Окажется, что богиня любви, на самом деле, оживила женскую фигуру из слоновой кости и сделала того Пигмалиона счастливым. Ещё Кеша поймёт, что конечно же, он не был участником Бородинского сражения. В общем, Маздонов лично познакомился с удивительной и красивой историей о великой и нежной любви. Разумеется, Иннокентий сообразил, что Генрих Наумович всё переврал и опошлил. Пусть он – почти интеллигентный и на вид временами условно приятный, но, всё-таки, вредный и склочный старик. Ведь не очень хорошо огульно оговаривать своего однофамильца Пигмалиона.

Но у Маздонова имелся стопроцентный повод в самое ближайшее время встретиться с Генрихом Наумовичем. Дело в том, что старик при первой их встрече, в сквере, перед входом в магазин интимных товаров «Бешеный восторг», уронил в траву, рядом со скамейкой, небольшую цветную фотографию обнажённой девушки необыкновенной красоты. Кеша с первого взгляда влюбился в неё, но не потому, что на теле прекрасной незнакомки не наблюдалось никакой одежды.

Полюбил её эмоциональный и впечатлительный парень за красивое лицо, возможно, через фото сумел разглядеть и её прекрасную душу. Цвет лица у девушки был не просто белым, а с матовым оттенком. Большие чёрные глаза, маленький рот, изящный подбородок и удивительный кожи… Разве это не могло не восхищать Маздонова?

Если бы Иннокентий являлся не совсем порядочным человеком, то он просто оставил бы это фото на память, себе. Да и не стал бы он звонить по сотовому телефону Генриху Наумовичу для того, чтобы вернуть находку. Он тайно любил бы прекрасную незнакомку и, возможно, в течение двух-трёх лент его устраивал бы такой вариант. Но Маздонов не без основания считал себя бескрайне честным человеком и потому, пусть с болью в сердце, но обязан был вернуть её старику Пигмалиону.

Он дозвонился Генриху Наумовичу только со второго раза. Первый звонок не принёс желаемого результата по той причине, что Маздонов спросил в трубку совсем не то, что следовало бы:

– Здравствуйте! Это Генрих Наумович Нуглер?

– Никаких Нуглеров я не знаю, гражданин или, как вас там! Вы категорически ошиблись номером, чёрт возьми!

С некоторым недоумением минут через пятнадцать Кеша решил повторить звонок по этому же номеру, ибо другого он в наличии не имел.

– Здравствуйте! Извините, – с некоторой надеждой сказал своему возможному собеседнику Маздонов. – С кем я разговариваю? Это Генрих Наумович Пигмалион?

– Привет, Кеша! Я тебя узнал, юный друг. Я сначала предполагал, что меня беспокоит анонимная сволочь, которая назвала меня, по каким-то странным причинам, Нуглером. Не знает, видимо, некультурный и невоспитанный хам, что я уже давно Пигмалион, и на всякие клички и прозвища не отвечаю.

После этого короткого разговора Иннокентий окончательно понял, что Генрих Наумович бесповоротно и основательно вошёл в роль Пигмалиона, но не того, древнегреческого, а современного, российского. Да и в паспорте у него была указана, обозначена конкретно эта фамилия, а не какая-нибудь другая. Всё очень чётко, ни один даже самый наглый и вредный комар носа не подточит.

Они очень резво договорились встретиться в этот же день и немного побеседовать. Разве не в радость заносчивому старику почитать морали первому встречному и ещё раз объявить себя особенным человеком? Тем более, он уже был знаком с Иннокентием, и радовался тому, что молодой человек терпеливо и внимательно его слушает. При таких обстоятельствах можно разные словесные рулады плести, даже кое-где и приврать.

Но, в принципе, жизненный опыт Пигмалиона позволял ему ничего особо и не придумывать, а рассказывать о себе разные истории, всего лишь, кое-что, местами, гиперболизировать. Да и ничего в этом особенного и нет.

Ведь даже самые ответственные господа и товарищи за большими трибунами редко всенародно объявляют, что они отвратительные и никчемные люди, и заботятся не о благе народа и, вообще, подчинённых, а только о собственном обогащении. Но официально и публично они утверждают совсем иное, зачастую, неправдоподобное.

Неопровержимым фактом являлось то, что романтическая натура плюс неуёмная фантазия заставили фрезеровщика Иннокентия Маздонова горячо и пламенно, всем сердцем и, конечно же, душой полюбить прекрасную обнажённую девушку, изображённую на маленьком, цветном фото, которое обронил господин Пигмалион.

При встрече с большой неохотой Кеша подал старому скептику и нигилисту, автору великого множества гримас по любому поводу фотографию прекрасной девушки.

– Надо же! – одновременно пошевелив щеками и бровями, удивился Пигмалион. – Я обронил изображение бледной Изы. Вроде, фотография у меня в кармане пиджака надёжно хранилась. Как же она оказалась она у тебя, Кеша? Странно.

– Но я, вообще-то, не щипач, не карманник, – пояснил Пигмалиону застенчивый парень. – Как только вы ушли, проклиная вашего однофамильца Пигмалиона, я обнаружил это фото в траве.

– Я не утверждаю, Кеша, что ты карманный вор. Я даже этого не предполагаю. Просто удивляюсь собственной рассеянности и невнимательности.

– Понятно.

Довольно небрежно Пигмалион сунул фото неотразимой девушки в боковой карман пиджака, словно это был пока ещё не использованный клочок туалетной бумаги.

С глубокой и непомерной грустью Иннокентий осознал, что расстаётся с образом навеки любимой девушки навсегда.

– Но фотография – ерунда! – Пигмалион выдвинул нижнюю челюсть вперёд и прикрыл левый глаз. – В далёкие молодые годы я умудрился потерять стадо, тогда ещё колхозных коров. Задремал на лугу – и бурёнки куда-то исчезли.

– И вас не спрятали за решётку? – поинтересовался влюблённый парень. – Оставили на свободе? Илия ошибаюсь?

– Нет. На меня, вообще, никогда и нигде не заводили уголовных дел. Все они тогда, в целости и сохранности, дружно и коллективно пришли к ферме КРС.

– Что такое КРС, Генрих Наумович? Комитет Российского Счастья?

– Что ты городишь, Кеша? Какое счастье может быть на ферме? КРС – это крупный рогатый скот. Не больше и не меньше. Всё очень просто. Правда, меня ученика десятого класса, в тот летний период с треском уволили с этой прекрасной летней работы. Мы почти все тогда, во время летних каникул, желали быть полезными обществу и заодно немного подзаработать.

Умело вращая по часовой стрелке большими оттопыренными ушами, Пигмалион сообщил, что коровы вернулись на колхозную ферму КРС не одни, а с небольшой стаей молодых волков.

Хищники находились в сытом состоянии. Просто им было интересно узнать, на всякий случай, где обитают такие большие рогатые существа. Любопытство.

– Их что, всех перестреляли? – спросил Иннокентий. – Наверное, ни одного в живых не оставили? Хищники ведь.

– Зачем же их расстреливать, в качестве врагов народа? – большие серые глаза старика чуть не выпали из орбит, и улыбка сделалась примерно такой широкой, как у симпатичной, но агрессивной африканской лягушки-быка.

– А что с ними сделали?

– Наш колхозный зоотехник Климент Егорович Швахов проводил их до ближайшей рощи. Позаботился. Могли ведь и заблудится.

Не сговариваясь, Маздонов и Пигмалион, нашли в небольшом дворике скамейку. Присели.

Собрав всю силу воли и подавив своё смущение, Иннокентий, наконец-то, поинтересовался, откуда Генрих Наумович знает, что прекрасную девушку на фото зовут Иза. Неужели этот мерзкий старик состоит с этим непорочным существом в интимных связях. Такое представить себе категорически невозможно.

– Какие у меня могут быть с бледной Изой, с моей славной Изольдой, интимные связи? – очередная жуткая гримаса нарисовалась на лице Пигмалиона. – У тебя, что, Кеша, на голове не голова, а мешок с опилками? Если бы ты соображал, что сейчас сказал, то смеялся без отдыха трое суток подряд.

– Меня очень радует, что она чиста и непорочна, – пробормотал Кеша. – Я так и думал. Она мне очень понравилась. Мне кажется и я даже почти уверен в том, что без неё не смогу жить. Изольда меня очаровала.

– Полный бред! Но если она тебе нравится, – он достал из кармана фото девушки и протянул её Маздонову. – Возьми её себе на память. У меня таких ещё двадцать штук.

Не в состоянии сдержать слёз, Иннокентий прижал фото к груди.

Потом он аккуратно и нежно спрятал фотографию прекрасной Изольды, бледной Изы, в свой небольшой кейс. Неуёмное сердце парня трепетало. Заметив это, Пигмалион, сделав пухлые мясистые губы трубочкой, вполне, серьёзно заявил:

– Не загружай своё слабое сознание понапрасну, Кеша. Она и ты – не пара.

– Она директор банка или уже замужем? – с болью в душе предположил Маздонов. – Ну, что ж, я всё переживу, но буду любить её вечно.

– Чушь какая-то! Изольда директор банка? – основательно выпучил глаза Пигмалион. – Моя славная, бледная Иза замужем? Ты будешь любить её вечно?

Старик с хохотом упал спиной на траву и, активно начал дрыгать ногами и махать руками, как утопающий. Таким своим неадекватным поведением он немного огорчил и даже напугал и озадачил Иннокентия.

Плотно сжав зубы, Кеша подал руку Генриху Наумовичу и бережно усадил его на скамейку. Мало ли что. Может быть, у дедушки внезапно сорвало «крышу».

Капризный и не совсем сговорчивый Пигмалион, который не так давно был Нуглером, старался уходить от прямых вопросов Иннокентия. Понятно, что безумно влюблённый парень пытался как можно больше узнать о прекрасной Изольде, бледной Изе.

Но Генрих Наумович, как бы, игнорировал острые желания Иннокентия обладать нужной для него информацией. Вместо этого старик несколько раз повторил, что, именно, он настоящий Пигмалион. Он объяснял Маздонову, что является не только талантливым скульптором-самоучкой, художником и умельцем на все руки. При этом старик утверждал, что даже безмерно счастлив оттого, что его не признаёт российская богема, повязанная круговой порукой и сомнительными, либеральными закордонными представлениями не только о культуре, но и обо всём, что существует на Земле.

При этом ведь он, истинный Пигмалион, создаёт прекрасное не для того, чтобы опошлять его своими вульгарными желаниями. Всякого рода и вида извращения он категорически отвергал, особо протестовал против таких вот «ценностей» сексуального плана. Да и какая, к чёрту, может иметься душа даже у самой симпатичной скульптуры? Никакой! Абсолютный нонсенс.

Набравшись терпения, Маздонов выслушивал всё то, о чём говорит старый нигилист и скептик. В принципе, новоявленный Пигмалион не напрасно показался Кеше умным, приветливым и пусть не полностью, но частично даже добрым. Понятно, что первое впечатление часто бывает обманчивым. Но какая разница. Иннокентий жил надеждой когда-нибудь увидеть прекрасную Изольду, которую он уже любил безумно.

Маздонов не только в знак уважения к преклонному возрасту собеседника, знакомился с откровениями Пигмалиона. Но влюблённый парень, всё-таки, дождался того момента, когда Генрих Наумович, начал, незаметно для себя, расхваливать необыкновенную, красивую, скромную, молчаливую и бледную Изу. При этом старик подчёркивал, что бело-синеватый, мраморный цвет её лица придаёт Изольде необыкновенный шарм.

Одним словом, такой другой, пожалуй, не встретишь не только в их городе, но, пожалуй, и в столице.

Ни в коем случае, с этим утверждением эмоциональный и влюблённый Кеша спорить и не собирался. Он даже мысленно делал предположения, что прекрасная Изольда, бледная Иза – внучка, племянница или близкая родственница старика. Скорей всего, Пигмалион по этой причине делает милой девушке рекламу и при этом корчит такие рожи, что редкие прохожие сочувственно кивают головами. Вероятно, предполагают, что у дедушки начался приступ неизлечимого геморроя или его тело грызут многочисленные насекомые, причём, конкретно изнутри.

Но, конечно же, Маздонов особо не нуждался в том, чтобы кто-то восторженно отзывался о его любимой, единственной и неповторимой девушке. Её фото лежало в глубине его кейса, не только согревало душу Кеши, но являлась неопровержимым свидетельством необыкновенной красоты Изольды. В конце концов, Маздонову было даже, в какой-то степени, приятно, что старик расхваливает Изольду.

Но вдруг Пигмалион резко сменил тему разговора и погрузился в воспоминания, в давнюю молодость. Но такого рода мемуары, добрые и долгие отзывы о самом себе не радовали Иннокения. Ему сейчас было абсолютно всё равно, что в своё время десятилетний Гешик Нуглер уже обладал множеством талантов и необычных способностей. Например, он запросто мог своим длинным языком приглаживать густой и кудрявый чубчик почти ярко-красного цвета на своей пионерской голове в форме длинного кукурузного початка.

– Между прочим, Кеша, – с гордостью заметил Пигмалион, зашевелив большими, волосатыми ноздрями, – первую свою скульптуру из гипса я собственноручно сотворил, когда мне было всего двенадцать лет. Я назвал её «Девочка с коромыслом».

– И ваше произведение искусства, детского периода творчества, Генрих Наумович, – предположил Иннокентий, – стало украшением какой-нибудь Всероссийской выставки?

– Нет. Не стало. Я водрузил её даже не в огороде, а прямо во дворе. Правда, почему-то, увидев её, наш пёс через несколько часов вместе с цепью исчез в неизвестном направлении. Что касается кур, то они резко перестали нестись, а гуси…

– А гуси улетели на юг?

– Нет. Никуда они не улетели. Просто перестали выходить из хлева на прогулку. Но это и понятно, домашние животные по-своему воспринимают искусство. Да и не мог же я им объяснить, что «Девочка с коромыслом» – это только начало моего творческого пути.

– Наверное, домашние животные что-то не поняли.

– Пожалуй, что это так, Кеша. Но ещё разные перемены произошли по той причине, что моя скульптура была немного похожа на вампира с доской на хрупких плечах.

– С гробовой доской?

– Нет, конечно же. Я тогда создавал образ коромысла, но без вёдер.

– Домашние животные и птицы – не самое главное. Важно, чтобы в то время, Генрих Наумович, люди поняли замысел юного представителя творческой интеллигенции и стремились к самым добрым и светлым переменам.

– Ты сейчас, Иннокентий, выразился довольно профессионально и грамотно.

– Многие по телевизору так выражаются, Генрих Наумович. Я это запомнил и сейчас повторил. Я тоже хочу быть умным.

– Старайся, Иннокентий. Я вспомнил, что тогда произошли ещё кое-какие перемены. Мой папа резко бросил пить водку, а мама, наоборот, начала заглядывать в рюмку и в одиночестве без музыкального сопровождения исполнять, сидя на завалинке, популярную народную песню «Гори, гори, моя звезда!».

– Да, песня хорошая, душевная.

Если бы Маздонов сейчас не думал о прекрасной Изольде, то, возможно, с большим удовольствием и восторгом слушал размышления Пигмалиона на абсолютно никчемные, можно сказать, посторонние темы. Но особой радости от воспоминаний Пигмалиона влюблённый парень не испытывал.

Его интересовала только полезная и любая другая информация о бледной Изе. Только о ней он думал и страстно мечтал о встрече с прекрасной девушкой. Но Пигмалион, продолжая гримасничать, говорил и говорил.

Наверное, Пигмалион был из тех граждан, кто всегда готов с первым встречным побеседовать на любые свободные темы. Но в них главным героем должен быть только он, Генрих Наумович. Если стихийно вырисовывался другой вариант, то Пигмалион прекращал беседу, причём, под любым предлогом.

Да и это ведь просто кощунство сомневаться в добропорядочности самых уважаемых и очень стремительно процветающих людей.

Для достижения своей цели Иннокентий решил встретиться с Пигмалионом в третий раз. Обладающий невероятной мимикой лица Генрих Наумович явился в относительно бодром настроении в городской парк. Пожав руку влюблённому парню руку, он присел с ним на широкую скамейку, расположенную в стороне от основных пешеходных дорожек. Здесь им никто бы и никогда не помешал беседовать.

Старику было приятно не только усиленно заниматься саморекламой. Пигмалиону нравилось, что его молодой собеседник был положительным во всех отношениях. Спиртного не употреблял, не курил, с женщинами пока в эротические развлечения не впадал. Да и, по сути, ни в какие.

Но не потому, что он был положительным по причине особо культурного воспитания. Нет. Родился таким. Можно сказать, в некотором смысле, появился на свет в виде некоторого двуногого недоразумения природы в современном понимании подавляющего числа не только россиян, но и землян, вообще.

Примеров разного рода отклонений от общепринятых норм поведения и характера, присущих подавляющему числу людей или даже животных, то есть аномалий не так уж и много, но они встречаются. Можно даже привести пусть не очень убедительный, но пример, опять же, из реальной жизни.

Возможно, он в этом плане поможет постичь самое главное: далеко не все мы одинаковые. Порой фрагментами и даже диаметрально отличаемся друг от друга, не вписываемся в привычную, устоявшуюся схему.

Хорошо это или не очень, но Генрих Наумович иногда абсолютно фантастические истории выдавал за реальные. На это Маздонов сразу же обратил своё пристальное внимание. Возможно, это были, всего лишь, наспех придуманные стариком притчи, которые он иногда рассказывал в целях воспитания представителям подрастающего, точнее, молодого поколения.

Во время очередной их встречи Пигмалион, то есть бывших Нуглер, поведал Иннокентию невероятную историю, утверждая, что она реальна, пусть и необъяснима.

…На небольшой улице под названием Парусно-Моторная того славного города Мыловароск жил зубной техник Филипп Семёнович Челюстной, наивно считающий себя большим специалистом в своём деле, но ещё и великим эрудитом, знающим если не всё, то очень многое. Есть такие субъекты, которые полагают, что знания энциклопедического порядка делают их беспредельно умными.

Но речь идёт не о нём, а самым натуральным образом о бродячем и беспородном псе Кактусе. Отличался он от всех других собак тем, что не только понимал человеческую речь, но и почти без акцента мог говорить на русском, китайском и, понятное дело, английском языке. Словарный запас его, правда, был не так велик, примерно такой, как у среднего уровня столичного телеведущего. Но пёс Кактус постоянно совершенствовался. Бродил по городским помойкам и почитывал там кое-какую специальную литературу.

Надо сказать, что Кактус в силу своей природной скромности и относительной интеллигентности очень редко говорил на человеческом, русском языке. Да и в мыслях у него не было, что он относится к коллективу сообразительных собак. Обычная дворняга, нисколько не элитный пёс…

Короче говоря, если бы у собак в какой-нибудь, отдельно взятой, стране существовал самый главный народный совет, при их четвероногом президенте, то Кактуса ни за что бы не выбрали в депутаты, даже по каким-нибудь спискам. Не элитный кобель, не породистый и без определённых важных связей и без особых финансовых возможностей.

Но иногда, в тот момент, когда Кактусу молчать было просто невозможно, пару фраз он, всё же, произносил.

Однажды ранним осенне-зимним утром Филипп Семёнович вышел из подъезда на улицу, где откуда-то, сверху, примерно, с десятого этажа громко звучала удивительная симфоническая музыка.

Глянув с некоторым интеллектуальным превосходством на бездомного пса Кактуса, зубной техник и одновременно эрудит сказал ему:

– Очаровательная музыка, Кактус. Это Третья симфония «Ре минор» Франса Потера Шуберта. Чудесная вещь!

– Это симфония «Номер 39» и не Шуберта, – возразил пёс, – а Иогана Хризостома Вольфгана Амадея Моцарта. Неужели не чувствуешь разницу, господин Челюстной?

Культурно сплюнув сторону, Кактус неторопливо и вежливо удалился.