На сей раз великий князь принимал византийского посла без лишней помпы.
Он сам, Добрыня, воевода Путята, ярл Сигурд, воевода Претич и, естественно, Сергей Иванович Духарев, более известный как боярин-воевода Серегей. В качестве гостя присутствовал князь черниговский, носивший пушкинское имя Фарлаф. Так повелось, что формально Чернигов признавал главенство Киева, а Фарлаф был правнуком одного их сподвижников Рюрика[17]. Лет на двадцать постарше Владимира, Фарлаф внешне от него изрядно отличался. Ростом повыше, намного толще, рожей пошире и вдобавок – обладатель могучей полуседой бородищи, отпущенной на полянский манер.
Мандатор Мелентий вошел, опираясь на плечо ромейского старшины. Он заметно прихрамывал, но выглядел бодро. На пол укладываться не стал.
– Божественный Автократор римский Василий Второй… – энергично зачастил он, – …предлагает тебе, хакан русов, великий князь киевский Владимир, согласно договору, заключенному твоим отцом, хаканом Святославом и василевсом Иоанном Цимисхием выполнить свой союзнический долг и оказать ему помощь в борьбе с мятежным Вардой Фокой, за что готов заплатить тебе пятнадцать кентинариев[18]. За эту плату Август и император рассчитывает получить от тебя не менее пяти тысяч отборных воинов!
Всё. Изложил. Выдохнул.
Воеводы переглянулись. Плата была более чем щедрая. Судя по физиономиям матерых вояк, предложение пришлось по вкусу.
– Нет, – сухо произнес Владимир.
– Нет? Почему? – Мелентий искренне изумился. Он-то рассчитывал, что без малого полтонны золота сразят варвара наповал.
– Я не торгую кровью своих дружинников, – холодно произнес Владимир. – А договор, что был заключен моим отцом, закончился с его смертью.
– Но…
Владимир глянул строго – и Мелентий заткнулся.
– Я никогда не был на вашей земле, – произнес Владимир, – и совсем мало знаю о ваших обычаях. Скажи мне, есть ли у вашего императора братья, сестры?
– Брат его Константин, соправитель и…
– А сестры? – перебил Владимир. – Есть?
– Анна… – пробормотал Меленитий, не понимая, к чему клонит великий князь. – Анна Багрянородная.
– Это хорошо, – кивнул Владимир. – Я никогда не стал бы продавать своих воинов за золото. Однако я мог бы прийти на помощь другу и родичу. Поэтому если твой господин действительно нуждается в друге, то, думаю, он согласится отдать за меня кесаревну Анну. Если он согласен, я приду. И приведу с собой шесть тысяч воинов.
«Опаньки! – подумал Духарев. – Вот это ход!» Потребовать в жены сестру ромейских императоров! Ту самую Анну, порфирогениту[19], которую в свое время Никифор Фока отказался отдать за императора Оттона. Император Священной Римской империи получил вместо нее принцессу Феофано, всего лишь племянницу Иоанна Цимисхия, еще одного узурпатора. И Оттон был вполне удовлетворен результатом. И это – христианский император. А тут какой-то архонт варваров, язычник, дикарь…
У Мелентия язык прилип к гортани.
Порфирородная принцесса! Никогда такого не было! Еще Константин Великий писал (и слова эти начертаны на престоле храма Святой Софии), что никогда василевс ромеев не породнится через брак с народом, чуждым ромейскому устроению и обычаям. То же, спустя полтысячелетия, писал и другой император, Константин Багрянородный, в своем трактате «Об управлении империей», уподобляя подобный брак чуть ли не браку с животным и призывая на нарушителя анафему и прочие кары.
Мелентий даже дышать перестал.
– …Что же до золота, – продолжал Владимир, будто и не замечая, что посол – в ступоре, – то и золото нам пригодится.
– Но, великий… – наконец нашел в себе силы пробулькать мандатор. – Никак невозможно это… Ты ведь даже не христианской веры…
– Я – сын своего отца! – гордо заявил Владимир. – Я не знаю такого слова: невозможно! Ступай. Ответные дары тебе принесут позже. И позаботься о том, чтобы весной в днепровском устье нас ждали корабли, которые доставят нас в Константинополь.
Мелентий повернулся и вышел. Он не был уполномочен торговаться или спорить. Но вид у него был – пришибленный. Кто знает, как отреагирует Василий на предложение Владимира. То есть, как отреагирует – понятно. Но как это скажется на судьбе посла? Вполне могут и голову открутить.
Духарев улыбался в усы. Нет, какой молодец Владимир! Каждое слово – в строку! Истинный князь! В сравнении с его требованием любое другое теперь казалось сущей ерундой.
Но не все разделяли восхищение Сергея. Едва ромеи ушли, воеводы загомонили. Суть их ворчания сводилась к тому, чтобы требовать больше денег. А тут – еще одна баба в княжеский гарем. Кому это надо?
Владимир поднял руку с коротким жезлом – атрибутом княжеской власти, и гомон стих.
– Воевода Серегей, объясни им.
Духарев встал.
– У василевса ромейского сейчас очень трудное положение, – сказал он. – Из Болгарии, куда он лично ходил воевать, его вышибли. На востоке империи – неспокойно. Варда Фока силен, и к нему постоянно присоединяются новые союзники. А основа его войска – иберийцы[20] и армяне, которые уже давно считаются лучшими воинами империи. Василий сидит в Константинополе и не рискует дать мятежнику бой. Так что с каждым месяцем его положение ухудшается. А следовательно, он все острее нуждается в помощи. Так что весной мы будем нужны ему больше, чем сейчас. Да мы из него веревки вить будем!
Воеводы радостно оживились. Перспектива вить веревки из византийского василевса им понравилась.
Но первая радость схлынула, и князь Фарлаф спросил:
– А если этот Фока доберется до василевса раньше?
– Я так не думаю, – покачал головой Духарев. – Пока что большая часть страны – за Василием. Да и стены его столицы тоже не из глины.
– А если Василий побьет мятежников сам?
– Для этого ему надо найти подходящего военачальника. Такого, которому он доверял бы и который был бы воином, а не царедворцем. Он уже послал одного – и тот перешел на сторону мятежников. Нет, без нас он боя Варде Фоке не даст.
– А почему ты думаешь, что шесть тысяч дружинников помогут Василию победить? – подал голос Путята. – Я слыхал: у ромеев счет воев идет на десятки тысяч.
– Ты слыхал, а я – видел, – надменно произнес Духарев. Путяту он недолюбливал. – Видел и бил. Вместе со Святославом. Спору нет: ромейская конница очень сильна. Но сколько ее? И на чьей она стороне? А на стороне мятежников по большей части – ополчение.
Тут он немного приврал. Были у Варды Фоки и опытные ветеранские части, а уж те, что вернулись со Склиром из Багдада, и вовсе битые волчары. Но еще Духарев слыхал, что у Склира с Фокой – не всё гладко. Есть между союзниками некоторые трения. И за пару-тройку месяцев они, скорее всего, усилятся.
Но Путята не унимался.
– Василий кинет нас в самую кровавую сечу! – заявил он. – Мы все погибнем, и некому будет получать золото!
– А тебя никто и не зовет! – насмешливо произнес другой воевода, Претич. – Струсил – сиди дома на печке!
– Да я… – Путята вскочил.
– Сядь, воевода! – пробасил Добрыня. – И помолчи, коли ничего путного сказать не можешь. Великий князь сказал свое слово – не тебе ему перечить. Пусть говорит тот, кому есть что сказать дельного.
– Я бы пошел, – заявил Сигурд. – Мне нравится.
– И мне любо! – поддержал Претич и покосился на черниговского князя, которому служил до того, как перейти к Владимиру.
– Сам не пойду, – покачал головой Фарлаф. – Не люблю морем плыть. Но воев бы дал. Пять сотен.
Путята пробубнил что-то себе под нос, но тихонько. Добрыня сказал: помалкивай, значит, молчим. За княжьим вуем Путята ходил, как нитка за иголкой. Истово и преданно. Обоих это устраивало.
– Ну раз договорили, то пора и усы медом смочить, – завершил Добрыня, и военный штаб киевского князя отправился пировать.
– Ты это ловко пошутил с порфирородной принцессой, – похвалил великого князя Сергей. – Теперь любое твое требование малым покажется.
– Пошутил? – Владимир удивленно поглядел на своего воеводу. – А с чего ты взял, что я – пошутил?
Артём приехал в Киев через неделю. С полусотней гридней. Остальная его дружина продолжала «воспитательную работу» среди уличей.
– Хорошо потрудился? – спросил Духарев сына за обедом.
Артём улыбнулся:
– Недурно. Прибрался как следует. Оставил, только чтоб до весны дотянуть да поля засеять. Кормильцев мы с тобой проредили. Теперь смердам не до бунтов. А капища языческие вымел начисто. Вот уж кто зажирел так зажирел.
– Может, не стоило богов обижать? – деликатно вмешался Артак. – Боги – они обидчивые.
Они с Рёрехом традиционно присутствовали на семейном обеде.
– Не боги это – идолы! – тут же вмешалась Сладислава.
Рёрех заперхал. Это он так смеялся.
Потом изрек:
– Смердьих богов бояться нечего. Их вон даже сами смерды палками бьют, если не угодят. Скажи лучше, много ль взял?
– Золота почти пуд, серебра – за две сотни гривен. Остального и не считал. А жадные они, эти жрецы! Иному и пятки припечешь, и шкуру на ленты распустишь – молчит, как идолище его. Но я для таких дел четверых нурманов взял. Эти…
– Нашел о чем за столом говорить! – сердито оборвала его мать. – Лучше о внуках расскажи!
– А что – внуки? – пожал плечами Артём. – Малы еще, а за тот месяц, что ты их не видела, не особо и подросли.
– А здоровы ли?
– Уезжал – были здоровы. А коли так печешься, приезжай. Княгиня моя тебе рада будет.
– Так уж и рада? – усомнилась Сладислава. – Две хозяйки на одном подворье…
– Почему ж две? Она хозяйка, а ты – гостья дорогая! Отдыхать будешь да нежиться. А то бегаешь тут целый день без роздыху!
– Мать дразнишь? – поинтересовалась Сладислава. – Это ты в Уличе своем – князь. А от меня живо ложкой схлопочешь!
Артём встал, обошел вокруг стола, обнял мать:
– Ох, матушка, матушка! Столько лет прошло, а ты – всё такая же!
Возвращаясь на свое место, сочно хлопнул по заду девку-прислужницу:
– Вина налей! – Снова встал: – За вас, батюшка и матушка! Живите вечно и горя не знайте!
– Артём, ты от взятого на уличах дольку князю отдай, – вполголоса сказал сыну Духарев. – Гривен десять. А то на тебя уже жаловаться приходили: мол, зоришь святыни языческие!
– И что Владимир?
– Я ему разъяснил, кто и что зорит, но подарок ему будет приятен. Не помешает. И еще одно у меня к тебе дело есть. Ты ведь с Вольгом, которого Варяжкой кличут, дружен был?
– Не без того, – кивнул Артём. – Было время, у меня сотником ходил. Пока Ярополк его к себе не приблизил.
– Не попробовал бы ты его уговорить обратно в Киев вернуться? Не дело это, когда сын Ольбарда белозёрского с печенегами по Дикому Полю шастает.
– Я, может, и попробовал бы, да что скажет Владимир?
– С Владимиром я решу.
– Вот это правильно! – одобрил прислушивавшийся к беседе Рёрех. – Я б и сам с Вольгом поговорил, да стар уже для дальнего пути. Но можешь передать ему, что я ему наказываю от копченых уйти. Я в роду годами старший, он повиноваться должен!
– Непременно скажу, дед. Что еще, бать?
– Еще? К ромеям с нами летом не хочешь сходить?
И вкратце пересказал будущие перспективы похода в Византию.
Артём выслушал внимательно, потом покачал головой:
– Не поеду, батя. Надо ведь и земли наши кому-то от копченых защищать. Сам знаешь: уйдет великий князь с дружиной – они и тут как тут. Пусть Славка идет. Он не откажется. Когда он, к слову, возвращается?
– До весны точно вернется.
– Вот и ладно, – кивнул Артём. Поднялся. – Спасибо, Господи, за трапезу сию! И вам, батюшка, матушка, спасибо! Пора мне к великому князю. Думаю, ему уже донесли, что я приехал.
– Погоди! – сказал Духарев. – Я – с тобой. А гридней своих можешь тут оставить. У меня нынче места вдоволь. Развай мне новых ближников еще не набрал.
И помрачнел, вспомнив о потерях.
Детинец, как всегда, был полон народу. Мастера гоняли отроков и детских, выводили и заводили коней, таскали в терем всякую снедь, резали живность для вечерней трапезы…
Воеводу и его сына приветствовали радостно и с почтением.
А со старым другом Устахом, тренировавшим на «детском» углу подворья троих беловолосых мальцов, одним из которых был старший сын Рогнеды и Владимира Изяслав, Сергей Иванович и вовсе обнялся.
Но дело не ждет.
– Сбегай к князю, – велел Духарев подвернувшемуся отроку. – Скажи: мы пришли.
Отрок умчался.
Однако первым появился не он, а Добрыня.
Обменялись приветствиями.
– Воевода, хотел бы с тобой кое о чем поговорить. Думаю, Владимир обойдется без тебя некоторое время. Пойдем!
Отказывать дядьке и правой руке великого князя Духарев не стал. Последовал за Добрыней в отведенные тому покои.
Артём остался ждать посыльного.
Однако шустрый отрок всё не возвращался, а вместо него появился средних лет воин с длинной, как у старца или волоха, бородой. Встал, подбоченился, клянул с вызовом:
– Ты – князь улицкий?
– Я. А кто ты? – Артём оглядел наглеца, пытаясь определить его статус. Роста среднего, плечист, на голове – немного странный для Киева высокий шлем с небольшим козырьком, бородища. На тулове – отличная, явно восточной работы двойная кольчуга, поблескивающая маслом. На ногах – мягкие сапоги. На поясе длинный, тоже восточный, кинжал и длинная арабская сабля в недешевых ножнах. А вот пояс… Пояс самый обычный. Широкий, с серебряными бляшками.
А должен быть – золотой. С таким-то вооружением.
– Я – Габдулла из Шемахи, прозванный Безотчим.
Значит, чужак. Однако по-словенски говорит хоть и с акцентом, но свободно.
– Что тебе нужно? – сухо поинтересовался Артём.
– Говорят, ты хорош на мечах, князь уличский?
Еще один любитель проверить, кто сильнее?
– До сих пор никто не жаловался, – сдержанно ответил Артём. – Надо думать – не успевал.
За спиной кто-то хохотнул. Понравилось. Ну да, пока разговаривали, вокруг собралось человек тридцать из киевских. Да еще десяток самого Артёма.
– Надеюсь, лучше, чем твой брат, – ухмыльнулся Габдулла. – Потому что его я побил легко.
Тут Артём понял, кто этот человек, и тоже показал зубы.
– Будь я на месте Богуслава, великому князю не пришлось бы утруждаться, – процедил он. – Зато воронам была бы радость.
Шемаханец должен был рассердиться, но вместо этого улыбнулся вполне добродушно… И Артём вздрогнул. Потому что это была улыбка князя Ярополка. И если убрать дурацкую бороду… Вылитый Ярополк Святославович! Вспомнилось, что и отец говорил что-то об удивительном сходстве…
– Мой клинок рад был бы попробовать твои слова на вкус, – сказал шемаханец, чуть выдвигая саблю из ножен.
– Он порадуется, – пообещал Артём. Растерянность, вызванная удивительным сходством, прошла. – Позже. А сейчас, холоп, прочь с дороги! Великий князь ждет меня!
– Именно это я и хотел сказать. Следуй за мной, князь, – и, развернувшись, двинулся в терем.
– Вот, – Артём положил на ларь увесистый мешок. – Твое, княже.
– Что это?
– Серебро. Доля от того, что я взял на уличах.
– То твои смерды, мог бы со мной и не делиться, – заметил Владимир.
Артём улыбнулся.
– Смерды мои, а я – твой, – сказал он. – Не обессудь, что побил ваших жрецов. От них-то всё зло и шло. Хотели, как встарь, родами повелевать и подать с них брать, будто князья. «Нам, говорят, князья не надобны! Сами себя защитим!»
– Говорят? – нахмурился Владимир.
– Говорили, – ответил Артём. – С говорунами я потолковал. Теперь молчат.
– Добро. А сейчас расскажи мне, что ныне творится на Диком Поле? И чего нам ожидать летом?
– Почему ты спрашиваешь меня, княже? – поинтересовался Артём. – Есть другие. Вот черниговский князь…
– Их я тоже спрошу! – перебил Владимир. – Говори!
– Летом да к осени копченые полезут, как всегда. Более всего цапон опасаюсь…
– А угры?
– Эти – нет! – уверенно ответил Артём.
– Почему так думаешь? Я б на месте их князя непременно напал. Ярополк – племянник ему. Был.
Артём покачал головой.
– Почему? Из-за договора с отцом моим?
– Великий князь Геза договором легко пренебречь может. Вот был у него с немцами договор, а он взял да и отхватил кусок Саксонии. А с нас ему и взять нечего. Разве что стрелу в грудь! – Артём добродушно улыбнулся.
– Откуда знаешь?
– Отец рассказал. Он знает.
– А я вот знаю, что и угры на твоих землях пошаливали, – заметил Владимир.
– Это не княжьи, – уверенно ответил Артём. – Так, разбойнички. Геза не сунется. Знает нашу силу.
– А если сила вдруг поубавится? – Владимир пристально поглядел на своего князя-данника.
– Ты о походе, что весной затеваешь? – И, заметив, что Владимир нахмурился: – Отец мне рассказал. Не тревожься, княже! Дальше меня не пойдет.
– Хочешь со мной пойти?
– Ты не возьмешь! – уверенно ответил Артём. – Я тебе здесь нужен…
– …Хочу я тебя попросить, воевода, – сказал Добрыня. – Не как дядька великого князя – как друг. Мы ведь с тобой друзья, Серегей?
– Пожалуй, – не сразу, но признал Духарев.
Добрыня хитер, жесток, прагматичен. Но Сергею и его семье худого ни разу не сделал. Использовал в своих интересах? Да. Толкал на рискованные действия? Было не раз. Но даже во времена, когда Сергей и его сыновья были в прямой оппозиции Владимиру, даже тогда Добрыня не был врагом. И племянника своего, если надо, – придерживал. Учитывая крутой нрав Владимира – непростое был дело.
Впрочем, и Владимир не забывал, что за ним – долг жизни. Терпел от Сергея и сыновей его то, за что других покарал бы.
– А раз друзья, то прошу тебя по-дружески: поезжай в Византию вместе с Владимиром. Знаю: ты немолод. Но тебе ведь не в бой ходить. Просто обереги князя нашего от ромейского коварства. Ты в их хитростях изощрен…
– Преувеличиваешь, Добрыня, – перебил Сергей. – Чтоб изощренным быть, надо ромеем родиться и при их императоре вырасти.
О проекте
О подписке