– А что толку? – Мурашов присел на лавку.– Ты только что на моих глазах выбросила в вёдра из-под мусора все мои грибы. Я лично вывалил их на грядку. Я делал это с грустью и болью в сердце.

– Да. Я их выбросила. Всё именно так и случилось, – согласилась с ним Алевтина. – Не спорю. На сей раз это реальность.

– Что происходит? Почему ты постоянно выбрасываешь мои грибы? В чём дело, Аля? У тебя что, развивается… грибофобия?

– Это называется микофобией. Ты же знаешь, Филя.

– Я в курсе, Аля. Но почему ты так боишься грибов?

– Я их не боюсь. Но дело в том, Филя, что я не ем мухоморов, бледных поганок, сатанинских грибов, ложных опят и прочей ерунды! Я и тебе не советую так поступать. Очень хочу, чтобы ты жил долго и счастливо, до глубокой старости. Ты, Филя, самое дорогое, что у меня есть. Ну, ёщё шкаф для посуды.

– Это правда?

Он пристально, но нежно посмотрел жене в глаза.

Она тихо прошептала:

– Правда. Я ведь тебя люблю, Мурашов. Если ты умрёшь, к примеру, от отравления грибами, то я больше ни за кого и никогда не выйду замуж. Ты у меня единственный и неповторимый. Отличный человек и прекрасный врач. Красавец!

Поднесла к лицу Мурашова маленькое зеркальце с ручкой. Но он отвёл его ладонью в сторону:

– Я не о том тебя спрашиваю, Алевтина.

– О чём ты меня спрашиваешь?

– Правда, что среди всех грибов, которые я вчера принёс домой, не нашлось ни одного съедобного? Посмотри мне в глаза и скажи прямо и открыто. Это правда или нет?

– Это не правда, и я такого тебе не говорила. Из вчерашнего собранного тобой лесного урожая осталось два немного раздавленных маслёнка и по три подосиновика и подберёзовика. Можно сварить грибной супчик. Если туда добавить кусок свинины, то будет очень замечательно.

– Вот и вари суп! Но у меня душа болит оттого, что все остальные грибы ты прямо из корзины издевательски швыряла в вёдра. Ты, Аля, делала это с песней.

– С какой песней? Я ведь хочу со свининой…

– И какую-нибудь песню современную туда добавь… для витаминов.

– Не обижайся, но ты у меня молодец, Филя! Добытчик и кормилец. Уже взрослый, а в грибах ни черта не разбираешься. Кроме того, ты меня совсем не любишь.

– Если бы ни любил, то ни ходил бы даже после работы по грибы. Когда я вернусь, то сам лично буду их перебрать. Хочу приготовить для нас с тобой пирог со свежими белыми грибами.

– Ты уже и название придумал той самой гадости, от которой мы в жестоких и тяжких муках умрём с тобой поутру или даже ночью. А замечательное село Синие быки лишится сразу двух старательных и, в общем-то, опытных медиков с высшим образованием. Мы ведь с тобой не такие уж и плохие врачи.

– Я скоро вернусь, – Мурашов обнял жену. – Имей в виду, я приду не один!

– А с кем?

– Я вернусь с грибами!

– В эти минуты нашего семейного счастья, Филя, мне так хочется жить. Ведь мы ещё с тобой так молоды. Нам рано уходить в иной мир.

Очень решительно Мурашов направился к двери, надел на ноги сапоги, на голову – кепку, взял в руки корзину и, махнув Алевтине рукой, вышел за порог.

С нежной грустью Алевтина посмотрела на закрывшуюся входную дверь, почти что, своему прекрасному, но упрямому мужу вслед.

По сельской дороге быстрым и уверенным шагом шёл Мурашов с корзиной в руках. Направлялся в сторону невысоких гор. Вероятно, там и находилось его давнее грибное место.

Почти на выходе из села он наткнулся на местного Философа, сидящего на поваленном телеграфном столбе. Но это его прозвище или, как бы, сельский псевдоним, который фигурировал в обращении к нему не так и часто. На самом деле, он – уважаемый и очень говорливый пенсионер Артемий Парамонович Веткин. Лысый старик, с худым морщинистым лицом. На нём были серые штаны, пиджак без пуговиц, рубашке, на ногах – поношенные старые туфли.

Увидев его, Мурашов, упал на землю. Он очень старался проползти мимо не замеченным. Но не получилось.

– Дорогой Филипп Сидорович, ну зачем ты из себя очень усиленно изображаешь майского жука? – полюбопытствовал Веткин. – Ты же знаешь, я люблю общаться с людьми, а не с какими-нибудь кузнечиками.

– Мне это хорошо известно, – пробормотал Мурашов. – Я в курсе всех сельских событий и явлений. В Синих Быках даже от свежих новостей не спрячешься.

– Я могу людям долгими часами рассказывать о самых разных интересных вещах, событиях и явлениях. Я много читаю и в интернете интересуюсь информацией. В основном, по ночам.

– Ты же мне об этом не сто раз говорил, Артемий Парамонович, а гораздо больше. Все знают тебя, господин или товарищ Веткин, как интересного собеседника.

– Вот видишь, дорогой мой лекарь Мурашов. Всё ведь знаешь, а куда-то и зачем-то пополз. Не ко мне пополз, не в мою сторону, а мимо меня. Ну, где же твоя культура и воспитанность?

– Я пополз за грибами,– Мурашов встал на ноги. – Так мне захотелось. Мы живём в свободной стране. Если не желаю идти, то ползу.

– Но ты же знаешь, что мимо философа Веткина никто незамеченным не проползёт. Я только здесь больше тридцати лет лесником трудился. Все звериные и человеческие повадки изучил. Но это так давно было.

Действительно, Веткин говорил чистую правду. Он всё в селе и в округе тщательно изучил.

Ради приличия и уважения к старости Мурашов был вынужден присесть рядом с Веткиным. Пожал ему руку.

– Знаю! Это происходило тогда, когда в параллельной России ещё существовал относительный порядок. Ну, минут пятнадцать можно побеседовать. Не больше.

– Куда ты торопишься? Сегодня же воскресение.

– Надо быстро грибов насобирать – и домой. Завтра на работу. Необходимо подготовиться. Сам знаешь, Артемий Парамонович, у сельского врача дел по горло.

– До вечера ещё уйма времени. А мне обидно осознавать, Филипп Сидорович, что ты не уважаешь меня и даже пытаешься уползти.

– Но я не полз. У меня на обуви просто шнурки развязались. Вот я и наклонился, чтобы их завязать. Обувь должна находиться в таком порядке, чтобы в ней можно было не только ползать, но и ходить.

– На резиновых сапогах шнурки? Оригинально! У тебя, видать, американская обувь. Только у них подобное возможно.

– А ведь точно. На сапогах шнурков нет. Мне почему-то показалось, что я в кроссовках.

Старик Веткин укоризненно покачал головой.

Потом уважаемый пенсионер взял за руку Мурашова, проникновенно посмотрел сельскому врачу в глаза.

– Дорогой, Филипп Сидорович, – скорбным голосом произнёс старый философ. – хочу сообщить тебе неприятную и печальную новость.

– Кто-то умер в наших славных Синих Быках? – спросил Мурашов. – Кто это?

– Пока не знаю. Может быть, кто-нибудь и ушёл в мир иной. Но я хочу тебе сообщить о более страшных вещах, Филипп. Очень дикие и жуткие явления происходят в наших замечательных местах. Просто из рук вон неприятная ситуация.

– Я готов тебя выслушать, Артемий Парамонович, невзирая на нехватку моего личного свободного от работы времени.

– Какой-то вредитель все мухоморы в лесу, на ближних сопках, собрал. Это, выходит, диверсия, и она не районного масштаба. Происходит явный и отчётливый урон всей стране, нашей славной параллельной России. Может быть, и всей планете. Это надо понимать.

– Не вижу тут ничего страшного!

– Да это же глобальная трагедия по большому счёту! Беда великая, вселенская! Если ты гуманист настоящий, а не дешёвое телевизионное трепло, изображающее из себя политолога, то поймёшь меня.

– Вижу, Парамонович, что ты намереваешься плохой урожай мухоморов сравнить с ядерной войной. Или мне это показалось?

– Не показалось. Собираюсь сравнить одну вселенскую трагедию с другой. Но я размышляю о той, которая происходит в наших краях.

– По-твоему это вселенская трагедия? Не говори загадками, Парамонович, и плакатами!

– Хорошо. Терпеливо и коротко поясняю. Лоси мухоморами активно питаются. Эти грибы для них, как витамин «Ц» для людей или те же апельсины.

– Или мандарины.

– Не надо смеяться, Филипп. Мухомор от вирусов всяких сохатых защищает и всегда полезен для их звериного пищеварения и весёлого настроения.

– Мухоморы они едят. Я тоже об этом что-то слышал.

– Если слышал, то понимаешь, что диверсия налицо и явный урон живой природе происходит. А мы все и не протестуем, не выступаем за активную охрану нашей замечательной природы.

Между прочим, если мухоморы два-три раза сварить, промыть в холодной воде, а потом и пожарить, то это и для человека добрая и полезная еда. Травятся мухоморами только недоумки. А таковых у нас гораздо больше, чем в лесу грибов.

– Пожалуй, пойду! Засиделся. К тому же, я не намерен выслушивать в свой адрес какие-то непонятные и несуразные намёки.

Мурашов поднялся с телеграфного столба и торопливо ушёл.

Веткин с укоризной посмотрел вслед удаляющейся фигуре сельского медика. Тяжело в протяжно вздохнул.

– Неразговорчивый мужик. К тому же, ещё и мухоморы истребляет, – сообщил Веткин большому чёрному муравью. – Что ему лоси плохого сделали? А ведь лечащий врач. Должен иметь доброе и отзывчивое сердце. Но, получается, что жестокий…

Над Веткиным пролетела ворона. На какой-то момент она остановилась в полёте, подобно вертолёту Ми-8 . Птица посмотрела вниз и прицельно справила большую нужду прямо на лысину Философу. Это не случайная её хулиганская выходка. Просто так ей захотелось.

С большим удовлетворением ворона каркнула и полетела дальше. Она подняла себе настроение на весь текущий день. Наверное, научилась у людей определённого склада характера делать гадости ближним и дальним.

Мысленно проклиная самых разных птиц, заодно вместе с турецкими дронами, Веткин сорвал растущий рядом широкий лист лопуха, стёр им птичий помёт с лысины, но не очень качественно. Верхняя часть его головы сделалась бело-зелёной. Наверное, так выглядят марсиане. Впрочем, кто его знает. Сторонники теории палеоконтакта рисуют их по-разному. Нет у них единого мнения и согласованности в этом важном государственном вопросе.

Не прошло и двадцати минут, как Мурашов вошёл в небольшую дубраву на плоскогорье. Очень внимательно он начал осматривать землю, траву и кусты вокруг себя. Искал, понятное дело, съедобные грибы. Издали заметил небольшую полянку, на которой кучно росли красные мухоморы, которые в народе зовутся поплавками. С восторженными криками побежал в сторону своей реальной добычи. Он торопился, принялся очень поспешно их собирать.

Откуда-то, из-за деревьев, появился огромный лось, с укоризной посмотрел на Мурашова. Быстро и ловко рогатый зверь начал срывать губами шляпки мухоморов, спешно съедать их, Короче говоря, он умудрился почти опередить Филиппа Сидоровича.

С большой шваброй ходила по горнице своего дома Алевтина. Мыла полы. В дверь раздаётся робкий, но настойчивый стук.

– Да войдите же! – крикнула она. – Чего там царапаться? Открыто!

На пороге, надрывно кашляя, появился улыбчивый Веткин.

– Я, конечно, понимаю, Алевтина Михайловна, что сегодня воскресенье и даже врачи отдыхают, – сказал он. – Но у меня что-то внезапно начался жуткий кашель. Видать, страшный брендовирус внезапно во мне образовался.

Снял туфли, надел тапочки, прошёл в горницу.

– Вот видите, Артемий Парамонович, вы уже диагноз своему заболеванию поставили., заметила Алевтина. – Много знаете. В интернете прочитали?

Она унесла ведро с водой и швабру в сени.

Вернулась в комнату и подошла к умывальнику, тщательно моёт руки с мылом.

– Я многое знаю, Алевтина, – Веткин устроился в кресло. – Мне, например, известно, что русское слово «уханькать» произошло от названия славного китайского города Ухань. Здесь налицо даже исторические и этнологические корни.

– Мне всё равно! Вы у меня сегодня с утра уже пятый пациент на дому, – Алевтину особо не радовал этот визит. – Секундочку подождите! Сейчас, переоденусь. А вы пока раздевайтесь до пояса, но начиная не от ступней ваших ног, а сверху, от головы. Пиджак и рубашку пристройте на вешалке. Она напротив ас.

Мурашова удалилась в соседнюю комнату.

Веткин неторопливо, но с надрывным кашлем разделся. Сначала пристроил на вешалке пиджак, потом рубаху.

– Я многое знаю, Алевтина, – повторил он. – Ты с Филиппом приехала сюда чуть больше десяти лет тому назад. Понятно, что вы оба так прижились здесь по причине любви к нашим замечательным и живописным местам. А я вот здесь родился. Мои родители деды, прадеды тоже так поступили. Здесь решили родиться.

– Понятно, Артемий Парамонови, – отозвалась из соседней комнаты Мурашова. – Я слушаю! Правда, только половину слов разбираю. У вас наблюдается зверский кашель.

– Да, от кашля я немного и озверел, – среагировал на голос Алевтины пенсионер. – Любого бы разорвал в клочья, кроме тебя, Алевтина, лишь бы кашель прекратился. Лечащих врачей беречь надо. Пригодятся.

– Добрее надо быть, Артемий Парамонович. Люди ведь не виноваты в том, что вы внезапно начали кашлять.

– Это как посмотреть. Может быть, и виноваты. Всё взаимосвязано. Но продолжу рассказ. Я ведь не только, в прошлом, лесничий, но и, считай, Алевтина, вечный краевед. Даже можно сказать, что следопыт.

– Поэтому вы, разумеется, сегодня видели, моего мужа, Филиппа Сидоровича! Всё верно. Он пошёл в лес за грибами.

– Если конкретно, то за мухоморами.

Она появилась перед неожиданным пациентом в белом халате, в колпаке такого же цвета, в медицинской марлевой повязке, закрывающей рот и нос. На шее у неё висел фонендоскоп, приготовленный к работе.

Но сначала Алевтина достала из кармана халата большую лупу и внимательно рассмотрела с помощью её бело-зелёную лысину Веткина. Потом жестом руки показала, что Артемию Парамоновичу следует встать. Начала прослушивать его сердцебиение, исследовать работу лёгких. Ведь с этого начинается лечебный процесс, даже если у вас явная диарея, которую запросто можно определить по специфическому запаху.

На поляне, прямо на траве, сидел Мурашов. Он перебирал найденные грибы, оставлял в корзине самые… красивые. Достал из корзины подосиновик, внимательно рассмотрел его, понюхал шляпку. С презрением швырнул его в траву.

Потом достал из корзины мухомор. Полюбовался им, языком лизнул верхушку гриба-красавца, берёжно положил на прежнее место.

Сидя за кухонным столом, Алевтина писала название лекарства, которые будет необходимо принимать пациенту.

– Ну и как, Алевтина? – голос Веткина от волнения дрожал. – Жить я буду? У меня, видать, возник этот самый, похоронный вирус? Так?

Надел рубаху, потом пиджак… без пуговиц.

– Не так. Нет у вас, Артемий Парамонович, никакого брендовируса, – успокоила Мурашова пенсионера. – Я все проверила. Лёгкие чистые, сердцебиение в порядке, артериальное давление тоже в норме и температура тела – тридцать шесть и шесть.

– Не интересно мы живём, скучно. Ничего я не имею. У меня даже брендовируса нет. А пенсии моей хватает только на корм коту Гришке. Правда, и мне остаётся немного – на хлеб и гречневую крупу. Значит, у меня не имеется никаких болезней? Почему же тогда меня мучает, просто донимает кашель? Он всё моё нутро вывернул.

Не основательно, но частично Веткин был огорчён тем, что ничем не болеет и здоров, и крепок, как осиновый кол на фоне повалившегося забора.

Сняв с лица медицинскую изолирующую маску, Алевтина встала из-за стола, подала ему бумажку с названием лекарства.

– Вот! Здесь я написала название лекарства, – сказала она. – Завтра утром подойдёте в аптеку к фармацевту Анджелике Федотовне. Скажете, что от меня. Сколько таблеток и как их принимать, я там всё написала.

– По-латыни написано, – Веткин внимательно разглядывал рецепт и прячет в карман.. – Всё у вас зашифровано. У вас, у врачей, всегда от народа постоянно какие-то тайны.

– Зачем нам от пациентов хранить тайны? Для чего?

– Для того, чтобы на могиле своего пациента обнадёживающе сказать: «Да вы совершенно здоровы. Правда, в ночной хоккей вам играть уже поздно»,

– Названия лекарственных препараторов принято писать на латинском языке, Артемий Парамонович. Только на латинском, а не на китайском или, к примеру, латышском.

– Да это я так сказал. Для того, чтобы дальнейший разговор развить.

– Чего там ещё развивать? Пейте таблетки и молодейте!

Она выразительно посмотрела на входную дверь, давая Веткину понять, что приём закончен.

Но старик не унимался и не собирался уходить.

– Значит, я, всё-таки, болею, Алевтина? – задал он вопрос. – Это опасно или нет?

– Опасно, если не лечиться, господин философ.

– Что у меня за хворь в организме образовалась?

– У вас, Артемий Парамонович, небольшая аллергия на птичий помёт и, вероятно, на сок лопуха или даже ядовитого растения, которое называется борщевиком. Это и является причиной вашего кашля. К тому же, на коже вашего черепа образовался… ожёг.

– Оригинально! Но откуда?

– Но вы же многое знаете и помните. Так что, напрягите память. Может, что и вспомните.

– Вспомнил! Было дело. Пролетала надо мной ворона со своими гнусными затеями. А голову я, на всякий пожарный случай, лопухом вытер. Получается, что не лопухом, а листом борщевика. Это ядовитая гадость. Я в курсе.

– Знание – великая сила. Вы же, пока я обследовала ваш организм, столько мне интересного рассказали, что не волосы, а мой головной мозг встал дыбом. Я в восторге!

– Я так и предчувствовал, что тебе, Алевтина придётся по душе полезная информация. Но напоследок я ещё кое-что расскажу. Совсем немного.

– А надо?

– А как же иначе-то?

Алевтина устало село на стул.

В дубовом бору между деревьями с корзиной, наполненной мухоморами и прочими несъедобными грибами, бродил Мурашов

Он был переполнен сентиментальными чувствами и флюидными потоками нахлынувшей любви к удивительному живописному предгорью. Подошёл к огромному, в четыре обхвата, дубу. Прижался к нему всем телом и трепетно произнёс.

– Здравствуй, богатырь таёжный!

– И я тебе желаю здравствовать!– послышался глухой, но громкий голос. -. Как живётся-можется? Откройся, путник!

Из дупла, наверняка, многовекового дуба медленно выползла крепкая коричневая ладонь, которую, не успев закрыть рот, в тихой, но упорной панике Мурашов, всё же, пожал. Затем, улыбнувшись стайке разноцветных здешних уток мандаринок, сельский врач и одновременно заядлый грибник, как сноп, упал прямо на корни мощного дерева, местами торчащими из-под земли. Не всегда же обязательно находится в стоячем положении, когда имеется полная возможность полежать.

Но относительно довольно быстро он, всё-таки, пришёл в себя. Правда, получилось так, что сделал это Мурашов только для того, чтобы снова, тут же потерять сознание. Для этого имелась основательная и веская причина.

Над ним наклонился седобородый человек в белых одеждах: в широких полотняных штанах и рубахе с поясом, в такого же цвета летних туфлях. Собрав последние остатки силы воли, Мурашов, в конце концов, не сразу, но пришёл в себя и даже встал на ноги.

– Я узнал вас, Игнат Аркадьевич, – прошептал Мурашов. – Вы доктор медицинских наук, профессор Лопатов. Больше десяти лет тому назад вы в одном из медицинских университетов Дальнего Востока параллельной России заведовали кафедрой анатомии человека. Многие знают и помнят профессора Лопатова.

– Весьма приятно это слышать, молодой человек, – улыбнулся бородач. – Но мне совсем не понятно, почему вы резко впали в застенчивость и в глобальную скромность. Ваша потеря сознания с чем-то связана?

– Связана. Дело в том, уважаемый Игнат Аркадьевич, что, когда вы были живы, мне и моей жене Алевтине уже очень даже давно, приходилось слушать ваши лекции по анатомии человека и на некоторые другие темы.