Окно Овертона

 Моя сестра неуловима. Я открыл глаза, но увидел только закрывающуюся за ней дверь. В носу стоял противный сухой вкус ватной палочки.

– Вот зараза! – выругался я сквозь улетевший сон.

 Нужно было вставать и идти гулять с Джерри. Несмотря на выходной, потому что последний не умеет терпеть. Что поделать!

 Я обреченно сел на кровати и потер глаза. Ноги нащупали разбитые тапочки. Как же лень… Злость на сестру почти прошла: если бы она не совала мне в нос косметическую палочку, я наверняка валялся бы в кровати до обеда. Но мне нужны баллы по ответственности, и приходится гулять с домашним питомцем. Как говорится, такова жизнь.

 Я спускаюсь на первый этаж, грожу кулаком спрятавшейся под стол сестре, сонно здороваюсь с родителями.

– Позавтракай, – говорит мать.

 Но мне не хочется, вернее, хочется поскорее закончить с обязанностями.

 Я беру поводок и подхожу к Джерри. Он мусолит кость беззубым ртом, при виде меня грозно рычит и пытается укусить.

– Хороший мальчик, – говорю я и ловко хватаю ошейник. – Гулять, на улицу.

 Джерри гулять не любит. Он, как и я, обожает поспать и все время валяется в прихожей. Приходится вытягивать его за поводок.

 Оказавшись на улице, Джерри трусит к калитке, а почувствовав простор, устремляется в сторону центрального парка. Я всегда думаю, что же у него в голове? Неужели он что-то понимает? Во всяком случае, стороны света определяет безошибочно или чует их? Да, наверное, чует.

 Пару раз Джерри оказался за фонарными столбами, и мне пришлось обойти их по клумбе. Никаких других неприятностей не произошло. Мы спокойно добрались до парка, и, ничего не подозревая, я отпустил питомца с поводка. Вообще-то я так делал всегда. У Джерри нет зубов, и я имел полное право выгуливать его без намордника. Конечно, беззубая семидесятикилограммовая особь и так могла нанести вред ребенку, но на территории парка, где кроме меня еще две сотни человек выгуливали своих подопечных, ребенок появиться не мог. Собственно, это была специализированная площадка для выгула, где такие, как Джерри, резвились, бегали и время от времени сцеплялись друг с другом.

 Наверное, поэтому я не сразу обратил внимание на визг схватившихся в драке особей. Мне хотелось посмотреть, что одноклассники выложили за ночь в школьную конференцию, а когда я поднял глаза, в кончики пальцев кольнули холодные иглы.

 Джерри буквально рвали на куски две более крупные особи, причем одна из них была без намордника. Зубы скотины сухо клацали в воздухе, бесполезный намордник болтался на уцелевшей лямке. Мне показалось, что под воротник побежала холодная капля. Я не на шутку испугался, а когда пришел в себя, закричал что было сил:

– Помогите, на моего зомби напали!

 Среди хозяев нашлись двое взрослых, вооруженных электрошокерами. Распинав ногами менее агрессивных питомцев, они приступили к усмирению зачинщиков. Как я уже сказал, драчунов было двое. Оба почему-то невзлюбили Джерри и пытались растерзать моего питомца. С одним справился подоспевший хозяин, а второй, тот, что потерял намордник, никак не хотел успокоиться.

 Его так и лупили электрическими разрядами, пока не подоспел дисциплинарный наряд. Зомби стянули одноразовыми наручниками и водрузили на голову шапку-непрокусайку.

– Ваш питомец? – спросил старший наряда.

 Я показал на Джерри, представлявшего из себя жалкий вид. Похоже, ему сломали запястье и почти отгрызли несколько пальцев. Джерри жалобно скулил и зализывал раны остатками языка. Зрелище было мерзким, но на бойцов это не произвело впечатления, потому что обратившийся ко мне сержант спросил:

– Без намордника чей?

 Я пожал плечами.

– Приготовьте документы, – сказал боец, – страховку, прививки, паспорт. Будем оформлять «ЗП».

 Черт, теперь скрыть происшествие от родителей никак не получится. Разумеется, и раньше это было невозможно. Что ответить отцу на вопрос: «Где Джерри оторвал свою руку»?

 Но можно было что-то придумать, ведь зомби по сути своей бестолковые твари, вечно попадающие в неприятности. Однако теперь родители обязательно получат бланк «Зомби-происшествия», с их зарплаты вычтут по паре киловатт. И уж тогда мне влетит по полной.

 Настроение испортилось окончательно. Я сел на лавку и стал с грустью наблюдать, как бойцы дисциплинарного наряда выясняют происхождение распоясавшегося зомби.

 Вообще-то, «зомби» у нас не принято говорить. Правильно, или толерантно, их называют «гемолиз-независимые граждане», но это так долго, что я обычно сокращаю, как и все мои сверстники.

 Государство заботится о гемолиз-независимых. Именно поэтому их раздают в семьи и стимулируют заботу. Там, где зомби ухожены, не повреждены и под присмотром, хозяев освобождают от уплаты налогов. Есть семьи, которые содержат по два и даже три питомца. Но принимать в семью много зомби запрещено после случаев, когда хозяев съедали их слетевшие с катушек питомцы.

 Зомби нестабильны, это их главный минус, потому что вот они спокойно играют с детьми, а через минуту смотрят на вас как на ужин.

 Кормить зомби бесполезно, сытыми они не бывают. Единственное, на что они реагируют незамедлительно, это кровь. Запах крови делает зомби агрессивными, а вид превращает гемолиз-независимых просто в монстров. Тут берегись и спасайся, как, впрочем, и было раньше, когда зомби только появились.

 Гемолиз-независимых обнаружили на нашей планете около ста лет назад. До сих пор их происхождение остается загадкой. Сначала зомби превратили нашу жизнь в ад, почти полностью истребили население. Затем чуть не исчезли сами, и совсем недавно стали полноценной частью экосистемы.

 На поляне показался очень старый мужчина. Он был так стар и передвигался так неуклюже и медленно, что почти не выделялся среди разгуливавших особей. Единственное, что отличало его от зомби, это чистый парусиновый костюм. Слово «чистый» было определяющим потому, что сам костюм был так же стар, как и его

 владелец. Наверное, изначально ткань не была белой, но многочисленные стирки сделали ее таковой.

 Никто из моих соотечественников так не одевался. Поэтому я сразу догадался, что старик приехал издалека. А еще, оказалось, что это он – временный владелец распоясавшегося зомби и что последнего старик взял напрокат. Слава богам, в прокате зомби не отдают без страховки. У старика оказалась даже расширенная КАСКО. А все потому, что такому доходяге не хотели выдавать боевую гемолиз-независимую особь. Вообще непонятно, зачем он ему понадобился. Пожилой мужчина не имел шансов справиться с зубастой тварью, и странно, что он не пострадал сам.

 Старик долго выслушивал, как ему читали мораль бойцы дисциплинарного наряда, дважды перечитал бланк «Зомби-происшествия», и его фигура становилась все более скрюченной и жалкой. Он доковылял к скамейке, на которой сидел я, и, опустившись, тяжело вздохнул.

 У меня даже возникла мысль пожалеть его, так он был несчастен. Но, вспомнив про Джерри и ответственность, я решительно передумал. Старик заговорил сам.

– Хотел погулять с монстром, – посетовал он. – У нас-то их нет.

 Старик был из Карантина, страны, где всех зомби уничтожили много лет назад. Границы этого государства плотно закрывал горный хребет. Собственно, почему и возникло такое название. Жители Карантина могли не заботиться о том, что зомби попадут на их территорию извне. С особями внутри они расправились очень решительно и жестоко, перемалывая их в муку. Говорят, для этого использовались целые заводы, наподобие хлебомольных, куда зомби свозили железнодорожными составами и грузовиками. Там их замораживали жидким азотом и пускали под пресс, а образовавшейся мукой удобряли поля. Возможно, это враки, но говорят, будто зомби – хорошее удобрение и, судя по всему, совершенно безопасное.

– Мне это было необходимо, – сказал старик.

 Хотя я не делал попыток поддержать разговор, он продолжил:

– Это вы живете среди монстров, каждый день видите их, касаетесь, кормите. А для меня это жуткое зрелище, что-то запредельное. И не смейте меня осуждать за то, что я собирался выложить все в «Одноклассниках». Хвастаться мне не перед кем. Вы ведь догадались, кто я?

 Старик по-шпионски подмигнул и протянул высохшую ладонь.

 Я молча пожал его руку и равнодушно ответил:

– Нет.

– Тлифорд Диклетин, собственной персоной.

 Имя мне ничего не говорило, да я бы и не запомнил дурацкое восточное имя – длинное, неудобное, да еще и состоящее из двух слов.

– Доз, – представился я.

 Старик улыбнулся.

– Смешные у вас имена. Никак не привыкну. А самое главное, в толк не возьму, как вы не путаетесь? Ведь наверняка в вашем городе пара тысяч таких же парней с именем Доз.

– Они в других местах, – сказал я.

– А ты, значит, здесь, – покачал головой старик.

– Здесь, – согласился я. – И тут нет ничего странного. Наши имена становятся короче с возрастом. Чем выше уникальность гражданина, тем короче его имя. Например,

 нашего президента зовут господин «К», но никто его не путает. Трудно себе представить ситуацию, чтобы я обратился к кому-то и назвал его господин «К», но это не относилось к президенту.

– Да, – согласился старик. – Все-то у вас логично, но, как говорится, – без души. Вот я слышал, что вашим родителям доплачивают, если их дети хорошо учатся. Так ведь это?

 Я согласно кивнул.

– Не совсем верно, потому что, если будут доплачивать, никто не станет работать. А вот налоговые вычеты за хорошую учебу – да, положены. За помощь друзьям, родителям, заботу о питомцах.

 Я поискал глазами Джерри и подумал, что за дисциплину в этом месяце вычетов, скорее всего, не будет.

– Вот, – сказал старик. – Это значит, что ты за деньги помогаешь родителям. Не бескорыстно и не из-за любви. А у нас, сынок, любовь – это святое. Знаешь ли ты, что в Карантине платят не за рождение ребенка, а за сам факт любви отца к матери?

– И что, государству не важно, как ребенка воспитают?

 Старик сделал решительный жест рукой:

– У нас свободная страна, что бы там ни говорили. Государство не лезет в частную жизнь, либертарианство в чистом виде и никаких ювенальных штучек.

 Мне захотелось поспорить, но возражать старику было невежливо, и я промолчал.

– Вот я смотрю, ты очень молод, – продолжил старик, – и наверняка не знаешь, что было, когда пришли ходячие.

– Мы проходили по истории, – возразил я.

 Старик захихикал, словно заскрипела несмазанная дверь.

– По истории, говоришь? Историю пишут люди. И иногда переписывают, в зависимости от своих потребностей. Что ваши историки написали про Карантин?

 Я пожал плечами и выдал, словно «Википедия»:

– Карантин это территория, закрытая со всех сторон естественными физическими преградами. Сохранившая феодальный уклад, традиции и государственное устройство древнего мира.

– Надо же! – удивился старик. – Почти верно. Традиции у нас чтут, а вот насчет феодализма – это вы зря. Нет его давно, уже лет пятьдесят как демократия. И причем гораздо более развитая, нежели у вас.

– У вас до сих пор есть полиция, – заметил я.

– Ну и что? – не смутившись, ответил старик. – А вы уже сто лет выбираете одного и того же президента.

– Да. А вы вообще не выбираете. Да у вас и должности такой нет.

 Старика моя реплика обидела, было видно, как он нахмурился.

– Это верно, сынок, – сказал он, понизив голос до шепота, – но у нас хотя бы есть национальный лидер, и заметьте – живой.

 Я уже собирался позвать Джерри и отправиться домой, но последняя фраза меня огорошила.

 Что себе позволяет этот старикашка? Выходец из тоталитарного Карантина, приехал, повредил моего зомби – и еще делает оскорбительные намеки.

– Это же смешно, – сказал я вслух, неожиданно для себя.

– Смешно, – согласился мужчина, – не будь это так грустно. Хотите, я расскажу вам, почему вы на самом деле переизбираете господина «К»? Но только при одном условии. Если выслушаете рассказ полностью и не станете меня перебивать.

 Это было уже сверхнаглостью. Я согласился, только чтобы поймать старика на глупости, а затем жестоко высмеять.

– Знаешь, сколько мне лет? – наконец начал он, явно издалека.

– Это имеет отношение к выборам господина «К»?

 Старик отрицательно покачал головой:

– Напрямую нет, но этого в двух словах не расскажешь. Видите ли, молодой человек, я, пожалуй, единственный пенсионер в Карантине. Будучи уже в преклонном возрасте, я пережил первое повышение пенсионного возраста, затем второе и третье. Возраст повышали каждые десять лет, как только я достигал границы. И, наконец, мне удалось победить в этой гонке. Я стал самым старым человеком в Карантине и одновременно самым молодым пенсионером, что сделало меня знаменитым. Собственно, поэтому я и спросил – не слышали ли вы обо мне?

 Я прожил очень тяжелую, долгую жизнь и политической карьеры господина «К» тоже стал свидетелем. Да, я наблюдал за ней из Карантина, однако не нужно думать, что все мы там из ума выжили и не можем отличить белое от горячего.

 Знаете ли вы, молодой человек, что такое пропаганда?

 Это когда вам говорят неправду о вас самих и вы узнаете из сети, как хорошо и счастливо вы живете. Но бесконечно говорить об этом невозможно, потому что рано или поздно вы поймете, что медиа вам лгут. Поэтому вам рассказывают не только о том, как хорошо вам, но и то, как плохо вашим соседям, постоянно живущим в страхе быть съеденными ходячими мертвецами.

 Понимаете, к чему я клоню?

– Нет, – ответил я решительно.

– Ну как же, – продолжил старик, – это значит, что все рассказы про вас – чистая правда. Все, что плохого смогли нарыть пропагандисты Карантина.

 И про вашу любовь к ходячим, и про корыстные отношения в семьях, и, разумеется, страшную тайну о господине «К».

 Согласитесь, ведь вы, молодой человек, никогда не видели господина «К» лично?

– Нет, – согласился, я. – Но разве это что-то значит?

 Старик сделал вид, что не заметил моего вопроса, и продолжил:

– А видели вы его преимущественно в сети. И лишь знаете людей, которые видели людей, которые, в свою очередь, видели его лично. То есть, вы даже не знаете тех, кто здоровался с господином «К».

 Хорошо.

 А как, по-вашему, выглядит господин «К»? Это мужчина с большим лбом и залысинами, в темно-синем костюме и неизменном красном галстуке.

– Я понимаю, что вы меня оскорбить пытаетесь, – сказал я, – но все равно в толк не возьму, куда клоните.

 Старик многозначительно смерил меня взглядом:

– Я, молодой человек, не претендую на истину и расскажу вам то, что для меня самого стало открытием, а верить в это или нет – решать вам.

 Как утверждают в Карантине, у вашей страны уже давно нет руководства. А господин «К» благополучно почил. Произошло это событие в результате несчастного

 случая или это были чьи-то сознательные действия, история умалчивает. Однако ваш господин «К» превратился в зомби, или, как принято говорить, стал гемолиз-независимым и по понятным причинам руководить страной перестал. Чтобы общество было готово принять его в этом обличии, окружение президента запустило Окно Овертона…

– Это такая технология, – вновь заскрипел старик, – которая позволяет принять то, что вам не очень нравится. Или совершенно не нравится, но принять нужно, как, например, жителя с другим цветом кожи, или иной сексуальной ориентацией, или другой системой кровообращения. Технология универсальная и работает везде.

 На первом шаге все начинают ругать это явление, говорить о нем не переставая до тех пор, пока это не вызовет всеобщую усталость.

 Тогда придумывают новое толерантное название, например не говорят «зомби», а «гемолиз-независимый гражданин». После чего находят в этом обновленном явлении нечто интересное. Например, выясняется, что воскреснуть мессия мог только благодаря «гемолиз-независимости» и что по большому счету не так уж плохо и совсем не страшно. Еще через какое-то время это явление начинают защищать, затем нападать на тех, кто с этим не согласен. И, наконец, объявляют гемолиз-независимых нормой.

 Когда зомби окончательно уравняются в правах с обычными людьми, их объявят приоритетом. Будет уже недостаточно жить как все. Хочешь карьерный рост, красивую жену и льготные кредиты – становись гемолиз-независимым.

 Старик замолчал, ожидая моей реакции, а я уже приготовился рассмеяться прямо ему в лицо. Но почему-то не смог этого сделать. Действительно, рассказ был бредовый, однако не смешной.

– Вы сами-то в это верите? – спросил я.

 Старик утвердительно покачал головой.

– А я нет.

 Я решительно поднялся и, взяв Джерри на поводок, направился в сторону дома. Уже на выходе из парка я обернулся и увидел сгорбленную фигуру старика. Он сидел на скамейке и меланхолично разглядывал носки своих ботинок. Недалеко топталась взятая напрокат особь, все еще в шапке-непрокусайке и одноразовых наручниках.

 «Все-таки правду говорят о Карантине, – пронеслось в моей голове. – Живут там настоящие придурки».

 Я сосредоточился на предстоящем разговоре с отцом и очень скоро забыл старика и его страшную историю.

 На подходе к дому у меня созрел целый план, но, переступив через порог, мне не удалось взять инициативу в свои руки. Мать встретила фразой:

– Доз, пройди на кухню, есть серьезный разговор.

 Из меня словно воздух выпустили. Было очевидно, что сейчас прочтут лекцию, и я обреченно поплелся на кухню.

 Вопреки ожиданиям, мама не была расстроенной, а отец, напротив, выглядел виноватым. Он не проронил ни слова, пока мама не начала говорить:

– Доз, ты уже взрослый парень и понимаешь, что значит быть ответственным.

– Мам, я тут ни при чем, – попытался возразить я, но меня грубо прервали.

– Помолчи, сынок, дай я все расскажу.

 Мама перевела дыхание, будто сильно волновалась, и продолжила:

– Твоя сестра встречается с гемолиз-независимым мальчиком. Мы с отцом надеемся, что ты отнесешься к этому с пониманием.

 Наверное, я выглядел глупо, потому что отец вмешался в разговор:

– Мне тоже это не нравится, но Заре всего девять, и ее дружба по большому счету ничего не значит. Просто мы хотим, чтобы ты вел себя сдержанно.

– Хорошо, – сказал я после паузы, – я могу идти?

– Да, конечно, – согласилась мама.

 Я поднялся из-за стола и направился в свою комнату. В голове стояла какая-то каша. Внезапно из нее выплыл старик в белом парусиновом костюме.

 Я вспомнил его рассказ и почему-то ярко представил господина «К», шаркающего дорогими туфлями по паркету в темных залах президентского дворца. Его высохшая серая кожа обтянула большой лоб. На дряблой шее болтается неизменный красный галстук.

 Мне показалось, что я почувствовал переполнявшую его тоску и нетерпение, с которым господин «К» ждет, когда же раскроется Окно Овертона, и он сможет предстать перед нами.

 Тольятти 2019г.