– Знаем, мы, что вы за люди!..

– Да отпусти ты меня бога ради, чего тебе надо?

– Я доложу их высокородию, там сами разберутся!

Глаха задумался о своей судьбе. Он никак не мог понять, чего от него надо этому человеку, почему он грозится донести начальству. Ведь он, Глаха, так стар и дряхл, что никому нет от него никакого вреда. А между тем его хотят расстрелять в двадцать четыре часа. Значит, пришел конец его безмерным страданиям, теперь окончатся навсегда беспокойные дни, подтачивающие тоской его сердце. Глаха, пожалуй, обрадовался бы этому, его только удивляло, что христианин может так не по-христиански притеснять христианина, сильнее неверного жаждать крови собрата своего. Некоторое время солдат разглядывал Глаху, потом вдруг схватил его за руку и оттащил в сторону.

– Тебе очень нужно пройти?

– Конечно, нужно, иначе я и не полез бы сюда.

– Тогда дай мне рубль, и я тебя проведу.

Глаха подумал, что ослышался – таким невероятным показалось ему предложение солдата. Он переспросил:

– Что ты сказал?

– Дай рубль, и я тебя проведу, – повторил ефрейтор.

– Рубль? – воскликнул Глаха: – Да где я его возьму, милый человек?… Был бы у меня рубль, да я разве так бы одевался?… Ты погляди на мои лохмотья.

– Как знаешь, тогда доложу о тебе офицеру.

– Да нет у меня! Откуда я возьму?

Долго торговался блюститель порядка с Глахой, и Глаха долго клянчил и кланялся, но сердце солдата было неумолимо. Убедившись, что у нищего нет денег, солдат решил поживиться чем-нибудь из его одежды, но одежда нищего оказалась чересчур убогой.

– Вот нож есть у меня один, перочинный, на, возьми, если хочешь?

Поняв, что с Глахи больше взять нечего, солдат забрал нож, прикинув, что стопку водки за него, пожалуй, дадут.

На этом они сошлись, хотя солдат и не был в восторге от своей добычи, и Глаха присоединился к путникам, которые наутро должны были двинуться к Владикавказу.

Близился вечер. Ожидая ужина, вся родня Нуну собралась вокруг очага. Нуну, как младшая в семье, месила за перегородкой тесто на лепешки, – их запекали прямо в золе,

– Онисе, эй, Ониее! – вдруг крикнул кто-то снаружи.

– Выгляни-ка, кто зовет, – обернулся Онисе к мальчику, гревшему у огня голые грязные коленки. Мальчик вскочил и выбежал на двор.

– Кто там, кто зовет? – крикнул он.

– Это мы, – из темноты выступили два человека в бурках.

– Онисе дома? – спросили они.

– Дома! – ответил мальчик и вернулся к очагу.

Гости остались дожидаться. В горах не принято переступать порог дома, пока хозяин не выйдет навстречу и не попросит к себе, – неожиданное появление чужих могло бы смутить хозяев.

– Входите с миром, входите с миром! – пригласил Онисе пришедших.

– Да пошлет мир тебе святой Гиваргий! – гости переступили порог.

– Мир этому дому! – воскликнули они, войдя в комнату.

– Пошли вам господь! – ответила Махия, старшая в доме женщина, поднимаясь им навстречу и протягивая руки.

Гости по очереди почтительно пожали ей обе руки.

– Как поживаете, здоровы ли домашние ваши, хороши ли стада? – ласково осведомилась Махия.

– Вашими заботами, слава богу, живем ничего!

Онисе предложил гостям сесть на длинную скамейку. Гости не спеша сняли бурки, которые приняли от них младшие в доме, и молча уселись рядом на скамейке. Наконец один из гостей, который был помоложе, отвернул полу чохи, достал из кармана бутылку домашней водки и передал ее мальчику.

– Зачем беспокоились, право! – покачал головой Онисе: – К чему это?

– Отчего же, разве мы с вами враги?

– О, горе мне! Враги-то не враги, да разве я сам не мог бы достать для вас водки?

Все сидели молча до тех пор, пока Махия не вышла из-за переборки.

– Присядьте, Махия, хотим вам два слова сказать! – начал один из гостей.

Махия опустилась у очага. Онисе сел поодаль на стул.

– Вот мы пришли к вам с просьбой, – заговорил один из пришедших. – Сперва помянем бога, а потом расскажем, что у нас на сердце.

– Добрые речи говоришь, Мамука, ей-богу! – отозвался Онисе.

– Говорите, дорогие, наши уши обращены к вам, – добавила Махия, – закидывая на голову концы платка, которые были завязаны у нее под подбородком и мешали ей слушать.

– Мы сватами к вам пришли, девушку просит у вас Гиргола для брата своего, – снова заговорил Мамука.

– Семья хорошая, да и жених тоже хорош, ничем не попрекнешь, ей-богу! – добавил второй гость.

– Сам Гиргола на царской службе, стражником служит, во всем будет вам подмогой, – продолжал первый.

– Что бога гневить, семья у него хорошая, известная в Хеви, да только брат Гирголы, Ниния, всегда в горах с отарой, у самого Гирголы никого нет в семье, как же одна наша девушка справится в их доме? – пораздумав, сказал Онисе

– А что с ней станется, дорогие, ведь не маленькая она, ваша Нуну!

– Не маленькая-то не маленькая, да ведь уход за домом ума требует, а у Гирголы дом большой, много гостей ходит, всех надо встречать…

– Мы пришли честью вас просить, – перебил гость, – надеемся, не отправите нас без ответа, а там – как знаете!

– Почему Гиргола оставил свою жену? – продолжал Онисе. – Пусть возьмет ее обратно в дом. Тогда две-то снохи легче справятся с работой.

– Возьмет, возьмет обратно, а как же иначе! – закивали головами сваты.

– Не знаю, как быть! Уж очень он жестокий, Гиргола, всегда бранил свою жену, бил ее, за волосы таскал, просто уж и не знаю, на что решиться! – грустно говорил Онисе.

Довольно долго длилась эта торговля, хотя Махия давно уже решила отдать Нуну за Нинию, а решение Махии было для Онисе непреложным законом. Ясно было, что сваты выйдут победителями, а родственники девушки спорят только ради того, чтобы набить цену и взять за нее побольше выкупа.

– Сильны они, мои милые, – продолжали сваты. – Нагрузите их потяжелее, они все подымут… Что там долго говорить о выкупе-то!

– Пятнадцать коров, как выкуп, рублей десять Махии, – она ведь воспитала девушку, – одного коня дяде, брату ее матери, пять баранов откормленных, ну, и сыра, и масла, сколько полагается.

– Ох-хо-хо! – огорченно воскликнул Мамука: – Уж не много ли вы запрашиваете?

– А девушку-то какую мы отдаем!.. – с обидой воскликнула Махия и тихонько добавила: – Обижать вас не хочется, а то просителей к нам не мало ходит… Жизнью вашей клянусь, что и выкупа давали побольше вашего; да, видно, ничего не поделаешь, вашу семью уважаем.

Вскоре они договорились, сваты оставили в залог обручения пять рублей, и судьба Нуну была решена: ее отдавали в семью, жизни в которой любая женщина Хеви предпочла бы смерть.

По горскому обычаю Нуну все это время оставалась за переборкой. Из долетавших до нее отдельных слов она поняла, что идет разговор о ее замужестве. Она напрягала слух, но не могла расслышать, как легко и дешево торгуют чужие люди ее судьбой: жилище было просторное, и переборка отгораживала самый дальний угол. В ее сердце закипала горечь, она знала, что родня и не подумает ее спросить, нравится ли ей Ниния. Она устала от напряжения. Ее мысли обратились к Иаго, ее возлюбленному, который, вероятно, ждет ее теперь на лугу.

Она молила бога, чтобы закончились поскорее переговоры, чем бы ни грозили они, только бы гости ушли наконец. Но бог не исполнил ее желания: в комнате накрыли стол, и все стали пить за здоровье обрученных.

А между тем Иаго томился в ожидании. В горах сама природа приучает человека к терпению, но на этот раз Иаго с трудом сдерживал биение собственного сердца. Уж сколько раз подкрадывался он к ограде двора Онисе, стараясь выследить Нуну. Напрасно! И обессиленный тщетным ожиданием, он снова уходил в высокие травы, скрывавшие его от чужих взоров.

Тысячи тревожных мыслей метались в его голове, лоб горел от волнения, Иаго терял самообладание, не мог ни сидеть, ни стоять на месте.

Он изнемог от напряжения, все мысли спутались, он больше не мог думать, голова закружилась, подкосились колени, Иаго опустился на землю Довольно долго был он в забытьи, как бы в тумане. Наконец он очнулся, словно кто-то, растолкав, пробудил его от крепкого, но беспокойного сна, который обессилил его, стер краски жизни с его лица. Он с тоской взглянул на небо, оно было все сплошь усеяно радостными звездами, лучи их трепетно сплетались в вышине. Рассветная звезда уже склонилась к западу, значит, уже совсем мало осталось ночи, а Нуну все не шла.

Иаго медленно встал, снова подошел к ограде, поглядел на дом, в котором жила Нуну. Оттуда еще струился свет. Иаго не мог понять, отчего так долго не спят хозяева, ведь нынче не праздник и в доме нет больных, чтобы засиживаться до утра. Отчего же не спят в этом доме?

Он бесшумно перелез через ограду и тихо направился к дому, – может быть, удастся узнать, отчего опоздала Нуну. Он шел осторожно, чтобы ни на кого не натолкнуться и не дать повода для сплетен досужим болтунам. Боясь нарушить предутреннюю тишину, он при каждом шаге ощупывал ногой землю и, если наступал на булыжник, так гибко обхватывал его ступнями ног в мягких горских чустах, что камень прирастал к месту.

Иаго подошел к двери. Бесшумнее ветерка скользнул он на балкон и припал к дверному косяку. Ему хотелось узнать, о чем там говорят, или, по крайней мере, кто так поздно засиделся у дяди Нуну. Но слова не долетали до его слуха, а окно было так высоко, что заглянуть в него было невозможно. Он спустился во двор, обошел вокруг дома, взобрался по лестнице на плоскую крышу, нашел там отверстие, которое часто делается в мохевских домах, и заглянул вниз. Его глазам представился пиршественный стол, за ним сидели хозяин дома, его жена и двое чужих, которых Иаго знал очень хорошо, так как они были из одного с ним села. Как видно, они кончили ужин и пили последний тост.

Зачем эти люди в доме Нуну? – вот что хотел узнать Иаго.

– Да благословит бог начатое нами дело! – вдруг услышал Иаго голос одного из гостей. И вскоре несчастный влюбленный понял, что речь шла о замужестве Нуну.

Значит, обручили Нуну! – с тоской подумал Иаго.

– Не забудьте же про выкуп! – напутствовал госте Онисе.

– Нет, как можно забыть! – ответили гости.

– А не забудете, так и я в долгу у вас не останусь, бог свидетель! – сказала Махия.

– Спасибо, Махия, дай тебе бог! Уж чего же нам больше! – ластились к ней гости, у которых заплетались языки от хмеля.

– А то вы ведь хорошо знаете Иаго, – не унималась Махия, – и отвагой своей, и работой он в Хави каждому известен, и он просил нас отдать за него Нуну, а мы только из любви к вам ему отказали.

– А кто такой Иаго? – обиженно возразил один из гостей. – Он – крепостной своего барина, только и всего… Ни земли, ни двора, ни дома у него нет!.. Будь он достойным человеком, не снес бы отцовского дома.

– То-то и есть, что не снес бы, ей-богу! – воскликнул Онисе и добавил: – Да и выкуп разве смог бы он уплатить?

Как стрелы, впивались в сердце Иаго эти слова, они ему напоминали о прошлом. Мать его, когда-то вольная, была вероломно продана одному феодалу. Отец погиб в борьбе за отчизну. Овдовевшая, беззащитная мать несправедливо была записана крепостной. Иаго горько задумался. Когда-то прославленный свободолюбивый род его был теперь в рабской зависимости от грубой силы, и его же, Иаго, упрекают, как будто в этом его вина!.. Только случай спас его соседей от подобной же участи, и только случайно называются они свободными государственными крестьянами. Отчего же они так жестоко осуждают теперь проступок Иаго?

Тем обидней звучали слова Онисе и его гостей, что и положение тоже было незавидным. Название свободный крестьянин давно потеряло всякий смысл.

Тогда почему же Иаго лишен счастья, на которое имеет право всякое создание на земле?

Только потому, что он родился в рабстве?

Разве Иаго сам виноват в этом?

Все эти мысли стремительно нахлынули на Иаго, голова затуманилась от обиды и боли.

Он решил уйти, и оторвался от крыши. И вдруг его неудержимо повлекло к Нуну: увидеть ее, услышать от нее самой, что она о нем думает, заглянуть ей в глаза и самом убедиться во всем.

Должно быть, и она думает, как все… – вздохнул Иаго и хотел было спуститься, но, дойдя до края террасы, быстро взобрался обратно к тому отверстию в крыше, откуда мог увидеть свою возлюбленную.

Он нагнулся и разглядел печально склоненную фигуру Нуну. По всему ее облику было видно, как много пережила она за эти часы. Сердце Иаго бурно забилось от боли и сочувствия к ней. Он не мог ей помочь, он даже не мог сказать ей слов утешения из своей засады, хотя, кто знает, возможно, что и наедине с ней не сумел бы вымолвить ни слова.

Вдруг Иаго нащупал камешек и, нацелившись, бросил его вниз. Камешек упал прямо на колени к Нуну. Девушка вздрогнула, вскочила и подняла голову. В отверстии потолка она увидела Иаго, который глядел на нее пылающими глазами. Девушка улыбнулась ему.

Несколько мгновений смотрели они так друг на друга, и оба поняли: они созданы только друг для друга и жить в разлуке им невозможно!

Иаго не выдержал и дрожащим голосом тихо спросил:

– Ты придешь на луг?

– Я же тебе обещала, – прошептала Нуну в ответ.

– Истаял я, ожидая тебя!

– А что я могу сделать? У нас гости, и никто еще не ложился!

– Значит, ждать тебя? – спросил Иаго, хотя он все равно остался бы на лугу, если бы даже Нуну не обещала притти к нему.

– Как хочешь! – коротко ответила Нуну и повела плечом, как бы удивляясь его вопросу.

Вошла Махия. Она проводила гостей и собиралась лечь спать. Нуну и Иаго замолкли.

– Ты что сидишь, не идешь спать? – спросила Махия.

– Ты сама еще не легла, не могу же я лечь раньше тебя, – тихо ответила ей Нуну.

– Стели постели, пора спать.

Нуну охотно повиновалась, расстелила постели и уложила всех.

Потом засыпала золой угли в очаге, погасила лучины и сама легла, не раздеваясь.

Ночь близилась к концу, и она надеялась, что все скоро заснут. Каково же было ее удивление, когда Махия ее окликнула:

– Нуну, ты заснула?

Нуну ничего не ответила и притворилась крепко спящей.

– Нуну, ты не слышишь?

Девушка молчала.

– Что за сон на тебя навалился, да что это с тобой?… Нуну!.. – громко, позвала Махия.

– Что? – сердито отозвалась Нуну.

– Пододвинь ко мне поближе свой тюфяк, хочу тебе что-то сказать.

– Махия, спать хочется, разговаривать некогда, скоро рассвет, – ответила Нуну и, перевернувшись на другой бок, принялась громко храпеть.

– Слышишь, придвинься, я тебе что-то скажу!

Нуну решила ни слова не отвечать так не вовремя разошедшейся тетке и отделаться от нее во что бы то ни стало.

– Нуну!.. Девка!.. Чтобы святой Гиваргий навеки тебя усыпил, если уж ты такая хорошая!.. Не слышишь, что ли? – сердилась Махия, но Нуну упорно отмалчивалась.

Махия хотела было встать, но лень одолела ее, и она наконец уснула.

Нуну долго лежала неподвижно и прислушивалась. Наконец осторожно встала, подошла к двери и открыла ее. Иаго ждал ее с нетерпением тут же, возле дома, и крепко обнял, едва она ступила на порог.

Мохевская девушка готовилась поговорить со своим возлюбленным, ей казалось, что для этого ей целого века не хватит, а теперь стояла она молча, опустив голову, вся зардевшись, и не могла вымолвить ни слова. Иаго глядел на нее, свою желанную, и чувствовал, как крепко они любят друг друга, и знал, что она пойдет на все ради этого несказанного блаженства.

Это мгновение было так сладко для Иаго, что он не совладал со своим волнением, позабыл даже об осторожности.

Он медленно наклонился к Нуну и приблизил лицо к ее пылающему лицу. Оно одурманивало, пьянило его. Еще ниже наклонился он к девушке, прядь ее волос, колеблемая утренним ветерком, ласково коснулась его щеки. Дрожь прошла по нему. Он обезумел, исступленно приник к ее лицу сухими губами и стал целовать.

Потом обхватил ее, как ребенка, поднял на руки и в несколько прыжков добежал с нею до луга.

Он целовал ее, шептал ей:

– Ты одна – вся радость моя… Пусть попробуют отнять тебя у меня… Пусть весь мир ополчится против меня, он увидит, а что я способен!

Но когда они немного успокоились и пришли в себя, они ужаснулись своей судьбе, ясно поняли, как безысходна, как печальна она.

Иаго ловок, смел, отважен и сообразителен, но кто он такой? Неимущий крепостной, собственность барина, который мог в любой день продать его, выслать, подарить кому угодно. Право на счастье он должен выпрашивать у своего господина, как милостыню. Если господин почему-либо не пожелает подарить своему рабу это счастье, тому придется навеки расстаться даже с мыслями о Нуну.

– Что же нам делать?… Как быть? – с тоской спрашивал Иаго. – Тебя обручили с другим, обрекли нас на кровную месть!

– Ну и пусть обручили! Я не выйду замуж ни за кого, кроме тебя, никого мне не надо! – страстно воскликнула Нуну.

– И я никому тебя не уступлю, но почему твой дядя это допустил? Мало ему было доли твоего отца, он захотел еще и на тебе заработать.

У Нуну слезы подступили к глазам. Ей вспомнился отец, покинувший ее в такую трудную минуту. Это он позволил своему брату так безжалостно растоптать ее молодое сердце!

– Они нарочно поспешили спровадить отца, чтобы распорядиться мною по своей воле. Безжалостные, злые люди!

– Не плачь, родная моя, не надо! Клянусь благодатью святого Гиваргия, не отдам тебя никому!

– Да, но ведь сам ты не волен в своей судьбе, все так и говорят про тебя.

– Да, я раб! – с горечью сказал Иаго, низко опустив голову. – Ну и пусть – раб!.. Меня это не остановит! Силой сделали меня крепостным, силой отобрали все имущество, а теперь хотят силой отнять тебя! На этот раз не уступлю насильникам, и посмотрим, чья мать заплачет. Только ты люби меня, не променяй на другого, а мир велик, врага назову другом, а твою жизнь устрою.

– Горе мне, несчастной! Как могу я тебе изменить, если отдала тебе свое сердце? Одна только смерть разлучит меня с тобой.

– Жизнь ты моя, родная моя! – воскликнул Иаго, еще крепче обнимая ее, – Только бы ты любила меня! Прямо в Чечню тебя увезу!

Из деревни послышались голоса. Вероятно, дровосеки собирались в путь к Ларсу. Нуну и Иаго опомнились, пора было им расставаться.