповать на то, что мы разговариваем с ними на одном языке, ведь это отнюдь не помешало тому, что между нами уже случились целых две англо-американских войны. Сейчас они исповедуют доктрину Монро, препятствуя влиянию европейских держав на дела американского континента, но я уверяю вас – однажды эта маска мнимого миролюбия будет сброшена, и наши кузены предъявят свои претензии на мировое господство. Не стоит забывать и про европейские дела. Самое страшное случится, если русский император (не один, так другой) разорвет союз с французами, которые предали Россию еще в самом начале этой злосчастной войны, и с разбегу бросятся в объятия Германии. Этого монстра, джентльмены, нам будет не одолеть даже в союзе с французами, австрийцами и турками. Сначала на суше подвергнутся разгрому наши союзники, а потом придет и наш черед лицом к лицу встать с объединенной мощью континентальной Европы. Проблема кузенов в таком случае отходит на второй план, потому что мы до нее банально не доживем. Нет, государство с названием «Британская империя», скорее всего, сохранится, но это уже не будет та великая Империя, над которой никогда не заходит солнце, а всего лишь ее жалкое подобие.

После слов адмирала в зале с камином наступила гробовая тишина, в которой было слышно только, как трещат сгорающие в огне дубовые дрова.

– Что вы предлагаете, сэр Джон? – некоторое время спустя недовольно произнес британский премьер-министр, – только, пожалуйста, без этих ваших исторических экскурсов и патетики.

– Можно и без патетики, сэр Артур, – ответил адмирал Фишер, – если быть кратким, то мое предложение сводится к тому, чтобы совершить в нашей политике поворот «все вдруг» на шестнадцать румбов и немедленно прекратить вражду с Россией. Продолжение нынешнего политического курса прямым путем затолкает эту важнейшую страну в уже раскрытые германские объятия, и тогда уже ничего нельзя будет исправить.

Артур Бальфур и Ге́нри Пе́тти-Фицмо́рис переглянулись, после чего британский премьер-министр важно произнес:

– Мы, сэр Джон, собственно, и без ваших мудрых указаний собирались предложить России быть младшим партнером в союзе против Германии, но не раньше, чем она потерпит поражение от Японии и растеряет большую часть своих великодержавных амбиций…

Адмирал Фишер в ответ скептически фыркнул.

– И в тот момент, когда вместо поражений Россия стала одерживать одну победу за другой, вы, сэр Артур, запаниковали и наделали глупостей, вроде покушения на русского царя и попытки нападения на русскую территорию, последствия которых теперь крайне трудно устранить…

Немного помолчав, адмирал Фишер добавил:

– Знаете, сэр Артур, сразу после своего назначения на нынешнюю должность я имел аудиенцию у Его Величества короля Эдуарда, и он сказал, что ему очень не нравится, что его правительство – то есть вы, джентльмены – оказалось замешанным в ту позорную историю с заговором по убийству русского царя. И не только потому, что предполагаемая жертва покушения по странному совпадению приходится ему родным племянником. Совсем нет. Жизнь любого из помазанников божьих священна, и тот, кто покушается на одного монарха, покушается и на остальных. Ведь в эти игры можно играть с двух сторон сразу…

– Но, сэр Джон, – сдавленно проговорил Ге́нри Пе́тти-Фицмо́рис, – в данном случае имело место потустороннее вмешательство. Мы считали, что имеем право на экстраординарные меры, чтобы восстановить статус-кво…

Джон Арбенотт Фишер на мгновение прикоснулся рукой к груди – там, во внутреннем потайном кармане, лежало полученное им несколько дней назад довольно откровенное письмо, подписанное P. P. Odintsov. Написано и отправлено оно было еще задолго до эпического провала набега адмирала Ноэля на острова Эллиотта, но это ничего не меняло. Автор этого послания предвидел и сам этот набег «при первом же удобном обстоятельстве», и то, что в итоге последовавших за ним разборок адмирал Фишер будет назначен первым адмиралтейским лордом. Единственной ошибкой мистера Одинцова было только то, что адмирал Ноэль выплыл целым и невредимым прямо в руки своим пленителям, вместо того, чтобы упокоиться на дне Желтого моря. Ну и черт с ним! Это в любом случае ничего не меняет. Самое главное, что описанный в письме сценарий развития событий был весьма вероятен, и при этом очень активно не нравился адмиралу Фишеру. Не нравился этот сценарий и человеку, написавшему это письмо^[1]. Это давало надежду на то, что совместными усилиями им удастся как-нибудь вывернуться из весьма неприятной ситуации^[2].

– Сэр Генри, – ехидно произнес адмирал Фишер, – ваши экстраординарные меры только ухудшили ситуацию. Вместо того чтобы попробовать понять пределы могущества противостоящей вам силы, вы бросились на нее в неподготовленную атаку и потерпели поражение. Впрочем, Его Величество считает, что от той истории с господином Савинкофф ущерб нашей репутации был минимальным. Ведь у него нет никаких доказательств, что тот самый мистер Доу ДЕЙСТВИТЕЛЬНО представлял правительство Его Величества. Глупость, которую по приказу моего предшественника отчебучил адмирал Ноэль, гораздо серьезнее. Там и доказывать ничего не надо, все и так налицо. Меня потому и назначили первым лордом Адмиралтейства, что, будучи главнокомандующим в Портсмуте, я никоим образом не мог иметь отношения к этой авантюре. Великобритания в опасности, и вы сами вызвали на ее голову эту бурю. Подумайте об этом, джентльмены…

– Хорошо, сэр Джон, – сказал британский премьер, вставая, – мы подумаем об этом, как и о многом другом. Хотя, сказать честно, вы все же не смогли убедить нас в своей правоте. Поэтому тоже позвольте дать вам совет. Вы лучше решайте свои военно-морские вопросы по защите интересов Великобритании на морях, а политику и выбор союзников позвольте определять тем, кто в этом разбирается лучше вас. На этом желаю всего наилучшего…

Произнеся это, премьер-министр нацепил на голову шляпу-котелок, взял трость и покинул каминный зал в полной уверенности в своей святой правоте. Следом за ним вышел Ге́нри Пе́тти-Фицмо́рис и, наконец, последним на выход собрался Джон Арбенотт Фишер, с иронической усмешкой на губах.

Существовать кабинету Артура Бальфура оставалось несколько дней. В результате последних событий Парламент просто клокотал от ярости, и даже собственная фракция отказала премьеру в лояльности. А кому же понравится терять эскадры в мирное время, причем при санкционированной Правительством попытке неспровоцированного нападения на территорию равновеликой мировой державы? Это вам не Британия сто пятнадцать лет спустя с безумной непотопляемой премьершей Терезой Мэй и бесконечными дебатами в парламенте по поводу того, насколько виноваты русские и лично Путин в том, что Британии теперь необходимо выходить из Европейского Союза. Тут все проще и одновременно сложнее; и поэтому власти в Британии в ближайшие дни предстояло в корне измениться. А там кто знает, как лягут карты… Все может быть.

* * *

21 июня 1904 года, утро. Великое Княжество Цусимское, дом в окрестностях Такесики, занятый Её Императорским Высочеством для собственных нужд.

Великая Княгиня Ольга Александровна Романова.

Уже неделю я живу в маленьком^[3] японском домике, кушаю из маленьких тарелочек традиционные японские блюда и пью из маленьких чашечек традиционный японский зеленый чай. Прислуживает мне пожилая японская пара и их взрослая дочь, ни слова не понимающие по-русски и лишь чуточку разумеющие по-английски. Глава семейства, господин Иида Окуто, служит за садовника и привратника, его жена, госпожа Хиро, стряпает на кухне, а дочь по имени Мисаки убирает в доме и помогает моей горничной Асе и ее помощнице кореянке У Тян. Теперь каждый вечер Мисаки и У Тян макают меня в японскую ванную офуро (представляющую собой дубовую бочку, наполненную крутым кипятком, настоянным на травах), после чего кладут на массажный стол и, смазав все тело ароматическим маслом, в четыре руки начинают мять наподобие того, как русская баба старательно месит тесто на пироги. Во время самой процедуры все это кажется ужасной пыткой, но потом легкость в теле образуется просто восхитительная, и засыпаю я как младенец, зачастую прямо во время вечернего чтения с книжкой в руках.

Из сбивчивых невнятных объяснений моих временных слуг я поняла, что двух их сыновей сожрала беспощадная война, как и жениха девушки Мисаки. И это не единственная семья на острове, понесшая такие горестные потери. Но они не винят меня и других русских в постигших их несчастьях. Ведь Япония сама напала на Россию, поэтому и причина бед простых японцев находится не в Петербурге, а в Токио; но я все равно по-человечески выразила им свое соболезнование. Они же не виноваты в том, что их правительство начало эту войну. Впрочем, я признаю и правоту моего Александра Владимировича, который говорит, что когда прямо напротив тебя стоит жестокий враг с оружием наизготовку, то ты сначала должен его убить, а лишь потом думать об абстрактном гуманизме. В человека этот враг превратится только тогда, когда бросит наземь оружие, поднимет вверх руки и взмолится о пощаде. А пока враг не сдался – его следует уничтожать самыми беспощадными способами. Не мы начали эту войну, но нам ее заканчивать.

С другой стороны, можно было бы сказать, что простым русским мужикам и бабам тоже не нужна ни Маньчжурия, ни Корея, ни база нашего флота в Порт-Артуре. Но это впечатление обманчиво. Павел Павлович, к которому я ежедневно хожу на занятия по практической политике, поясняет, что те, кто не хочет воевать за Порт-Артур и Сеул, скоро будут иметь проблемы с японцами под Читой и Хабаровском, а потом и жестокую междоусобную свару между собой. Поскольку глобализация – процесс естественный и объективный, то уж лучше мы, русские, будем в нем активной составляющей, а японцы пассивной, а не наоборот. К тому же Российская империя, в отличие от остальных, никак не делит своих подданных по сортам. Крестись, служи, приноси пользу – и никто даже не вспомнит о том, какого ты роду-племени. Вот так и с цусимскими японцами – мой Александр Владимирович сразу предложил им выбрать: либо они принимают присягу на верность Цусимскому княжеству и Российской империи и остаются; либо берут столько, сколько смогут унести на руках, и уезжают на территорию Японии, где их никто не ждет.

Большинство местных жителей решили остаться и связать свою жизнь с Великим княжеством Цусимским и Российской империей. Такое же решение приняла и семья господина Иида, обслуживающая мое временное жилище, и я за них очень рада. Теперь они тоже будут моей заботой как будущей государыни; ведь помимо того, что, по словам Павла Павловича, мне предстоит стать Императрицей Всероссийской, по мужу я буду Великой княгиней Цусимской… И тут в связи с этим возникает еще один вопрос: люблю ли я своего Александра Владимировича, или он мне просто по-детски нравится, как полная противоположность моему теперь уже бывшему так называемому супругу?

Быть может, я вижу в нем не своего будущего мужа, а всего лишь Защитника и Оберегателя, этакое продолжение дорогого Папа, который трагически умер, когда я была еще ребенком. Ведь в присутствии этого человека меня не охватывает любовная лихорадка, как ее описывают в романах, не тянет сорвать с себя одежды и отдаться любимому целиком и полностью. Просто когда мы с ним встречаемся, мне сразу становится тепло и спокойно, как будто от невзгод этого ужасного мира меня отделяет несокрушимая каменная стена. Так же, как и Папа, Александр Владимирович крайне скуп на слова. Когда мы встречаемся для прогулок над морским берегом, то говорю в основном я, а он только слушает, лишь иногда вставляя редкие, но очень веские замечания. Но зато каждое из этих его слов для меня воистину на вес золота. Поэтому вопрос о нашей любви надо отложить на потом, на тот момент, когда таинство венчания соединит нас перед Богом и людьми; и вот тогда больше ничем не сдерживаемая страсть имеет все шансы полыхнуть во мне подобно степному пожару…

И самый главный вопрос: любит ли меня мой жених? Что если наш будущий брак для него всего лишь часть карьеры? Все же, наверное, нет – для этого Александр Владимирович слишком искренен. Порой мне кажется, что ему глубоко безразлично мое положения и я нравлюсь ему просто как человек… а иногда меня все же охватывают сомнения – не совершаю ли я ошибки, второй раз вступая в брак с чужим мне, собственно, мужчиной… Обычно такие вопросы мучают меня на сон грядущий, когда я остаюсь наедине с каким-нибудь душещипательным французским романом. Но потом, когда наступает утро, все сомнения рассеиваются вместе с ночным мраком, а встреча с Александром Владимировичем во время общего обеда в доме Павла Павловича и вовсе всякий раз становится для меня настоящим праздником…