У мальчика были разные глаза. Когда на них падал свет лампы, они становились матовыми. Матово-голубым и матово-желтым. Вернее, золотистым. Как сплав золота и серебра.
«Кажется, он называется – электрон? – подумал отец Егорий.– Или нет?»
– Что мне сказать, чтобы тебя утешить? – спросил мальчик.
Сегодня он не был похож на ангелочка. Детское личико портил большой крючковатый клюв. Как у совы.
Когда мальчик говорил, клюв открывался и закрывался. Только к речи это не имело отношения.
Отец Егорий лежал на кровати, накрывшись по горло одеялом. Белый круг света упирался в книжную полку. На полке и сидел мальчик. Отец Егорий забеспокоился: крючки не выдержат – полка упадет на пол. Страх: если это случится, значит, мальчик действительно существует.
– Я тебя люблю,– сказал мальчик и потер ладошку о ладошку.
На руках его – детские рукавички, красные, с меховой опушкой.
На руках? Если там – руки.
– Скоро, скоро,– говорил мальчик,– мы снова будем вместе. И нам будет легко. А сейчас нам трудно. Потому что ты – слишком большой. А скоро станешь маленьким. Вот таким!
Мальчик показал, разведя ладошки.
Отец Егорий помалкивал.
– Нет, ты меня не любишь! – обиженно сказал мальчик.– Может, тебе он не нравится? – дотронулся до широкого, изогнутого книзу клюва.– Не нравится? Хочешь, я уберу?
И провел рукавичкой по лицу.
Клюв исчез. На детском личике зияла влажная воспаленная рана. Будто кто-то клещами вырвал ребенку нос и верхнюю губу.
Отец Егорий отвернулся.
– Ах прости,– извинился мальчик.– Больше не буду. Посмотри на меня! Ну пожалуйста!
Отец Егорий послушался. Знал: так или иначе он заставит смотреть.
Личико ангелочка теперь ничто не уродовало. Так было еще страшней.
«Что он задумал?» – насторожился отец Егорий.
Мальчик испытующе глядел на него. Матовые глаза казались незрячими.
«Холодно»,– подумал отец Егорий.
– Замерз? – обрадованно спросил мальчик.– Ты замерз? Хочешь, погреемся?
Он ловко соскочил на пол.
Лампа у изголовья, раструб на гибкой опоре, сама повернулась вслед за ним. Как пиявка.
– Костер? – предложил мальчик.
Он выхватил с полки толстую книгу и начал проворно выдирать из нее листы. Вырвет, сомнет, бросит. Рукавички, с виду неуклюжие, нисколько ему не мешали.
– А помнишь,– говорил мальчик,– тебе было шесть, и мы сбежали из дому. И жгли ночью костер у залива. Большой костер, помнишь? Здорово, да?
Мальчик сбросил рукавичку. Отец Егорий не успел увидеть, что под ней. Рука оказалась за пределами светового круга. Зато он услышал, как чиркнула спичка.
– Не надо! – не выдержал отец Егорий.
«Нельзя возражать! Нельзя! Ни спорить, ни возражать… Только хуже будет».
– Почему? – с невинным удивлением спросил мальчик.– Сейчас будет тепло. Мы согреемся. Ты и я. А потом все кончится. Разве ты не хочешь, чтобы все кончилось?
– Не хочу! (Молчи! Молчи!) Нет, хочу, но не так, чтобы…
– Не бойся, Горша! – нежно произнес мальчик.– Доверься мне, и будет хорошо. Смотри, как красиво!
Бумажный костер пылал. Запах дыма щекотал ноздри отца Егория.
Свет пламени озарил мальчика целиком: детская фигурка, сидящая на полу с поджатыми ногами.
– Ты же любишь свет? – произнес мальчик.– Будет много света. Ты сам станешь светом. Подумай, как хорошо!
Рукавички снова были на нем.
«Что там, под ними?» – с болезненным любопытством думал отец Егорий.
Костер разгорался все ярче. Мальчик быстро подкидывал в него бумагу – так и мелькали красные рукавички.
К запаху дыма прибавился смрад горящей краски – занялся пол. Лак на изножье кровати пошел пузырями. Но отец Егорий под толстым одеялом еще не чувствовал жара.
«Я сгорю,– равнодушно подумал он.– Прости меня, Господи».
– Мы сгорим,– уточнил мальчик.
Электрический свет лампы потерялся в пляске пламени. Огонь поднимался над головой сидящей на полу фигурки.
– Мы сгорим. Ты. Я. Он.
«Боже! – ужаснулся отец Егорий.– Я забыл!»
Мальчик лукаво улыбался. Он-то помнил!
– Пожар! – надсаживаясь, закричал отец Егорий.– Пожар!
Мальчик радостно захлопал в ладоши.
– Пожар, пожар! – поддержал он писклявым голосом.– Горим! Ура!
Отец Егорий осекся.
– Да,– сказал мальчик с нежной улыбкой.– Никто, никто нас не слышит!
– Ты меня обманываешь,– хрипло (в горле першило от гари) проговорил отец Егорий.– Это все – не настоящее, да?
– Конечно! – веселым голоском отозвался мальчик.
Вскочив, он высоко подпрыгнул, с невероятной ловкостью ухватил с полки разом целую кипу книг и швырнул их в огонь. Вверх взметнулись искры. В воздухе закружились черные хлопья пепла.
Отец Егорий приподнялся и упал обратно на постель, задыхаясь. Он закашлялся. По лицу его обильно струился пот.
Синие огоньки весело побежали по изножью кровати.
– Свет! – воскликнул мальчик, взмахнув руками.– Мы все станем светом! Ура!
Григорий Степанович проснулся от визгливого собачьего воя.
– Что, что, что? – забормотал он, вскакивая, почти ничего не соображая: спал ведь не больше двух часов.
– Брейк, молчать! Брейк! – закричал внизу, под окном, охранник.– Ко мне! Рядом!
Смушко ожесточенно потер затекшее лицо, встал, оперся коленом на подоконник, выглянул в форточку.
Осатаневший черный пес раз за разом кидался на стену дома. Прыгал чуть не на два метра, царапая когтями новую вагонку.
– Что это он? – крикнул Смушко.
– Сбесился! – сердито ответили снизу.– Псих! Брейк, мать твою! Молчать! Фу!
Смушко закрыл форточку, плюхнулся на кровать. Уже проваливаясь в сон, подумал:
«Дымом, что ли, пахнет? Быть не может. Сигнализация…»
Ржавое пламя взметывалось вполовину окна. Но мальчик сидел буквально в шаге от него, словно бы не чувствуя. Отец Егорий дышал ртом, с хрипом, с бульканьем в бронхах. Голова раскалывалась от боли, большие руки беспомощно подергивались, в глазах стало черно… а спасительное забвение все не приходило.
– Никогда,– сквозь гул (пламени?) донеслось до отца Егория.– Теперь уже никогда…
И низкий гнусавый рев большой трубы.
Кто-то с силой колотил внизу в дверь.
– О Господи!
Григорий Степанович второй раз с неимоверным трудом выкарабкивался из сна.
– Что там стряслось?
Дым! Пахло дымом!
Сон Григория Степановича сгинул бесследно. Смушко вскочил… слишком резко. Ухнуло в затылке, потемнело в глазах.
«Тише, тише, тише»,– нашептывал он сам себе, пережидая.
Запах дыма. Очень сильный запах.
Во входную дверь перестали стучать.
Григорий Степанович поглядел на потолок, на круглую решеточку противопожарного датчика. Чертова техника!
Как был, в трусах и в майке, босиком, он вышел в коридор. Здесь запах гари был намного сильней.
– Господи Иисусе! – прошептал Григорий Степанович, чувствуя, как холодеет внутри.– Батюшка!
Он неуклюже побежал по коридору к комнате отца Егория.
– Батюшка!
Струйки дыма сочились из-под двери.
– Отец Егорий!
Смушко толкнул дверь – заперто!
Не раздумывая, он ударил в нее всем весом. Шурупы задвижки вывернулись из косяка, и дверь распахнулась. Григорий Степанович с ужасом уставился на пылающий прямо на полу костер.
Из коридора в комнату проник свежий воздух. Пламя радостно вспыхнуло, охватило деревянную спинку кровати, прыгнуло на одеяло.
Отец Егорий лежал вытянувшись, запрокинув голову, нижняя, заросшая бородой челюсть его дергалась, словно он силился еще шире открыть рот…
Дальше Григорий Степанович действовал автоматически.
В трех метрах по коридору на стене висел огнетушитель. Красный круглый баллон с серым раструбом. Смушко выскочил из комнаты, схватил его, и через мгновение шипящая струя ударила в занявшуюся постель.
Еще через минуту все было кончено. Пламя угасло. Только пятно электрического света пронзало темноту, упираясь в дымящуюся черную пропалину.
Григорий Степанович швырнул опустевший баллон в окно и под звон падающего стекла тяжело осел на пол, прижав руки к груди, чтобы унять режущую боль.
Внизу с грохотом рухнула входная дверь.
Охранник, сопровождаемый лающими псами, взбежал вверх по лестнице.
– «Скорую»! – выдохнул Смушко.– Быстрей!
Охранник ринулся вниз, к телефону.
Брейк, встав мощными лапами на постель, поскуливая, вылизывал черным языком окостеневшее лицо отца Егория.
«Скорая» приехала слишком поздно.
– Никто трубку не берет,– сказал Ласковин.– Уехали куда-то, наверно.
– Позвони попозже,– предложила Наташа.– Вообще, иди завтракать, пока все не остыло. Какие у тебя планы на сегодня?
– Покатаюсь по городу,– сказал Андрей, усаживаясь за стол.– Поговорю кое с кем. Могу тебя после работы забрать, годится?
– Думаешь, я скажу «не надо»? – Наташа засмеялась.– Знаешь, мне тут предложили в Голландию съездить, ты не против?
– Против,– сказал Андрей.– Если меня не возьмешь.
– Возьму,– улыбнулась Наташа.– Но за свой счет. Как менеджера. Ты по-голландски – как?
– Только язык жестов. Но могу – звукооператором. Или осветителем. Сойдет?
– Обойдутся. Международный фестиваль, суперспонсоры, суперпризы. Выиграю – куплю тебе «мерседес», хочешь?
– Не хочу «мерседес». «Порш» хочу, мечта детства. А как ты пересеклась с конкурсом этим?
– Год назад отдала кассету со своей программой… Ну что, едем? Без шуток?
– Когда?
– В июле.
– Схвачено. Если не победишь – собственными руками жюри их бюргерское передушу!
– Ну тебя! – засмеялась Наташа.– Мне дай Бог в десятку войти.
– А что так слабо?
– А чтобы не так – надо сутками работать, сам, что ли, не знаешь?
– Знаю,– подтвердил Ласковин, проглотив кусок яичницы.– Будешь работать. Сутками. Я прослежу.
– Ты проследишь, как же! – Наташа потрепала его по затылку.– Соку хочешь?
– Чаю хочу. Ах, блин! Опять забыл Славкино зелье принять!
– Склероз,– сказала Наташа.– Старческий. Давай ешь быстрей и катись. Мне заниматься надо. Кроме шуток.
Зеленая «восьмерка» с белыми дверьми вырулила на Суворовский и остановилась.
В машине сидели двое: низкорослый крепыш Колян и его троюродный брат по кличке Леха Барабан. Источником прозвища сего были отнюдь не музыкальные способности последнего, а удивительной формы череп, приплюснутый сверху. Жиденькие волосы цвета подсохшей известки не столько скрывали, сколько подчеркивали эту аномалию.
Братья ждали. Колян невозмутимо двигал челюстями, переминая жвачку. Барабан посасывал пиво. Время от времени его передергивало: организм требовал «вмазки», но Колян, зная, как шизеет братец Леха после укола, запретил до «сделаем дело». Барабан пил пиво, потел и маялся.
Тот, кого они ждали, появился через четверть часа. Плюхнулся на переднее сиденье рядом с Коляном.
– Денек, блядь, вашу мать,– пробурчал он вместо «здравствуйте».
– Чёт-ты, Малява, сёдни на гандон похож! – подал сзади реплику Барабан и в очередной раз передернулся.
– Мудило ты грешное,– беззлобно отозвался воспитанник исправительно-трудового лагеря для малолетних Малява, заполучивший кликуху благодаря изысканной надписи на спине. Надпись приглашала всех особ женского пола воздать Маляве должное. Поначалу Малява намеревался запечатлеть призыв на непосредственном месте, но специалист отказался: не поместится.
– Екздаться хочу! – деловито сообщил Малява.
– Он всегда, это, гы-гы, хочет! – обращаясь к брату, отреагировал Барабан.
Сам он с недавнего времени к женскому полу стал вполне равнодушен.
– Не всегда! – запротестовал Малява.– Башмак, киздаматень елдавнутая, совсем овездел: за телку, слышь, тридцать баксов, ёш его так, отвали! За нашу, слышь, телку!
– А ты чего хотел? – ухмыльнулся Колян.– С клиента вон полтаху снимают!
– Так ты чё, кореш, ты чё, не врубился? Не въехал? – искренне возмутился Малява.– За нашу телку! С «отстойника», слышь? При Крепленом, бля, как хошь их тянули, а Башмак, бля… – и разразился сочно и прочувствованно.
– А ты Гришке пожалуйся! – с ухмылкой посоветовал Колян.
Малява скорчил рожу и сплюнул в открытое окошко.
– Екздаться хочу! – замычал он, изображая тощим задом соответствующие движения.– Чпок! Чпок! Чпок!
– Копи, копи,– посоветовал сзади Барабан.– Скоро пригодится.
– Во! – обрадовался Малява.– Чё ты мумоёгишься, Колян? Давай, бля, поехали! Нас клевый бабец ждет, ага? Клевый бабец, Барабан?
– Не видал,– равнодушно откликнулся тот.
– А хоть доска с дыркой! – развивал тему Малява.– Я охреневаю: ты сандалишь, и тебе же бабки кидают!
– Хавник заткни! – буркнул Колян.– Дай подумать. Тут ехать – не хрен чего.
– Давай, давай, братан! – подпел Маляве Барабан, которому ждать было и вовсе невмоготу.
Пробормотав, что он думает о партнерах, Колян повернул ключ.
Двигатель завелся не сразу.
– Аккумулятор скис! – авторитетно заявил Барабан.– Слышь, братан, надо новый аккумулятор покупать!
– Ни хрена аккумулятор! – тут же возник Малява.– Свечи…
– Ты – мудак! Ты не рубишь, бля, ни…
– Хорош киздеть! – рявкнул Колян, рассердившись.
Движок наконец завелся, и машина тронулась. Доехали действительно быстро.
– Значит, договорились? – крикнул Андрей из ванной.– Я за тобой заеду без десяти десять.
– Ты еще не ушел? – удивилась Наташа.
– Почти. Побреюсь – две минуты – и только ты меня и видела!
– Вечером надо бриться! – крикнула Наташа, энергично раскручивая педали тренажера.– Вечером!
Доехали быстро. И дом нашли легко. Только с номером квартиры вышла загвоздка. Никак не разобрать: шесть или восемь.
– Руки у тебя, Барабан, из жопы растут,– проворчал Колян.– Три цифры нормально записать не можешь!
– Писал бы сам, твою… – огрызнулся Леха. И тут же схлопотал по уху.
– Ну ты чё, братан?..– заскулил привычно. Шестая квартира располагалась на первом этаже, восьмая – на втором. У восьмой дверь похлипче.
– Тут,– руководствуясь последним признаком, не очень уверенно произнес Колян.– Помнится мне, восьмая. Звони, Малява!
– Угу. Слышь, Колян, а если Башмак просечет? – с опозданием замандражировал Малява.– Сам говорил: замочит и…
– Поздно пить боржом, когда почки отвалились! – захихикал Барабан.
– Не ссы! – успокоил Колян.– Мы ж не воруем. Мы деловую услугу оказываем. Личный бизнес, врубаешься?
– Ага,– сказал Малява и надавил на кнопку. Реакции не последовало.
– Нету никого,– сказал Малява и выматерился с заметным облегчением.
– Должна быть! – возразил Колян.– Дай железку!
– Дверь ломать нельзя! – воспротивился Барабан.– Если ее нет, а мы засветимся…
– Где ты видишь дверь? – поинтересовался Колян.– Это, что ли?
Присев, он снизу, почти без усилия, поддернул фомкой, и дверь соскочила с петель. Барабан придержал. Бандиты повесили дверь на место и вошли.
– Говняная фатера! – пренебрежительно сказал Малява, пройдясь по комнатушке.– Взять натурально не хрен! – он потыкал пальцем в фотографию женщины за стеклом.– Екздаться хочу! – куражась.– Где клевая чувиха? А, Колян?
– Сядь на парашу и подрочи! – сердито буркнул Колян.– Задрюкал! Барабан! Что твоя маруха базарила: баба одна живет?
– Одна,– подтвердил Леха.
– А это откуда? – спросил Колян, пихнув ногой детскую кровать.
– Пролет? – забеспокоился Барабан.
– Вроде того.
– Не бздимо, братва! – заявил Малява, разглядывая фотографию в шкафу.– Нормальная телка! И телик шопнем! Телик жопницкий!
– Ну что за мудак? – задал риторический вопрос Колян.– Все, уходим! Тебе, Малява, за этот сраный телик больше стошки никто не кинет! А за чувиху косарь зеленых светит. И даже мочить не требуется! Отодрать, ежало набить – и киздец!
– Ни хрена себе! – пробубнил Леха.– За групповуху пятнарик только так! А на зоне… На хрена мне ее егучить!
– Импотент, бля! – сказал Малява и заржал.– Мне, Колян, двойная доля пойдет. Моя и его!
– Ну ты, вердило куфенное! – взвился Барабан.
– Кто еще не в масть вякнет,– злобно предупредил Колян,– пойдет хрен сосать! Свободен, ясно?
Захлопнув дверь восьмой квартиры, подельники спустились на первый этаж.
Тут преграда была посерьезней – не подломишь.
– Может, через окно? – предложил Малява.– Вон Барабан тощий, как глиста, в форточку…
– Решетки! – отрезал Колян.– Я смотрел. Внагляк войдем! Звони, Малява!
На звонок с минуту никто не реагировал. Потом изнутри женский голос спросил:
– Кто там?
– Энергонадзор! – солидно сказал Колян.– Плановая замена счетчиков!
Щелкнул замок. Малява хотел рвануть ручку на себя, но Колян схватил его и показал пальцами: два!
– Энергонадзор! – громко сказала женщина.
– Она что, не одна? – насторожился Барабан. Точно, не одна.
– Энергонадзор? – спросил за дверьми мужской голос.– Фамилия на наряде?
– Откуда фраер? – шепотом спросил Барабан. Колян дернул плечом. Он отступать не собирался.
– Аршахбаева здесь живет? – спросил он.
– Она что, чучмечка? – спросил Малява вполголоса. Мужчина за дверьми что-то спросил, женщина – уже из глубины квартиры – ответила.
– Опять пальцем в жопу? – прошипел Барабан. Его заметно трясло.
– Хер там! – буркнул Колян и достал револьвер. За дверью было тихо.
– Ты, может, это, не стоит? – Малява с беспокойством поглядел на револьвер.
Колян не ответил, он напряженно ждал.
Дождался. Звук отпираемого замка. Первого, затем второго.
Колян прищурился, выставил челюсть, чтобы казаться еще круче, и, когда дверь открылась, наставил короткое рыло ствола на отпершего ее мужчину.
– На… – и тут выпяченная челюсть у Коляна отвалилась, а глаза поехали на лоб.
В шаге от него, держась одной рукой за дверь, стоял… Спортсмен!
– Ы-ы… – промычал Колян в полной растерянности.
Ласковин тоже был слегка удивлен, увидев старого знакомца. Но, в отличие от последнего, страха не испытал. А на неожиданность отреагировал привычно: перехватив кисть с оружием – нырок вниз, с линии огня (Колян нажал на спуск – но выстрела не последовало: гнездо оказалось пустым), Ласковин вывернул кисть вверх и наружу и, распрямившись, врезал давнему знакомцу локтем в челюсть.
Колян свалился.
Леха, оскалив черные зубы, шагнул вперед, полоснул заточкой… и получил пяткой в измученную печень. Два очка.
Малява в драку вступать не стал. Собственно, его уже не было в подъезде. Молодости сопутствует быстрота.
Ласковин оглядел успокоившуюся парочку, нахмурился. Похоже, Вадим был прав, говоря: поищи среди своих. Корвет? Гришавин? Но почему явные шестерки?
Андрей подобрал револьвер и заточку, прислушался.
Тихо. Только из квартиры слышно, как напевает Наташа. Девочка ничего не заметила, это хорошо.
Андрей закрыл дверь.
– Ната,– спросил он.– Ты дома будешь?
– Вечером на работу пойду,– перестав петь, ответила девушка.– Мне заниматься надо, сам сказал! Поменяли счетчик?
– Нет,– Андрей усмехнулся.– У тебя новый.
Колян очухался первым и, поднявшись, уставился на закрытую дверь. Револьвера не было. Ну, это ясно. Колян обтрогал себя руками: челюсть ныла, а так… легко отделался. Посмотрел на вырубившегося Леху.
«Верный кореш,– подумал.– А где этот?»
Малява отсутствовал.
– Сучара! – зло процедил Колян и поднял бессознательного Барабана. Весил тот – всего ничего. До машины донести – мелочь. Если только этот егливый козел Малява не рванул на его тачке. «Прикизжу!» – с ненавистью подумал Колян и поволок брата наружу.
Машина стояла на месте. Злости у Коляна поубавилось. Все же кентяра – не полный засранец.
Он сбросил Барабана на сиденье, достал из-под коврика коробочку. В ней – снаряженный шприц.
«Лучшее лекарство, братан»,– подумал он, закатывая Лехе рукав и сдавливая тощую руку, чтобы обозначить исколотые вены…
Малява не угнал Колянов «жигуль» вовсе не потому, что решил оставить его для подельников. Дело в том, что он так и не добрался до «восьмерки».
Выскочив из подъезда, Малява натолкнулся на четверых мужчин, непринужденно беседующих и не пожелавших посторониться, когда такой крутой мэн, как Малява, сваливает с места преступления.
О проекте
О подписке