Цитаты из книг автора «Александр Марголис»

В начале 1822 года Остерман-Толстой поселил в доме на Английской набережной своего племянника Федора Ивановича Тютчева, незадолго до этого окончившего Московский университет. Граф содействовал зачислению 18-летнего поэта на службу в Коллегию иностранных дел и добился его назначения в российскую дипломатическую миссию в Мюнхене. Новоиспеченный дипломат прожил в столице до мая 1822 года и, заехав в Москву, чтобы попрощаться с родителями, отправился к месту своей первой службы. Остерман сопровождал его до Мюнхена, где представил племянника послу в Баварии И. И. Воронцову-Дашкову. В том же году по просьбе графини Е. А. Остерман-Толстой Воронцов-Дашков ходатайствовал о пожаловании Тютчеву звания камер-юнкера. Многие годы спустя Федор Иванович писал родителям из Германии: «Странная вещь – судьба человеческая! Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшей Остермановой рукой, чтобы закинуть меня так далеко от вас!» В посольстве в Мюнхене Тютчев служил до 1837 года. В конце декабря 1825 года во время отпуска он останавливался в доме Остерманов-Толстых в Петербурге. В 1837–1839 годах продолжил службу в российской миссии в Турине. В 1839 году дипломатическая деятельность поэта внезапно прервалась, но до 1844 года он продолжал жить за границей. Вернувшись в Россию, вновь поступил на службу в Министерство иностранных дел. Любопытно, что с осени 1844 года до конца мая 1845-го Тютчев с семьей жил на Английской набережной, по соседству с бывшим домом Остермана, в пансионе Матвея Маркевича (ныне – Английская наб., 12).

Еще в 1799 году граф Александр Иванович женился на одной из богатейших невест России, княжне Елизавете Алексеевне Голицыной (1779–1835), дочери генерал-майора князя А. Б. Голицына. (Ее родная сестра, Мария Алексеевна, супруга графа П. А. Толстого, считалась глашатаем общественного мнения. Это ей посвящена финальная реплика Фамусова в «Горе от ума» А. С. Грибоедова: «Ах! Боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!».)

К концу царствования Екатерины Великой 26-летний граф Остерман-Толстой уже полковник. Павел I произвел его в феврале 1798 года в генерал-майоры и назначил шефом Шлиссельбургского мушкетерского полка. Но уже через два месяца молодой генерал попал в немилость к новому императору и был изгнан с военной службы (переименован в действительные статские советники «для определения к статским делам»). Сразу после воцарения Александра I Остерман-Толстой вернулся на военную службу. Участник войн с наполеоновской Францией 1805 и 1806–1807 годов: отличился в сражениях под Пултуском (декабрь 1806 г., золотая шпага «За храбрость» с алмазами), Прейсиш-Эйлау (январь 1807 г.), Гутштадтом (май 1807 г., тяжело ранен в ногу). Произведен в генерал-лейтенанты и награжден орденом Св. Георгия III степени (1806 г.). После возвращения в Россию и выздоровления назначен командиром лейб-гвардии Преображенского полка и 1-й гвардейской пехотной дивизии. Остерман-Толстой крайне отрицательно отнесся к Тильзитскому миру с Францией, возглавил так называемую военную оппозицию и в октябре 1810 года вышел в отставку. С 1800 года – член Петербургского Английского собрания, в 1802-м – один из основателей масонской ложи Соединенных друзей, член ложи Сфинкса в 1811–1822 годах. Заметим, что в эти ложи входили многие будущие декабристы.

Еще в 1784 году Александр Львович женился на одной из любимых фрейлин Екатерины II Марии Алексеевне Сенявиной (1762–1822), дочери адмирала А. Н. Сенявина. В 1799 году Мария Алексеевна была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины, а 1 января 1808 года – в статс-дамы. Чета Нарышкиных вела роскошный открытый образ жизни, на их балах и приемах бывало все высшее общество. Многие литературоведы и историки Петербурга полагают, что Л. Н. Толстой на страницах романа «Война и мир», посвященных первому балу Наташи Ростовой, описал дом Нарышкиных на Английской набережной: «31-го декабря, накануне нового 1810 года, reveillon [сочельник], был бал у екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь. На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но и полицмейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и все подъезжали новые с красными лакеями и лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам и беззвучно проходили по сукну подъезда».

Дворянский род Нарышкиных известен с XV века. Возвысились Нарышкины начиная с 1671 года благодаря браку царя Алексея Михайловича с дочерью стольника Кирилла Полуектовича Нарышкина Натальей Кирилловной, будущей матерью Петра I. Младший брат царицы боярин Лев Кириллович Нарышкин был воспитателем юного Петра, в 1690–1702 годах возглавлял Посольский приказ и стал одним из главных лиц в управлении государством. Двоюродный брат Петра I Александр Львович Нарышкин осиротел в возрасте 11 лет. В 1708 царь отправил его вместе с младшим братом Иваном Львовичем и другими молодыми дворянами (М. М. Голицыным, С. А. Шеиным, И. А. Урусовым) за границу для обучения мореплаванию. В годы учебы Александр Нарышкин не только освоил теорию морского дела, но и служил на голландских военных кораблях, участвовал в дальних походах. В 1715–1721 годах жил в Италии, Испании и Франции, побывал в Венеции, Флоренции, Генуе, Риме, Милане, Турине, Париже, Орлеане, Лионе, Марселе, Нанте, Бресте и других европейских городах.

С 1711 года этим участком вблизи Адмиралтейской верфи владел английский корабельный мастер Ричард Козенц, Cosens (1674–1735). Известно, что он работал на Королевской верфи в Денфорде, а в 1700 году был принят на русскую службу. До 1711 года Козенц участвовал в строительстве Азовского флота. В 1712–1733 годах служил на Адмиралтейской верфи в Петербурге, построил 17 крупных судов, в том числе многопушечные корабли «Ингерманланд», «Москва», «Нептунус», «Гангут», «Св. Петр», «Дербент», «Св. Николай», «Вахмейстер». В 1733 году был переведен в Архангельск, где умер спустя два года.

«Масленица во всей Европе есть время торжества забав, – писал П. П. Свиньин, – а для русских главнейшее удовольствие составляют ледяные горы». Катальных гор всегда было две, их высота достигала 18 метров. Они сооружались параллельно друг другу, но в разных направлениях – скатами навстречу. В последней четверти XVIII века деревянные катальные горы стали возводить не только на Масленицу, но и на Пасхальных гуляниях. С этих «летних» гор спускались на специальных маленьких колясках. Возле катальных гор и разнообразных качелей располагались временные строения, получившие с 1820-х годов название балаганов. Здесь выступали фокусники, кукольники, вольтижеры и комедианты.

Петербурге XVIII – начала XX века военная культура наполняла и оформляла собой почти все проявления городской жизни, в значительной мере определяла планировочную структуру столицы, ее колорит, жизненный ритм площадей и улиц. Военных здесь было много, в некоторые периоды они составляли до четверти всего столичного населения. В Петербурге находились Военное министерство, Главные штабы вооруженных сил, множество военно-учебных заведений, квартировали пехотные и кавалерийские полки лейб-гвардии, гвардейские Морской экипаж и артиллерийские бригады. Архитектура казарм и полковых храмов, манежи и гауптвахты, триумфальные арки, обелиски и колонны в память о ратных подвигах, монументы в честь полководцев, постоянные перемещения войск, их красочный внешний вид и характерный «военный шум» – все это накладывало на облик Петербурга яркий отпечаток.

Особая «державная» мифология, сложная имперская символика составляют важную грань «души Петербурга». Трудно переоценить их роль в формировании образа города, его архитектурных ландшафтов.

Пустынное петербургское пространство, а вовсе не архитектура, является героем «литографированных поэм» эпохи классицизма. В этом проявилась исконная природа Петербурга, с самого начала представлявшего собой облачение пустот, города, который «никогда не боялся пустоты».