© Александр Марков, 2022

ISBN 978-5-0059-4291-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

А. В. Марков

Эффект гарнира

Четыре лекции о межкультурном взаимодействии

Курс по межкультурному взаимодействию представляет основные концепции межкультурного диалога, кросскультурности и современного состояния культуры внутри последовательного рассуждения, как следует изучать формирование культуры и изменение ее качеств при столкновении с другой культурой. Курс соединяет конструктивистский критический подход к культурам и герменевтику социального действия, благодаря чему можно изучать и ближайшие, и отдаленные последствия взаимодействия разных культур. Общий сюжет книги – конструктивные вызовы привычному миру, после которых можно артикулировать особенности не только чужого, но и своего. Книга поможет ориентироваться в сложных концепциях, давая и формулы для них, и показывая их векторы смысла, применимого в разных гуманитарных науках.

Александр Викторович Марков – профессор РГГУ, доктор филологических наук, кандидат философских наук, магистр искусствоведения, автор 12 книг и более 800 статей по теории культуры и искусства, критической теории, современной философии, создатель спорного, но прекраснейшего перевода «Метафизики» Аристотеля и других философских переводов. Ведет канал на YouTube и просветительский блог на Яндекс. кью

От автора

Курс «Межкультурное взаимодействие» предназначен для слушателей, специально не занимавшихся социологией, политологией и лингвистикой, поэтому он предельно очищен от специальной терминологии, но зато насыщен диалогом. Это всегда обращение к аудитории, так что на стыке фраз часто слышится вопрос, обращенный к слушателям: «Что вы об этом думаете?» Можно рассматривать этот курс и как навигатор по литературе, касающейся встреч различных культур: все цитируемые в лекциях книги и статьи вынесены в библиографический список, и если хотя бы несколько из этих источников будут прочитаны после чтения этой небольшой книги, ее цель достигнута. Но можно читать эти четыре лекции как связное размышления о границах культурного действия, в какой момент мы можем говорить, что данное социальное действие, например, контакт (в антропологическом смысле) является одновременно культурным действием, имеющим последствия для разных культур. Поэтому мы соединяем разные подходы, всё время ставим рядом продуманную интерпретацию разнородного материала со строгим социологическим экспериментом, чтобы эти границы стали менее неопределенными, чем раньше. Надеемся, что этот курс станет опорой для лучших размышлений.

При написании думал, что личное знакомство с авторами некоторых из цитируемых книг следует признать удачей на всю жизнь.

Возможно, эти лекции хорошо бы смотрелись на страницах газеты «За страстную мысль» и журнала «Против эссенциализма», но их (пока) не существует, поэтому можно считать эту книгу и такой газетой, и таким журналом.

Библиография оформлена упрощенно и в работе не применяются гендерно-нейтральные термины только из экономии. В звучащих лекциях и семинарах этих недостатков нет.

А. В. Марков

25 декабря 2022 г.

Лекция 1. Наука о взаимопонимании: автономно об автономном

Во все времена люди, принадлежащие к разным сообществам, пытались понимать друг друга, несмотря на границы. Но межкультурное взаимодействие как научная дисциплина – не то же самое, что накопленные навыки взаимопонимания, даже сложные и изощренные. Науку о межкультурном взаимодействии лучше всего отсчитывать от конца Второй мировой войны, от образования таких институтов, как ООН и ЮНЕСКО, которые должны были исключить повторения войн. Но также конец Второй мировой войны – это образование теории коммуникации, с исследованием ее кодов и каналов: действия союзников в войне показали, что успешная коммуникация, учитывающая возможности канала, различные способы кодировки и шифровки, однозначное восстановление контекста, – позволяет согласовать действия. Первые шаги межкультурной коммуникации как науки и были направлены на то, чтобы помочь разным народам и странам однозначно взаимодействовать: чтобы привычки, способы считывания чужих слов и жестов и способы перехода от слов к делу, сложившиеся в данной культуре, не помешали этому взаимодействию. Так теория коммуникации дисциплина развивалась параллельно кибернетике – только если кибернетика говорит о единых правилах управления среди людей и механизмов, то межкультурная коммуникация имеет в виду сложившиеся человеческие сообщества, группы, где предстоит иметь дело не с индивидуальным действием, а с общей волей группы, общим способом группы реагировать на ситуацию и на обращенный к ней сигнал.

Обращенность к группе говорит о том, что эта дисциплина не смогла бы развиваться вне «антропологического поворота», перехода после Второй мировой войны от этнографии, подразумевающей привилегированный взгляд наблюдателя на наблюдаемую жизнь народов, к социально-культурной антропологии, выясняющей, как была и стала возможна такая жизнь народов. Этнограф всегда искушаем описывать происходящее в жизни других народов отрицательно: такие-то институты у них не развиты, это устроено примитивно; а соблазн власти, желания утвердиться, иногда приводит этнографа к умилению неразвитостью народов, которые на самом деле подверглись колониальной эксплуатации, лишь бы забыть об этом факте. Этнография признавала различия народов, например, во время Второй мировой войны в США пытались против японцев изобрести ольфакторное оружие, унизительное для чувств самураев, – но это было этнографическое, а не антропологическое исследование реакций. Тогда как антрополог знает об изменчивости реакций, и увидит в каких-то неприглядных сторонах результат насилия, или влияния старых угнетателей; но не в моралистическом смысле, что кто-то кого-то испортил, а в структурном, что определенные способы действовать или говорить могут быть переданы от угнетателей к угнетенным. Именно в этом первый вопрос постколониальных исследований: в какой мере бывшие угнетенные воспроизводят слова угнетателей, их категории, которые поневоле в колониях были адаптированы (например, «политикой» стали называть подчинение начальству), и как можно с помощью критической работы и критической дискуссии освободить людей от прежних структур угнетения.

Антрополог показывает, как возникают институты, такие как власть, деньги, труд и другие, из самого существования сообщества. Любой антрополог исходит предпосылки неполноты, что например, где-то возникает развитый язык, но менее развитый труд, или развитая игра, но неразвитая денежная система; одно восполняет другое. То есть возникновение институтов – это взрыв; но те пласты, которые возникают по итогам взрыва, ложатся по-разному. Это напоминает сразу об идее «эпистемического разрыва» Г. Башляра, но также и об идее Э. Бенвениста, что невозможное в языке компенсируется возможным в институтах: например, невозможно сказать «Я хороший», потому что ты не судья себе, но можно сказать «Я хороший хозяин», и тем самым ведение хозяйства и собственность компенсируют нехватку языка. Но именно поэтому нет «отстающих», «не доросших» еще до развитых институтов народов, может произойти взрыв, и народ создаст мгновенно институты, которых никто здесь не ожидал. Вспомним работу «Глубокая игра» К. Гирца, где он показал, как из петушиных боев возникает и политика, и экономика, и искусство прямо здесь и сейчас. Вы понимаете, что без антропологии не могло бы возникнуть современного искусства, где прямо здесь возникают даже институты его хранения, продажи и обладания.

Создатели науки о межкультурном взаимодействии было обычно консультантами правительств, их разработки должны были прямо определять дипломатические успехи США. Таким образцовым консультантом был Эдвард Холл (1914—2009). Первая идея, которую он создал – идея различия монохронных и полихронных культур. В монохронных культурах деятельность подчинена расписанию: пока мы не сделали одного дела, мы не переходим к следующему. Тогда как в полихронных культурах делается много дел одновременно: можно выполнять работу, при этом заглядывая в окно, переписываясь с родственниками, планируя последующие действия. Один из признаков полихронной культуры – что в ней обедают, одновременно разговаривая, обсуждая планы и возможности; другой ее признак – некоторая необязательность, например, допустимость опозданий. В полихронной культуре план не дается до действий, а импровизированно возникает внутри действий. Мы без ошибок отнесем нашу культуру к полихронной: кто из нас не переписывается прямо за обедом?

Эту идею развил Ричард Льюис, американская звезда межкультурного взаимодействия. Льюис создал целый собственный институт, «Международный институт языковедения и межкультурного обучения», который выполняет заказы как государственных служб, так и корпораций, которые хотят вести бизнес в самых разных странах и сначала требуют разобраться в особенностях стран. Его библия межкультурной коммуникации, «Столкновение культур», переведена и на русский язык с предисловием российского государственного деятеля С. В. Кириенко. Льюис поделил все культуры на три вида: линейноактивные культуры, мультиактивные культуры и реактивные культуры. Линейноактивные культуры – это культуры последовательного действия, и если в схеме Холла Франция относилась скорее к полихронным культурам, то в модели Льюиса она ближе к линейноактивности, хотя и не настолько, насколько Германия. Всем известно, как живя в Германии нужно за месяц заказывать проведение Интернета или починку крана, потому что никто между делом не забежит это сделать. Мультиактивные культуры как раз подразумевают, что действия совершаются одновременно; например, я преподаю и одновременно решаю какие-то административные вопросы на факультете. Наконец, реактивные культуры, как китайская, предпринимают действия тогда, когда эти действия заказаны извне, эти культуры в точности выполняют приказ, причем требующий как одного, так и множества действий, но вне приказа не предпринимают действий. Так, китаец или японец на вопрос «Как дела», начинает подробно отчитываться, как у него дела. Льюис, как и представители Франкфуртской и Бирмингемской школ критики культуры, считает, что культура – это прежде всего «код», «программирование», хотя использует эти термины не столько для критики культуры как способа отвлечь от борьбы и замаскировать эксплуатацию, как в марксистских школах, о которых я писал в своем триптихе, сколько для анализа строения культур, например, особенностей отношения к власти и авторитету в каждой культуре, как там принято воспринимать начальника или бизнесмена, какие действия и реакции сразу проявляются.

Следующее различение, которое было введено еще Холлом – это различие между низкоконтекстуальными и высококонтекстуальными культурами. В низкоконтекстуальных культурах нужно всё объяснять, довольно трудно использовать иронию, сарказм, интонации. Обычно это культуры, включающие в себя множество эмигрантов, где надо просто, однозначно и понятно объяснять, что сейчас нужно делать. Тогда как в высококонтекстуальной культуре всё зависит от контекста, часто многое говорится полусловом, намеками, с иронией, игрой. В русской культуре явно соединяются оба типа культуры: например, общей коллизией романов Л. Н. Толстого является несходство высококонтекстуальной культуры аристократов и низкоконтекстуальной культуры простого народа.

Одним из манифестов науки межкультурного взаимодействия стала книга Эдварда Холла «Молчаливый язык» (1959), посвященная невербальной коммуникации. Конечно, ее появление связано с повышенным вниманием к жестам в эту эпоху: тогда же структурализм Жоржа Дюмезиля и Клода Леви-Стросса объяснял, что социальное расслоение появляется довольно рано, и что каждое сословие поддерживает своё существование и своим пантеоном богов, и своей системой жестов. Но здесь жест был понят не просто как способ сообщить что-то, но как то, что подвергается толкованию еще прежде слов: мы же обычно смотрим, с каким настроением к нам пришел человек, а уже через это рассматриваем, что он говорит. Здесь можно вспомнить пример, натолкнувший Клиффорда Гирца на идею «насыщенного описания»: один мальчик моргал, потому что у него был нервный тик, другой стал моргать, думая, что ему подмигивают, и он должен подмигивать в ответ, а третий мальчик просто стал их передразнивать и тоже моргать. Каждый истолковал ситуацию по-своему и произвел самостоятельное действие; но вместе они создали ситуацию, в которой их действия и получили смысл, стали институтами, такими как институт обмена информацией или институт театра.

Особую теорию взаимодействия разных культур создал Герт (Герард Хендрик) Хофстеде (1928—2020), нидерландский социолог, создавший кафедру организационной антропологии и международного менеджмента в Университете Маастрихта. Ему принадлежит идея измерения культур по нескольким параметрам для их классификации и дальнейшего установления правил взаимодействия между ними. Начал он свои исследования по заказу IBM, но они включали в себя также и изучение стран, где представительство IBM не было, как СССР, так как они тоже рассматривались как потенциальные участники рынка информационных технологий. Он поставил целью ответить на простой вопрос: что мотивирует людей покупать компьютеры, когда все прежние привычки их жизни не включали компьютеры. Cледование примеру начальства, реформа системы управления или обмена информации, компенсация каких-то плохо работающих институтов? Хотя мы все можем поделиться своими наблюдениями, почему люди прибегают к информационным технологиям, ответ на этот вопрос оказывается не так прост.

Хофстеде выделил такие критерии различения между культурами:

Дистанцированность от власти – чем больше эта дистанция, тем больше зависимость от власти. Когда начальник высоко за двойными дверями, тогда и решения будут приниматься после совещания у начальника и спускаться вниз. Компьютеризация в таком случае будет частью решений начальства по поощрению прогресса.

Индивидуализм – постановка индивидуальных целей, нацеленность на успех. Коллективизм подразумевает, что в отношениях людей много норм, и компьютеры будут использоваться только для каких-то специальных целей, иногда необычных, а индивидуализм имеет в виду, что компьютер будет просто одним из служебных инструментов.

Напористость – готовность энергично действовать, заботясь об успехе дела, а не качестве жизни. Напористость требует постоянного нового предложения на рынке компьютеров и информационных технологий, а спокойствие, напротив, просто поддержания качественной работы имеющихся систем.

Готовность к неопределенности – иначе говоря, готовность рисковать и нарушать устои. В странах с высокой готовностью к неопределенности компьютеры нужны для того, чтобы с помощью них принимать решения и осуществлять стратегию независимо от бывших товарищей, и договариваться тем самым с новыми партнерами, у которых другой культурный язык, тогда как компьютеры помогают коммуникации.

Стратегическое мышление – готовность ставить долгосрочные цели, что всегда ограничивает выполнение социальных обязательств, и в этом смысле Япония гораздо стратегичнее Дании. Стратегическое мышление и требует создания сложных компьютерных систем, использования не «гаджетов», а больших промышленных компьютерных узлов.

Допущение – готовность разрешать людям разные вещи, например, удовлетворение необычных потребностей, необычные эмоции, в противоположность сдержанности. Общества с допущением как раз требуют диверсификации компьютерного предложения, создания модных и эмоционально привлекательных компьютеров.