Глава шестая

Ночь Андрей проспал спокойно. Никто его не тревожил, если не считать кошек, устроивших спевку с танцами на просторах избранного Ласковиным чердака. Зато никаких ночных видений.

И никаких двуногих гостей. Утром бок почти не болел. Другие болячки, мелкие, вроде ссадин на голенях, следовало обработать, поэтому Ласковин, рискуя простудиться (на чердаке было никак не больше пяти градусов, пар изо рта шел), разделся донага и смазал, чем положено, синяки и царапины. Одевшись с быстротой первогодка, подбадриваемого ротным, Андрей разогрел на спиртовке воду, бросил растворимого кофе, добавил сахару и наконец смыл сиплый осадок в горле. Темный холодный чердак, запах сырости и пыли… Андрей некоторое время просидел на свернутом спальнике, пытаясь поднять себе настроение. Это было трудно. Может быть, имело смысл снять номер в какой-нибудь третьеразрядной гостинице? Там хотя бы есть душ… Горячий душ! Может быть, он так и сделает… Попозже. Однако время шло, надо было действовать.

Оставив машину во дворе, Ласковин позавтракал в кафе на Кировском проспекте и на трамвайчике двинул на место вчерашних игрищ. Нет, он не собирался вторично громить «опорный пункт» «тобольцев» – это было бы самоубийством. На сей раз он решил просто понаблюдать и заодно обдумать детали идейки, пришедшей в голову при взгляде на автозаправку. Просто и со вкусом. И не придется входить в непосредственное соприкосновение с противником.

Прикинув, какой из домов квартала самый высокий, Ласковин отыскал подъезд с окном, открывавшимся прямо на крышу. Передвигаться по обледеневшей, присыпанной снегом кровле было рискованно, но Андрей рискнул и спустя десять минут уже обозревал сверху замкнутый двор за железными воротами.

Первым делом он с помощью бинокля изучил и постарался запомнить стоявшие внутри машины. Их было девять: вчерашний БМВ, два «форда» – серая «сьерра» и голубой «скорпио», черный как ночь «джип-чероки», бежевая «девятка», серо-голубой «опель-вектра» и серебристо-белый двухместный «мерседес-родстер» с ободранным крылом. Еще там находились видавший виды грузовичок «форд» и импортный микроавтобус. Вездесущей белодверной «восьмерки» не было, зато на пяти машинах Ласковин сумел разглядеть номера (хорошая вещь морской бинокль!) и записал их на всякий случай.

Часам к двенадцати большая часть машин разъехалась. Остались только «мерс», «опель» и голубой «форд-сьерра». Это что касается машин. Что касается людей, то вместо вчерашнего одного «вахтера» сегодня дежурили двое, причем вооружены они были автоматами. О прочих обитателях можно было сказать, что они выглядели озабоченными.

Начавшийся снегопад вынудил Ласковина покинуть наблюдательный пост.

Впрочем, он увидел все, что хотел. В частности, то, что в середине дня изолированный двор практически безлюден, а оба сторожа сидят в стеклянной кабинке.

Спустившись, Ласковин пешком, чтобы размяться, прошелся до Театральной площади, где купил в киоске небольшой зонт, а по соседству – букет вялых гвоздик. Оснастившись подобным образом, он вернулся на Мастерскую и пристроился в подворотне напротив. Цветы объясняли, почему молодой человек толчется на одном месте, а зонт при необходимости скрывал лицо. Со временем он придумает более серьезную маскировку, а пока сойдет и это.

Около двух начали возвращаться работники криминального фронта. Теперь ворота открывались не сразу. Сначала из калитки появлялся один из «вахтеров», проверял, кто пожаловал. Да, основательно припугнул их Ласковин. Эх, самое время смотаться из города… на полгодика. Долг он, можно считать, вернул. Дал понять, что наезд на, казалось бы, беззащитного человека может обернуться оч-чень неприятным образом. Да, пожалуй, в этом они в расчете. Но кто сказал, что Ласковин должен рассчитаться за одного Витьку Гудимова? Нет, это был не просто возврат долга. Это было то, что Зимородинский называл «вызов». Поэтому Андрей не уедет. И он будет бить до тех пор, пока противник не попросит пощады. Или пока не доберется до самого Ласковина, что более вероятно. Но думать об этом не хотелось.

Андрей выбросил в урну цветы, сложил зонт, потому что снегопад кончился, и направился к площади Тургенева.

Андрей в прямом смысле этого слова наткнулся на него, не дойдя каких-нибудь десяти метров до угла Канонерской и Маклина. Задумался и не сразу опознал в парне, который очутился у него на дороге, приземистого Коляна. Наверное, Андрей вспомнил бы машину, но примелькавшаяся уже белая дверца была распахнута навстречу тому, кто подал вчера Ласковину стакан водки. Стакан, чей звон обозначил конец мирной жизни Андрея.

Приземистый «бычок», затарившись грудой черных и зеленых жестянок с пивом, пересекал тротуар прямо перед Ласковиным. И двигался так, словно других людей просто не существует. Ласковин же – существовал. И даже не подумал приостановиться, без всякого почтения оттолкнув низенького коренастого парня, «подрезавшего» ему дорогу. Тот от неожиданности выронил половину банок.

– Твою мать! – заорал он, глядя, как прыгают в грязи булькающие цилиндры.– Бля, мудак!..– Тут он поднял глаза на Ласковина и замолчал. А потом выпустил и остальное пиво, чтобы танком ринуться на Андрея.

Ласковин рефлекторно ушел в сторону, пропустив «бычка» справа, и так же рефлекторно выбросил ногу. Колян, споткнувшись о его ботинок, плюхнулся в черную слякоть, проехался по тротуару, гоня перед собой омерзительную волну, и с идеальной точностью вошел между ног дородной женщины в белой шубе с огромной сумкой в руке. Тут движение Приземистого завершилось, потому что женщина, ахнув, села ему на спину, а сумка ее, черный монстр на параличных от рождения колесиках, с маху обрушилась на затылок Коляна, вплющив его физиономию в зимний петербургский коктейль, ингредиентами которого были слякоть, жидкая грязь, песок, соль и немного собачьего дерьма в качестве специи.

Андрей был настолько заворожен этим зрелищем, что забыл о «бычках», сидевших в машине, и профукал момент, когда один из них, еще не зная, с кем имеет дело, выскочил наружу, размахнулся и без затей влепил Ласковину по уху.

Удар отбросил Андрея назад, оглушил и едва не опрокинул на землю. Следующий удар разохотившегося «тобольца» мог бы разом завершить историю Ласковина, но вовремя подкатившаяся бандиту под ноги банка голландского пива испортила великолепный замах, и внушительный кулак впустую продырявил воздух. Ласковин, все еще «плывя», выбросил вперед зонт, угодивший в грудь нападавшего. От сотрясения зонт раскрылся, полностью перекрыв «тобольцу» обзор. Андрей же, малость очухавшись, пнул бандита в колено. Тот взвыл и схватился за пораженное место. Раскрытый зонт помешал Ласковину зафиксировать успех, зато боковым зрением он поймал третьего, заходящего слева. Этот появился на арене с небольшой задержкой не потому, что правила жанра требовали строго поочередного нападения, а в силу специфики трехдверных автомобилей, с каждой стороны которых одновременно может выйти только один человек.

Поймав третьего, Ласковин выпустил зонт и вогнал правый каблук в пропитанную алкоголем печенку «быка», после чего точным ударом в висок уложил удальца в тот же слякотный коктейль.

Оставался еще один бандит, как раз в этот момент выбравшийся из машины. И он, единственный из всей компании, разглядел, с кем имеет честь, до начала боевых действий: то же лицо в том же обрамлении – три бойца, вырубленные за несколько секунд.

Четвертый не был героем. Нырнув обратно, он рванул с места, и «восьмерка», взмахнув дверцей, как подраненная птица – крылом, умчалась к заветному гнезду на Мастерской.

С глубочайшим удовлетворением Андрей влепил оиц-ки в ухо второго, присоединив его к группе «купающихся». Именно в этот момент кто-то истошно завопил «Милиция!», а некий не в меру усердный дедок сделал попытку прихватить Ласковина за локоть. Андрей увернулся, шагнул к дородной даме, все еще восседавшей на приземистом Коляне, как Молла Насреддин на ишаке, и, подав руку, помог ей подняться. Потом поднял сумку (надо же, килограммов на двадцать, не меньше!) и протянул хозяйке.

– Спасибо, молодой человек! – поблагодарила дама и тут же испустила инфразвуковой вопль, увидев, во что превратилась ее шуба.

Продемонстрировав десятку собравшихся зевак, кто есть кто, Андрей поднял зонт, сложил его, стряхнул и, протиснувшись между прыщавым парнем и замотанной в тряпье бабкой, покинул сцену. Зрители не очень огорчились. Им осталась дюжина банок пива, полураздавленный Колян и пара его приятелей, художественно раскинувшихся в грязи.

Прыгнув в очень кстати подвернувшийся трамвай, Андрей доехал до площади Репина, перебрался через Фонтанку, по пути воткнув зонт в звено чугунной цепи на мосту, и, уже на углу Рижского и Старопетергофского поймав тачку, доехал до «Горьковской». По дороге обдумав случившееся, Андрей решил, что он болван. Но болван удачливый.

Оказавшись на Кировском, из первого же закрытого телефона-автомата Андрей позвонил в офис и, слегка изменив голос, попросил к телефону Абрека.

– Ласковин,– представился он, когда телохранитель шефа взял трубку. Он проигнорировал то, что телефон может прослушиваться. Кто, кроме бывших диссидентов, думает об этом в России?

– Ласковин! Что слышно в Датском королевстве?

– Что слышно? Слышно, братан! Хорошо слышно! Петрович с утра скулит в трубку. «Тобольцы» посулили ему крутой разбор, но он отбрехался, жучара! Кое-кто теперь у Коня первый враг, усек? – И хохотнул.

– Усек,– сказал Ласковин.– Чего ржешь?

– А? Да тут он мне одну бумажку подсунул, еще одну бумажку, улавливаешь? Адреса кое-какие. Звякни мне вечерком после девяти сюда, в контору, потрендим!

– Давай сейчас,– сказал Андрей.– У меня мобильника нет! – Перебросил трубку к другому уху и зашипел от боли.

– Ты что? – насторожился Абрек.

– Так, пустое. Давай диктуй.

– Нет, братан, извини. Сейчас нельзя, ушей много. Позвони вечером, как сможешь.

– Хрен с тобой! – буркнул Ласковин, убирая записную книжку.

– Дал ты им просраться,– произнес Абрек с неопределенной интонацией.– Свидимся – расскажешь?

– Когда свидимся?

– А вообще… Андрюха, ты, конечно, крутой, но валил бы к финикам! Или в Магадан. Хрен с ними, с адресами. Конь, он хитрожопый, а тебя убьют.

Я Гришку знаю. И Крепленого знаю. Братан на него батрачил, пока на зону не попал. Крепленый, он всех подымет, а тебя найдет. А найдет… не дай Бог. Вали, Андрюха, ты же им и так вставил по самый корень! Вали, не думай!

– Ладно,– ответил Ласковин.– За совет спасибо. Кончили разговор, Абрек. Вечером позвоню.

– Тупой ты, Ласковин, как баран! – сердито сказал телохранитель и бросил трубку.

Андрей пожал плечами: этот человек был похож на водителя, одной ногой нажимающего одновременно на тормоз и на газ. Или это виртуоз, или у него с «крышей» не в порядке. Не с той «крышей», которая на джипах, а с той, которая может дать протечку в подсознание.

Впрочем, с протечками в подсознание у Андрея тоже был личный опыт. Вот уже десять с лишним лет внутри Андрея обитал некто отмороженный.

И только твердое сознательное желание гражданина Ласковина Андрея Александровича, двадцати девяти лет, обладателя диплома о высшем образовании, коричневого пояса каратэ-до и хорошего парня, держать этого, из подсознания, глубоко внутри, помогало вышеназванному гражданину избежать психушки. Но и вопреки этому желанию тот, второй, ухитрялся напоминать о себе ночными кошмарами… или совершенно нелогичными действиями. А может быть, Андрей с такой легкостью бросил на весы свою жизнь еще и потому, что догадывался: рано или поздно тот, из подсознания, выберется наружу, и тогда…

Первый раз это произошло двенадцать лет назад.

– Помягче работайте, помягче,– напутствовал их сэнсэй.– Не забывайте, что все мы в одной школе. Вот когда мы будем встречаться с Варамой…

А сейчас поаккуратнее. Техника, я хочу посмотреть вашу технику…

Это был Большой Сэнсэй. Зимородинский стоял рядом с ним. Непроницаемое лицо отощавшего Будды. Слава был кое-чем обязан говорившему, поэтому молчал. Нет, не поэтому, а потому, что говоривший был превосходным бойцом, хотя и иным, чем Вячеслав Зимородинский. Бойцом другого типа и стиля. Но бойцом Божьей милостью. Гением. А если ты гений, то можно остаться лучшим, даже если любишь водку, женщин и хорошие американские сигареты. И деньги. Да, можно оставаться великолепным мастером, но… как долго?

– Уровень чудан – легкий контакт, уровень джодан – легкий контакт маваши и уромаваши, все остальное только обозначать, обозначать, понятно?

Понять его можно. Если будут серьезные травмы, отвечает он, Большой Сэнсэй, глава школы, а не Зимородинский или нанесший травму ученик.

Андрей догадывался, о чем думает его учитель. И понимал, что Большой Сэнсэй беспокоится не зря. Группа Гриндина считалась жесткой. А технику Зимородинского вообще называли «реальной». Не дай Бог ученики начнут выяснять, чей стиль круче!

Школьный спортзал: шведская стенка, маты, разложенные вдоль стен, гимнастический инвентарь, сдвинутый в угол, пупырчатые баскетбольные мячи. Ни макивар, ни хитроумных тренажеров, ни манекенов. А также шлемов, накладок и прочего… Все это появится позже, намного позже.

Раз в месяц Большой Сэнсэй организовывал такие встречи внутри своей «системы» – недавняя легализация каратэ приносила свои плоды. Шестнадцатилетний Андрей Ласковин (пятьдесят девять килограммов, два с половиной года занятий, желтый пояс) участвовал в такой встрече второй раз.

В первый раз его противником был совсем еще новичок, и кумитэ прервали на второй минуте. За явным преимуществом.

Зимородинский сказал Андрею: не повезло. И пообещал в следующий раз выбрать Ласковину соперника сам.

Бой Ласковина был третьим по счету, причем первые два Андрея не заинтересовали: противники старались работать «правильно», вместо того чтобы победить. Наконец судья (тоже тренер одной из групп Большого Сэнсэя) объявил Ласковина и его соперника, чью фамилию Андрей не запомнил. Поднимаясь, Ласковин заметил, как Зимородинский наклонился к Большому Сэнсэю, что-то сказал, и тот, прервав разговор с одним из «гостей», взглянул на Андрея.