Дальними тропами ходит он и многими именами зовется. Дважды десятеро господ говорят ему, но нет над ним повелителя. Знак Бездны на теле его и чужой Крест, но нет Тьмы в его сердце…
Бояново пророчество. Стих тридцать третий
Дорога в этом месте делилась надвое. По левой обочине еле-еле ковылял старик с берестяной котомкой на плече.
Андрей остановил лошадь, спрыгнул, подошел поближе:
– День добрый, отец!
– И тебе здравствовать, воин! – Дед, прищурившись и закрыв ладонью глаза от солнца, окинул взглядом Андрея.
Вблизи старик выглядел не просто пожилым – древним. Густая сеть морщин, кожа вся в россыпи темных пятен, тонкий бесцветный овал рта. Только глаза были не старые – яркие, блестящие, любопытные.
– Не видел, отец, дружина здесь не проходила из Киева?
Старик на мгновение задумался, затем кивнул:
– Видал, видал. Проезжали здесь люди ратные. Отстал ты, что ли?
Что-то не так было с дедом. Андрей не мог понять, что его беспокоило, но унять странную тревогу не мог.
– Гонец я, послание им везу от князя Мстислава, – соврал он. – Куда пошли-то они – на Берестье или на Волковыск?
Дед задумался, поглядел по сторонам, еще раз пристально посмотрел своими странными, слишком молодыми глазами на Андрея:
– На Берестье поскакали! – наконец будто решил он. – Если конь резвый – нагонишь! Но аккуратен будь – плохая там сейчас дорога!
– Что в дороге той плохого-то? – не понял Андрей.
– Тати шалят, да и нелюди порой за мясцом охотятся человечьим! – уточнил дедок и почему-то усмехнулся.
– Понятно, – кивнул путник. Подобное он слышал, пожалуй, о любой дороге западнее Киева. – Давно видел-то отряд?
Старик поглядел на солнце:
– Ну… поутру еще. Но нагонишь, коли захочешь, непременно нагонишь…
Андрей не собирался догонять отряд сегодня, но об этом он странному деду говорить, разумеется, не стал. Вскочил в седло, крикнул:
– Благодарствую! – И поскакал по указанной дороге, ведущей в густой темный лес.
Оглянулся – старик стоял на том же месте и провожал Андрея пристальным взглядом темных глаз.
Несколько часов Андрей скакал по совершенно безлюдной узкой лесной дороге. Лес был здесь недобрый – густой, темный, болотистый. Вполне подходящее место для татей, да и для нечисти.
Внезапно Андрей остановил лошадь. Прислушался, затем вытащил лук, накинул тетиву и поскакал что есть мочи.
На небольшой поляне шел бой.
Бой, который киевский отряд безнадежно проигрывал.
Половина из десятка лежала на земле, унизанная стрелами. Оставшиеся в живых, сомкнувшись в круг, с трудом отбивались от наседавшего противника. Андрей узнал гридня Ратибора – тот рубился одновременно с двумя врагами. Монаха, который должен быть при отряде, нигде видно не было.
Всадника, все еще скрытого за деревьями, в горячке боя никто не замечал.
Андрей спрыгнул с коня аккуратно, чтобы не побеспокоить ногу, бросил поводья – конь обученный, не уйдет. Вытащил лук из налуча.
Оставаясь незамеченным за деревьями, он подкрался поближе к прогалине.
Лук у Андрея был знатный, степной. И стрелы – добротные – такие, что и летят далеко, и броню влет пробивают.
Несколько мгновений Андрей потратил на то, чтобы понять, кто же атаковал киевлян. Это были точно не лесные тати, о которых говорил дед. Против дружинников бились опытные воины, пусть и одетые кто во что горазд.
Кто это мог быть? Наемники? Наверное, да. Собрались, казалось, из всех окрестных земель в глухом лесу ради небольшого отряда киевлян. Да еще мастерски организовали засаду – положили половину дружины еще до начала боя!
Рухнул еще один киевлянин. Нужно было действовать.
Андрей прицелился.
Раз, два, три – полетели стрелы в спины врагам.
Не только лук у Андрея был знатный, стрелял он тоже мастерски.
Появление третьей стороны внесло сумятицу. Кто-то из наемников упал, несколько воинов закружились в поисках новой угрозы, ряд нападавших распался.
Какой-то угр в красной шапке завопил:
– Вот он! – и первым бросился на Андрея.
За угром последовало еще двое – жилистый балт с коротким мечом без щита и детина в шкуре волка на плечах.
Первым выстрелом Андрей снял угра – попал в шею прямо над щитом, который враг держал чуть ниже, чем надо. Угр споткнулся и рухнул на землю, раскинув руки. Шапка осталась на его голове.
А Андрей уже стрелял в детину в шкуре. Первую стрелу тот поймал щитом, вторую – тоже, но от третьей уйти не смог.
А вот балт без щита оказался с сюрпризом. Стрела Андрея, готовая пронзить неприкрытую грудь, замерла в одном шаге от врага, а затем полыхнула зеленоватым пламенем и за мгновение растаяла без следа. Видя недоумение стрелка, балт торжествующе расхохотался. Ему оставалось пробежать всего пятнадцать шагов.
Но Андрей не дал ему это сделать.
Секундная растерянность прошла. Ему уже приходилось сталкиваться с подобным – несколько лет назад. Вряд ли нападавший был колдуном, а вот колдовская игрушка – амулет от стрел – у него, похоже, был. Или даже не амулет – просто заговор.
Уже не особо целясь, Андрей продолжил стрелять, отправляя стрелу за стрелой.
Раз, два, три, четыре – все стрелы сгорели в воздухе.
Последнюю Андрей выпускал уже практически вплотную, одновременно отступая назад и вбок из-под клинка противника.
Расчет оправдался. Пятая стрела не сгорела, а вонзилась в тело балта.
Тот закричал и тут же замолк – Андрей, уже отбросивший лук и выхвативший меч, ударил всего один раз, коротко, почти без замаха, наискось в голову.
Тут же наклонился, бегло осмотрел тело, оттянул ворот кольчуги – ничего похожего на амулет. Видно, заговорен был мертвец. Дело, конечно, редкое, но не такое уж необычное.
А киевляне тем временем добивали оставшихся нападавших.
Андрей лезть в бой не стал – было неясно, поняли ли киевляне, что он свой, – только отметил еще одну странность. Вместо того чтобы прорываться к лесу, наемники стали сражаться еще более отчаянно.
Казалось, что их цель – умереть, но добраться до монаха. Его только сейчас заметил Андрей.
Раньше тот, вероятно, сидел в центре круга, образованного киевлянами, теперь же поднялся и что-то кричал – то ли молился, то ли, скорее, сыпал оскорблениями в адрес врага.
Монах выглядел еще старше, чем дед, встреченный перед лесом. Был он высок, при этом крайне худ – пергаментная кожа без единого волоска обтягивала скуластый череп. На шее монаха на серебряной цепочке висело что-то в кожаном мешке – вероятно, амулет, цель Андрея.
Тем временем в живых остался всего один нападавший.
– Живьем берем! – закричал Ратибор.
Услышав слова гридня, последний воин быстрым коротким движением рассек себе горло и рухнул замертво.
– У, сволочь! – сплюнул гридень, устало опуская окровавленный меч, затем отвернулся и уставился на Андрея, все так же стоявшего у дуба и даже не собиравшего уцелевшие стрелы. Сделал несколько шагов, предостерегающе выставляя перед собой меч.
Андрей не двигался.
– Стой, добрый воин, где стоишь! – крикнул гридень, подошел еще ближе, всмотрелся и изумленно воскликнул: – Хват, ты ли это?!
– Здравствуй, Ратибор, – кивнул Андрей, делая шаг навстречу.
Хрустнули кости – гридень заключил в объятия старого товарища. – Сколько же лет прошло? Два? Три? Нога-то твоя как? Я-то думал…
– Плохо нога, – не соврал Андрей. – Вот езжу по свету, лечение ищу. Всю Русь объездил – теперь на запад путь держу.
– Сам Бог нам тебя послал… – Ратибор обвел поле боя взглядом. – Если бы не твоя помощь – не сдюжили бы…
– Как же вас это так поймали? – Андрей еще раз сосчитал тела. Пятеро отроков лежали, убитые стрелами.
Ратибор сплюнул, почему-то оглянулся на монаха, помогавшего перевязывать раны.
– Он накаркал, пень старый, отец Алексий, чтоб его… Всем остальным отрядам крепкие умом да телом достались, а мне – вот этот, да без волхва еще. Я каждый день боюсь, как бы не помер в дороге дед, да, знаешь, не понимаю: коли помрет – горевать буду или радоваться. Язва он та еще – все ему не так, все ему не то. Порой требует, чтобы встали на ночлег, не проехав и часа, а порой гонит нас – быстрее да быстрее. И с первого дня талдычит – зло рядом, зло близко… Ночевали давеча в селе одном, так он полночи меня донимал – мол, слышишь, гридень, на сеновале черти сидят, нас схарчить думают. Иди проверь, ты ж главный…
– И что, сходил?
– Сходил. Пастушка местного с девки спугнул…
Андрей охотно рассмеялся, но затем вновь посерьезнел:
– Но как вы все-таки в засаду-то попали?
– С утра дед твердил, мол – берегитесь, воины, берегитесь, ворог рядом! Мы его сначала слушали, но после того, как честных купцов напугали, всех галок да воронов с деревьев посгоняли, слушать прекратили. Ну и устали за день – немудрено, если на любую тень с мечом кидаться. Вот, – гридень с сожалением кивнул на тела, – головные мои и не заметили засаду. Тебе дед небось начнет твердить о мороке, о колдунах, ты его не слушай… Парни растяпистые у меня впереди ехали, вот и проспали. Теперь вечно спать будут, – грустно добавил он.
Андрей, помнивший заговоренного балта, скептически хмыкнул, но ничего говорить не стал. Видимо, к охоте за амулетом присоединилась еще одна сила.
– А вот кто на нас напал – это вопрос, – продолжал Ратибор. – Не тати это были – воины, и неплохие. Жаль, никого в полон не взяли. Видел, как этот, последний, мечом себя полоснул?
– Видно, амулет княжеский кому-то больно нужен… – осторожно предположил Андрей.
– А ты откуда… ну да, слухами земля полнится: видно, весь мир уже знает, куда и зачем мы едем! Вовремя ты, Хват, на запад подался, дела лихие у нас в Киеве грядут… А знаешь что, Хват…
Андрей затаил дыхание.
– Ты в германские края, небось, едешь? Путь туда неблизок и дорог…
– Если, Ратибор, тебе помощь с отрядом нужна – не откажусь, – договорил за гридня Андрей.
Гридень расцвел в улыбке:
– Спаси тебя Бог, Хват. Ты с нами до Берестья и до Владимира доберись – надеюсь, найдем там избранника да назад повернем. А тебе, друг мой, не сомневайся, за помощь – заплачу, как полагается.
Андрей был доволен. Все получилось наилучшим образом. Простодушный Ратибор даже не задался вопросом, а с чего бы так удачно старый товарищ подоспел к битве?
Пока собирали тела павших киевлян, пока перевязывались да вырезали стрелы, – прошел последний светлый час. Дальше тронулись уже затемно. Обыск тел нападавших ничего не прояснил, было решительно непонятно – кто они и зачем им был нужен амулет.
Андрей ехал в середине небольшой колонны, рядом с монахом.
Некоторое время тот изучал нового участника отряда, затем одобрительно покивал. Вид Хвата внушал уважение: статный, крепкий, волосы и небольшая борода цвета вороньего крыла. Кольчужная рубаха, меч, щит, лук, небольшой топорик на поясе.
Наконец, вероятно решив, что новичок достоин разговора, Алексий обрушил на Андрея град вопросов:
– А что за рана у тебя, воин? Слыхал я, Ратибор про ногу что-то спрашивал? А звать-то тебя Хват, верно? А раз тебя Хват зовут, то ты зови меня отец Алексий – так меня греки крестили, а как до этого звали – то секрет большой! А Ратибора-то откуда ты знаешь, воин Хват?
Казалось, монах может задавать вопросы бесконечно.
Андрей откашлялся, прервав словоохотливого старика.
– Рана у меня от аспида болотного, – начал отвечать он по порядку. – Два года назад под Черниговом тварь эта завелась, князь охоту объявлял на нее. Там, на охоте, и с гриднем вашем познакомился – тот из Киева приезжал специально.
Андрей не стал упоминать, что пропустил укус, спасая Ратибора от аспида. Главное, чтобы Ратибор об этом помнил.
– И что, плохая рана-то?
– Плохая, – не соврал Андрей. – То затянется, то опять раскроется. Много где был, много чем лечил: и к лекарям знаменитым ездил, и к святым отцам, и к волхвам ходил – без толку всё. Вот в неметчину еду, вдруг найду там помощь. – Андрей продолжал искусно смешивать правду и ложь.
Говорить Алексию о том, что он только месяц как вернулся из Эрфурта, он, разумеется, не собирался.
– На все воля Божья, – протянул монах. – Даст Бог, поправишь ты свою рану. Хорошо, что стрелять нога тебе не мешает. Знатно ты дрался, воин! Всех спас от беды, в которую нас этот дурень завлек. – Алексий покосился на Ратибора. – Я ему весь день твердил, чтобы засады опасался и что хочу я впереди ехать, а он… Я бы зараз морок углядел, в котором вороги сидели…
– Так, значит, морок это был?
– Морок! – убежденно сказал старик. – Плохие тут места, плохие тут люди.
Андрей пожал плечами, огляделся – правда, в темноте что-то увидать было невозможно.
– Что же в них плохого?
– А ты оглядись. Леса здесь глухие, темные. Не зря говорят – каковы места, таковы и люди. Идолопоклонники, нехристи… Вроде и крещены через одного, а на деле… – Монах сплюнул. Верят в старых богов, да и не в светлых, а в темных – Чернобога, Мару. И кому-то из этих богов наш поход уж точно не по нраву.
Монах подъехал почти вплотную, схватил Андрея за локоть, лихорадочно зашептал:
– Я-то чуял неладное уже несколько дней. Глаз чужой, темный, за нами глядящий. Ратибору говорил, а он… – Старик махнул рукой. – Видал злыдней? А как последний сам себя взрезал? Слуги Чернобога это были, говорю я тебе…
Андрей вздохнул. Надо было как-то перевести разговор на амулет.
Было душно. Народ, заполонивший жалобную избу, томился и ворчал: киевский амулет отказывался выбирать достойного претендента.
Наместник князя Владимирского, в ведении которого находился город Берестье, ушел, сославшись на дела городские. Алексий вел пытания. Ратибор стоял рядом с монахом и внимательно следил за порядком.
Андрей Хват скучал в охранении.
До города добрались за три дня без каких-либо неприятностей – даже монах особо не мучил Ратибора разговорами о темных богах и подстерегающих отряд опасностях.
Кем были нападавшие – выяснить не удалось, никто не смог опознать наемников, как ни выспрашивал гридень в деревнях и селах.
Андрей проводил много времени с Алексием, вызнавая все возможное про амулет. Оставалось выяснить последнее – как амулет выбирает избранного, – и можно будет ехать в Эрфурт. Через месяц Андрея должны были ждать там люди императора.
Берестье – небольшой, но бурно растущий город на берегу Буга – встретил путников своеобразно. Наместник Шелом, старый знакомый Ратибора, вроде и рад был видеть киевлян, но при этом думал о чем-то своем – явно не особо приятном. Люди же на улицах косились на отряд мрачно, сердито, то и дело о чем-то шептались между собой.
– Что же, Шелом, горожане у тебя такие безрадостные? Мужи злые, девки молчаливые – смотрят все как волки. Али плохо ты руководишь поселением? – шутливо спросил Ратибор наместника на пути к гостевой избе.
Шелом вздохнул. Андрей заметил, насколько темны круги под глазами наместника. Он явно был чем-то утомлен. Также Андрей подметил, что у терема наместника, кроме берестовских дружинников, стояло несколько воинов, точно не имеющих никакого отношения к городу. Сытые, богато одетые, нагло смотрящие, они тщательно оглядели киевлян тяжелыми – с вызовом – взглядами, затем удалились в терем.
– Руковожу я хорошо, ни у схода, ни у князя вопросов ко мне нет, – наконец ответил Шелом. – А что до людей – на то две причины есть: одна с вами связана, а иная нет.
– С первой-то можешь и не начинать! Скажешь сейчас, мол, не любят киевлян в твоем городе, и всё тут!
– Не любят. – Наместник махнул рукой. – Это дело всегдашнее. Скажи лучше, кого у нас народ может любить из пришлых? Но это ерунда! А вот то, что за Киевом в Диком Поле Зло пробуждается неведомое – дело другое. Вот скажи, коль не сдюжит князь твой с напастью, куда побежит люд? Правильно – сюда, на запад! А Зло пойдет куда? Верно – по следам людским, то есть к нам.
Ратибор хмыкнул:
– А вторая причина какова?
Шелом покосился в сторону своего терема:
– Ярополк, сын князя моего, в городе третий день стоит. Ходил на охоту на зубра – успешно, добыл зверюгу, затем праздновал. Вот второй день отдыхает после отмечаний, – наместник перешел на шепот, – боюсь, как бы сегодня снова не начал…
Андрей хмыкнул незаметно – он вроде понял, о ком шла речь. Ратибор поморщился:
– Постой, а не тот ли это княжич, что пару лет назад баб и детишек мадьярских…
Шелом схватил гридня за руку:
– Он, он. А ты потише говори, прошу. Вот тебе и причина, чего народ мрачный. Княжич до забав всяких охоч. Ему бы уже во Владимир возвращаться, а он у нас задержался, обратно не желает, но скоро, знаю я его, скучать начнет. А скука княжича – она…
– …пострашнее яда аспида будет, – закончил за Шелома Ратибор.
Андрей поморщился. Теперь он вспомнил окончательно – слухи про младшего сына князя Владимирского ходили, пожалуй, по всей земле Русской. Только бы взбалмошный князек не решил участвовать в пытаниях…
Надежды Андрея не оправдались. До вечера пытания шли хорошо. Однако в какой-то момент снаружи раздались какие-то выкрики, и на пороге показался весь в золоте, полноватый молодой мужчина с отечным, будто раздутым, лицом.
Люд в избе расступился.
О проекте
О подписке