В этой главе Александр Лапин рассказывает о своих ошибках и достижениях; о том, почему человек учится только на собственном опыте; что позволяет очистить разум; как правильно распоряжаться отведенным тебе временем и о многом другом.
– Александр Алексеевич, вам уже далеко за 60. Что бы сказали себе 20-летнему? От каких ошибок постарались бы уберечь?
– Невозможно ничему научить другого человека. Моей дочке 14 лет. За обедом пытаюсь убедить ее: «Надо есть суп, а не фастфуд. Мы то, что мы едим». Очевидные истины. Но не действует. Наверное, только когда живот заболит, придет понимание. Так что никто не может дать нам советов. Человек сам должен нажить свой опыт.
Во-вторых, наши ошибки – наше богатство. Они нас и учат. Перед нами ставятся задачи, которые мы должны решать. Как в школе. Пока не решил, будешь выполнять тот же урок.
Что касается моих собственных ошибок, в молодости я слишком привязывался к людям. Пытался их опекать. Прикипал душевно. Влюблялся в девушку – она становилась сверхценностью. А потом уходила. И оторваться было трудно. Пока не понял: у каждого своя жизнь, своя дорога. Не нужно цепляться за другого человека. Он же не умер. Мы будем друг друга вспоминать. Так я потом говорил и себе самому, и тем, с кем расставался. И все проходило гораздо спокойней. Поэтому чисто умозрительно могу посоветовать молодым быть более самодостаточными.
Но повторю: каждый свой опыт наживает сам. И если делать это правильно, меняться достаточно быстро, то можно убежать даже от кармы. Сам я, работая в «Комсомольской правде» в наиболее тяжелые времена, занимая разные начальствующие посты, отдавался этому делу полностью, выжимал из себя все соки. И годам к 40, нажив кучу болезней, практически стал инвалидом. Вполне определенно могу сказать: стоял на краю могилы. Не мог нормально ходить – тянул ногу. Нажил проблемы с пищеварением – сделали одну операцию, собирались еще что-то вырезать. Тут уж хочешь жить – будешь что-то менять. Либо прекратишь дергаться и волноваться, либо загнешься.
Тогда я впервые задумался о том, что делаю что-то не так, живу неправильно, и решил упорядочить свой внутренний мир. Начал себя перестраивать.
По идее давно должен был стать развалиной. Но недавно обследовался – все в норме. И я неплохо себя чувствую, занимаясь параллельно бизнесом и литературным трудом.
– Как удалось начать жизнь заново?
– Это как раз сердцевина моей книги «Святые грешники». Все самосовершенствование происходит через безмолвие разума. Нужно очистить сознание от лишних мыслей. А потом уже можно настраивать свою скрипочку на любую нужную тебе волну. Для меня главное – творчество. Поэтому мысли мои заняты сейчас главным для меня: новыми книгами, образами. А то, что раньше тревожило, отошло на задний план.
Успокаивая свой разум, я освобождаю его от разного каждодневного хлама, расчищаю место для творчества. Сегодня мне это понимание дает силы и вдохновение. Зачем мне мой бизнес? Затем, чтобы донести мои мысли, положенные на бумагу, до читателя. И я счастлив оттого, что самостоятельно могу это делать. Мне не нужны спонсоры, не надо унижаться и кого-то просить. Появляется смысл вести бизнес дальше, хочется жить, работать и творить.
– Какое свое достижение считаете главным?
– Хорошо, когда тебе 66. Позади честолюбие, карьера. Я с улыбкой смотрю на тех, кто всерьез занят какими-то интригами. Борьбой за должности и социальный успех. Хотя никого не осуждаю. Каждый живет в своем мире и на своем уровне вибрирует. У тебя свои заботы, у меня свои. Главное – не пытайся переделать меня.
А своим важнейшим достижением считаю большой путь, который удалось пройти. Даже не материальный, а духовный. Хотя одно невозможно без другого. Если человек сидит и ничего не делает, то и развитие его идет медленно. В той же Индии верят, что душа перерождается тысячи раз. И неудивительно. В их деревнях ничего не меняется веками: как собирали четыре урожая в год, так и продолжают – примерно в тех же декорациях. А русский человек живет в тяжелых условиях. Зима восемь месяцев в году. Революции. Социальные эксперименты. Войны. Развал страны. Такие обстоятельства целый народ делают философом. А с другой стороны – заставляют меняться очень быстро.
Сам я пять раз менял место жительства. Хотя в России обычно где родился, там и пригодился. И переезжать в нашей стране непросто.
С детства жил на Кавказе. Служил в Сибири. Учился и работал в Казахстане. Когда меня выдворили оттуда как русского журналиста местные националисты, перебрался в Москву. Теперь вот осел в Воронеже. В разных условиях жизни получаешь разные уроки. И сам растешь.
А разочарования… Бывают такие завязки – я называю их кармическими – которые преследуют тебя всю жизнь. Когда нужно развязать какой-то узел в отношениях с человеком, но не получается. По молодости лет из-за этого страдаешь. Думаешь, что и твоя жизнь могла сложиться по-другому – более ярко, насыщенно – и чья-то еще. А теперь я понимаю, что это тоже урок. Хотя все равно осталась горечь. И ощущение чего-то непознанного, которое ушло.
– Писатель вообще занят тем, что познает людей. Самое важное ваше открытие на этом пути?
– Обычно мы судим других по себе. Думаем, что они такие же. Самым важным моим открытием было то, что люди абсолютно разные. И ценностью в своей жизни могут считать все, что угодно. Так устроено сознание. У террористов ведь тоже есть какие-то извращенные идеалы. Человек способен как достичь высших состояний, так и опуститься ниже сточной канавы. Например, я был поражен, читая документы о расстреле царской семьи. В таких проявлениях люди хуже, чем животные. Те убивают, чтобы жить. А тут – из-за какого-то заворота в башке.
– В советское время писателей называли инженерами человеческих душ. Какую главную цель преследуете вы: воспитание читателя или, может быть, самовыражение?
– Просто есть Божья воля. Я должен это сделать. Без всяких задних мыслей. Как с церковью в нашей деревне. «Чего ее восстанавливать? – говорили односельчане. – Лучше газ провести. И вообще, не мы разрушали». Но так было надо.
То же самое и с написанием книг. Не собираюсь никого просвещать. Кому нужно – прочтут.
– Что вы больше любите: читать или писать?
– Читать, честно говоря, легче и приятнее, а писать каждый день, иногда через силу заставлять себя – здесь нужна большая самодисциплина. Но и радость творчества полнее!
– А что приносит большее удовольствие: процесс работы или результат?
– Скорее всего, процесс, потому что, когда книга заканчивается, она мне больше не интересна. Желания что-то переделывать, переписывать в угоду кому-то нет. А сам процесс меня захватывает всего с головой! Если книга созрела, то она начинает сама из тебя выпирать и литься изнутри. Правда, это сильно изматывает. Ведь я провожу пять дней на работе в собственном издательстве, а потом все выходные пишу, потому что не могу этого не делать. Надо бы вроде и отдохнуть, и с детьми повидаться, но остановиться не в силах.
– От общественной деятельности вы перешли к писательской. Сегодня есть немало обратных примеров. Как к этому относитесь?
– Писатель пишет, пока у него что-то есть за душой. Когда больше нечего сказать – переходит к чему-то другому. Так, Шолохов, написав «Тихий Дон» и «Поднятую целину», застопорился. Или Толстой, сказав в своих великих романах обо всем, что было ему важно, бросил это дело и занялся образованием крестьян. Начал сочинять детские рассказы. Некоторые говорят: «Вот если бы Пушкин не умер, сколько бы еще написал». А мы не знаем. После всего сделанного много ли у него осталось в загашнике? Или у Лермонтова, который в 26 лет уже был классиком. Грибоедов вообще написал только великое «Горе от ума». А Ершов – знаменитого «Конька-горбунка» и трудился потом скромным директором гимназии.
Если запасы закончились – один идет за новыми, а другой берет бутылочку и квасит. Третий – подается в общественную деятельность. Но больше всего меня умиляют еще молодые писатели, которые стремятся в депутаты: что они там почерпнут?
– Вы стали известным журналистом еще в советское время. Можете сравнить силу печатного слова тогда и сейчас?
– Слово, это по-прежнему очень действенно. Но оно должно быть искренним. Журналистика обладает важным качеством, которое держит ее на плаву. Даже самый последний жулик в глазах окружающих хочет выглядеть прилично. Поэтому СМИ имеют такое воздействие на людей. Плюс СМИ информируют. Это тоже первичная потребность человека.
Когда мы занимались советской журналистикой, она имела понятные, благородные правила. Потом окунулись в рыночную, вульгарную. Затем стали учиться на Западе – писать якобы объективно, не впадая в пристрастие, учитывая разные точки зрения. Сегодня опять вернулись к советской модели – замешанной на пропаганде. И в остальном мире беспристрастная журналистика тоже закончилась. Это не хорошо или плохо. Просто время течет – лицо ее меняется. Журналистика отвечает на злобу дня.
А литература – на вечные вопросы. Которые человек задает всегда, независимо от общественного строя и сиюминутных перипетий. В романе «Русский крест» я просто смотрю на жизнь объективно. Мог бы проклясть в нем советскую власть или националистов, которые выгнали нас из бывших республик. Но задача моя была не в этом. Мы пережили распад империи, смену общественного строя, новое крещение Руси – даже по отдельности такие события происходят раз в тысячу лет. А здесь сошлось все вместе. И для писателя это не объект пропаганды.
– Вам присущ социальный оптимизм? Верите ли в возможность общественного прогресса, от которого напрямую зависело бы счастье людей?
– Наше счастье – внутри нас самих. От нового «Кадиллака» оно не придет. В благополучной Норвегии – куча самоубийств. Такие же одинокие старики. Заглянешь к нему в гости, подаришь бутылку – он и рад. С этим пузырем потом и побеседует.
Это скорее относится к вопросу внутреннего состояния. Мы же на самом деле живем где? В голове. Внешне наша жизнь до боли проста и предсказуема: встал, поел, поспал, дела поделал – все. Остальное, что происходит с человеком, находится у него в голове – отсюда и уровень здоровья, и качество отношений с другими, и представления о самом себе: какой ты, какие у тебя достоинства, недостатки. Иногда в эту голову поступают какие-то мысли свыше, а иногда какие-то слова, которые кто-то о тебе говорит – и ты переживаешь или, наоборот, радуешься. И если в голове порядок, все выстроено, по полочкам уложено, то все хорошо.
Несчастья ведь тоже происходят в зависимости от того, какие мысли голова генерирует. Хорошо вокруг никогда не бывает. У всех есть свои страхи, проблемы. Такие бывают неразрешимые! Но они всегда внутри нас – чего мы боимся, то с нами и случается. И часто настолько неожиданно – вроде все контролируешь, и тут неизвестно откуда тебе пакость подкидывают. Преодолевая все это, мы растем духовно – вся жизнь в этом заключается.
Хотя есть объективные вещи. Если минимальная справедливость в обществе не обеспечена – люди начинают возбуждаться, злиться, сбиваться в кучки. И недостаток внутреннего счастья пытаются компенсировать поиском его вовне. Это присуще и целым народам – в первую очередь западным.
– Вы были едва ли не первым, кто в начале 2000-х столь масштабно поднял «Русский вопрос». Что к этому подтолкнуло?
– На рубеже смутных 1990-х я возвращался в Россию из Казахстана. До этого работал там спецкором «Комсомолки» и успел всем насолить. Особенно – местным националистам. В результате меня оттуда попросту выслали. Но, приехав в Москву, я думал: здесь наконец-то обрету отчий дом. На Родине ждут не дождутся таких соотечественников. Активных и целеустремленных. Готовых делать что-то полезное. Строить и созидать. Но получилось совсем не так. Россия оказалась не той, о которой мы размышляли, сидя в бывших советских республиках.
Как выяснилось, ей не интересны блудные дети, разбросанные по окраинам империи. И даже в родной редакции, где тогда господствовал дух либерализма, в ответ на свои рассказы о том, как нас гнобили «младшие братья», я слышал: «А какого рожна ты там сидел? Вы для них колонизаторы – вот местные и погнали оккупантов». Впрочем, разглагольствовать и жаловаться на жизнь было некогда – нужно было работать, кормить семью, выживать.
Но когда через несколько лет из столицы я переехал уже в глубь России – увидел, что живущие здесь люди тоже не чувствуют себя русскими. Они оказались запоздало советскими. Все еще верящими в то, что вместе с другими братскими народами мы должны были строить светлое будущее. Это удивило и заставило задуматься. А конкретным толчком, побудившим меня к активным действиям, стал момент, когда я взял в руки итоги Всероссийской переписи населения 2002 года.
Эта тема мне очень близка. Еще в университете я защитил по ней дипломную работу, а потом начал писать диссертацию «Демографическая проблема в печати». И вот, познакомившись с новыми цифрами, отчетливо осознал: русский народ вымирает. Но надо не просто лить слезы, провожая его в последний путь, а думать, как спасти титульную нацию. И вместе с ней – саму Россию.
Для этого я открыл в газетах нашего издательского дома рубрику «Русский вопрос». Вскоре появилась и одноименная телепередача. Уже более 15 лет мы обсуждаем самые острые проблемы нашего народа. Боремся за то, чтобы русские почувствовали себя хозяевами на своей земле. Начали восстанавливать собственные традиции. И снова обрели волю к жизни.
– Как поначалу это восприняли окружающие?
О проекте
О подписке